Антон Деникин - Крушение власти и армии. (Февраль – сентябрь 1917 г.)

Бедная революционная демократия! Как трудно ей было разбираться в истинной сущности военных вопросов, за разрешение которых она взялась, и отличить «врагов» от «друзей»…

Позднее к тем рубрикам, которые приведены в моей таблице, прибавилась еще одна графа: чистых демагогов, как например Черемисов, [136]Верховский, [137]Вердеревский, [138]Егорьев, [139]Сытин, [140]Бонч-Бруевич, [141]и другие. Первые три успели выйти кратковременно на верх иерархической лестницы, в период заката Временного правительства, прочие – нет. Но все они, за исключением Вердеревского, как и следовало ожидать, заняли довлеющие им крупные посты в большевистском командовании.

Насколько лоялен был высший командный состав, можно судить по следующему факту: в конце апреля генерал Алексеев, отчаявшись в возможности самому лично остановить правительственные мероприятия, ведущие к разложению армии, перед объявлением знаменитой декларации прав солдата, послал главнокомандующим шифрованный проэкт, сильного и резкого, коллективного обращения от армии к правительству; обращение указывало на ту пропасть, в которую толкают армию; в случае одобрения проэкта обращения, его должны были подписать все старшие чины, до начальников дивизий включительно.

Фронты однако, по разным причинам, отнеслись отрицательно к этому способу воздействия на правительство. А временный главнокомандующий Румынским фронтом, генерал Рагоза – позднее украинский военный министр у гетмана – ответил, что видимо, русскому народу Господь Бог судил погибнуть, и потому не стоит бороться против судьбы, а, осенив себя крестным знамением, терпеливо ожидать ее решения!.. Это – буквальный смысл его телеграммы.

Таковы были настроения и нестроения на верхах армии. Что касается категории начальников, неуклонно боровшихся против развала армии, то многие из них, независимо от большей или меньшей веры в успех своей работы, независимо от ударов судьбы, шаг за шагом разрушавшей надежды и иллюзии, независимо даже от предвидения некоторыми того темного будущего, которое уже давало знать о своем приближении тлетворным дыханием разложения, – шли по тернистому пути, против течения, считая, что это их долг перед своим народом. Шли с поднятой головой, встречая непонимание, клевету и дикую ненависть, до тех пор, пока хватало сил и жизни.

Для проведения «демократизации армии», и вообще реформ в военном ведомстве, «соответствующих новому строю», Гучковым была учреждена комиссия, под председательством бывшего военного министра Поливанова. [142]В состав ее вошли представители – от военной комиссии Государственной Думы, и от Совета р. и с. д. В морском ведомстве работала подобная же комиссия, под председательством видного деятеля Государственной Думы Савича. Мне известна более работа первой, и потому я и остановлюсь на ней. Законопроэкты, выработанные в поливановской комиссии, предварительно их утверждения, шли на одобрение военной секции Исполнительного комитета Совета р. и с. д., имевшей большой вес, и часто даже занимавшейся самостоятельным военным законотворчеством.

Ни один будущий историк русской армии не сможет пройти мимо поливановской комиссии – этого рокового учреждения, печать которого лежит решительно на всех мероприятиях, погубивших армию. С невероятным цинизмом, граничащим с изменой Родине, это учреждение, в состав которого входило много генералов и офицеров, назначенных военным министром, шаг за шагом, день за днем проводило тлетворные идеи и разрушало разумные устои военного строя. Зачастую, задолго до утверждения, делались достоянием печати и солдатской среды такие законопроэкты, которые в глазах правительства являлись чрезмерно демагогическими и не получали впоследствии осуществления; они однако прививались в армии, и вызывали затем напор на правительство снизу. Военные члены комиссии как будто соперничали друг перед другом, в смысле раболепного угождения новым повелителям, давая обоснование и оправдание, своим авторитетом, их разрушающим идеям. Лица, присутствовавшие в комиссии в качестве докладчиков, передавали мне, что в заседаниях ее можно было услышать иногда протестующий голос гражданских лиц, предостерегающий от увлечений, но военных – почти никогда.

Я затрудняюсь понять психологию этих людей, которые так быстро и так всецело подпали под влияние и власть толпы. Из списка военных членов комиссии к первому мая видно, что большинство из них – представители штабов и учреждений, по преимуществу петроградских (25) и только 9 от армии, и то, по-видимому, не все они строевые чины. Петроград имел свою психологию, отличную от армейской.

Важнейшие и наиболее тяжело отразившиеся на армии демократические законы касались организации комитетов, о которых изложено в главе XX, дисциплинарного воздействия, военно-судебных реформ [143]и, наконец, пресловутой декларации прав солдата.

Дисциплинарная власть начальников упразднена вовсе. Ее восприняли дисциплинарные ротные и полковые суды. Они же должны были разрешать «недоразумения», возникавшие между солдатами и начальниками.

О значении лишения дисциплинарной власти начальника говорить много не приходится: этим актом вносилась полная анархия во внутреннюю жизнь войсковых частей, и дискредитировался законом начальник. Последнее обстоятельство имеет первостепенное значение. И революционная демократия использовала этот прием во всех, даже самых мелких, актах своего правотворчества.

Судебные реформы имели своею конечной целью ослабление влияния, в процессе назначаемых военных судей, введение института присяжных, и общее значительное ослабление судебной репрессии.

Упразднены военно-полевые суды, каравшие быстро и на месте за ряд очевидных и тяжких воинских преступлений, как то измена, бегство с поля сражения и т. д.

Отменено заочное разбирательство дел, о побеге к неприятелю воинских чинов и добровольной сдаче в плен, чем была возложена на правительственные и общественные органы забота о материальном положении семейств заведомых изменников, наравне с действительными защитниками родины.

По проэкту присяжного поверенного Грузенберга военно-окружной суд должен был иметь состав: одного председателя-юриста и шесть [144]выборных членов (3 офицера и 3 солдата), причем эта коллегия не только решала вопрос о виновности подсудимого (без председателя), но и вопрос о наказании, идя, таким образом, по пути расширения прав присяжных значительно дальше гражданского судопроизводства.

Характерно, что Главное военно-судное управление, задолго до переформирования судов, минуя Ставку, предписало армиям, «ввиду предстоящей демократизации судов», приостановить разбор дел… Таким образом, около 1 1/2 месяца военные суды не действовали вовсе.