Антон Деникин - Крушение власти и армии. (Февраль – сентябрь 1917 г.)

В армии существовала и военная печать. Возникавшие и раньше, до революции, органы фронтовых и армейских штабов, имели характер чисто военных бюллетеней. Со времени революции газеты эти, своими слабыми литературными силами, начали добросовестно, честно, но не талантливо вести борьбу за сохранение армии. Встречая равнодушие или озлобление со стороны солдат, уже отвернувшихся от офицерства, и особенно со стороны – параллельно существовавших – комитетских органов «революционной» мысли, они начали мало-помалу хиреть и замирать, пока наконец, в начале августа, приказом Керенского не были закрыты вовсе; исключительное право издания армейской печати было передано фронтовым – и армейским комитетам. Такая же участь постигла и «Известия действующей армии» – орган Ставки, затеянный генералом Марковым, и не поддержанный солидными силами столичной прессы.

Комитетская печать, широко распространяемая в войсках на казенный счет, отражала те же настроения, о которых я говорил ранее в главе о комитетах, с амплитудой колебания от государственности до анархии, от полной победы – до немедленного, явочным порядком, заключения мира. Отражала, – только в худшей, более убогой, в смысле литературного изложения и содержания, форме, тот разброд мысли и влечения к крайним теориям, которые характеризуют столичную социалистическую печать. При этом, в зависимости от состава комитетов, отчасти от близости Петрограда, фронты несколько отличались друг от друга. Умереннее был Юго-западный, хуже Западный и сильно большевистским – Северный. Кроме местных произведений, страницы комитетской печати были, во многих случаях, широко открыты для постановлений и резолюций, не только крайних политических партий отечественных, но даже и немецких.

Ко времени принятия мною должности главнокомандующего Западным фронтом (июнь), фронтовым комитетом издавалась газета «Фронт», в количестве 20 тысяч экземпляров. Чтобы дать представление о характере того нездорового воздействия, которое оказывала газета на войска, приведу краткий перечень некоторых статей, извлеченный из 29 номеров, выпущенных комитетом до оставления мною фронта.

1) 14 статей, доказывающих, что продолжение войны выгодно только для врагов демократии – «буржуев, помещиков, фабрикантов».

2) Призывы прекратить войну. В том числе резолюция фронтового комитета против наступления (15).

3) Развитие идей интернационала, с призывом к немедленному заключению мира, и ко всемирному господству пролетариата (25, меморандум германских «независимых с. д.»).

4) Ряд резолюций комитета и статей, выражающих недоверие начальникам и штабам, и требующих замены последних комиссиями из состава комитетов (в пяти номерах).

5) 5 статей и протоколов комитета, требующих для солдатских организаций права отвода, назначений начальников и суда над ними.

6) Протест против признания министром внутренних дел незаконным, постановления харьковского совета о захвате частных земель (24).

7) Резолюция одного из комитетов о «контрреволюционности» командира корпуса, осудившего в приказе большевиков: в ней говорилось, что расхождение идей большевизма со взглядами военного министра, и большинства Совета, не может служить основанием для воспрещения пропаганды, и ареста агитаторов. Репрессивные меры против большевиков являются грубым, и противозаконным, нарушением прав свободных граждан и т. д. (27).

Такой липкой паутиной идей и мыслей, – глубоко противо-государственных и антинациональных, – опутывала комитетская печать темную солдатскую массу; в такой удушливой атмосфере недоверия, непонимания, извращения всех начал военной традиции и этики, жило несчастное офицерство. В такой же атмосфере приходилось жить, работать и готовить большое наступление главнокомандующему… Я сообщил Керенскому о деятельности комитета, и о направлении его печати, но безрезультатно. Тогда, на 29 номере, нарушив приказ Керенского, я приказал прекратить отпуск денег на газету, которую, впрочем, после моего ухода возобновил новый главнокомандующий, генерал Балуев.

Балуев относился совершенно иначе, чем я, к войсковым организациям, в такой степени питая к ним доверие, что сделал однажды представление военному министру: «литература должна быть допущена в войска только та, которую признает возможным допустить Совет р. и с. депутатов, и комитеты фронтов и армий». Такое разномыслие, вернее, коренное различие в тактике на верхах командования, еще более запутывало отношения.

Было бы, однако, неправильно говорить о непосредственном влиянии печати на солдатскую массу. Его не было, как не было вовсе и популярных газет, доступных ее пониманию. Печать оказывала влияние, главным образом, на полуинтеллигентскую часть армейского состава. Эта среда оказалась ближе к солдату, и к ней перешла известная доля того авторитета, которым пользовался раньше офицерский корпус. Идеи, воспринятые из газет, и преломленные сквозь призму понимания этой среды, поступали – уже в упрощенном виде – в солдатскую массу, состоявшую, к сожалению, в огромной части своей, из людей невежественных и безграмотных. А в массе все эти понятия, обнаженные от хитросплетенных аргументаций, предпосылок, обоснований, претворялись в простые до удивления, и логичные до ужаса выводы.

В них преобладало прямолинейное отрицание:

– Долой!

Долой буржуазное правительство, долой контрреволюционное начальство, долой «кровавую бойню», вообще все опостылевшее, надоевшее, мешающее так или иначе утробным инстинктам и стесняющее «свободную волю» – все долой!

Так элементарно разрешала армия на, бесчисленных солдатских митингах, все волнующие человечество политические и социальные вопросы.

Занавес опущен. Версальский мир остановил на время вооруженную борьбу в средней Европе. Для того, очевидно, чтобы, собравшись с силами, народы взялись за оружие вновь, с целью разорвать цепи, наложенные на них поражением.

Идея «мира всего мира», которую 20 веков проповедуют христианские церкви, похоронена надолго.

Какими детски наивными кажутся нам теперь усилия гуманистов 19 века, долгой, горячей проповедью добивавшихся смягчения ужасов войны, и введения ограничивающих норм международного права. Теперь, когда мы знаем, что можно не только нарушать нейтралитет мирной культурной страны, но и отдать ее на поток и разграбление; когда мы умеем, подводными лодками, топить мирные корабли с женщинами и детьми, отравлять людей удушливыми газами, бороздить тело их осколками разрывных пуль; когда целую страну, нацию, холодный политический расчет котирует только как «барьер» против вторжения вооруженной силы и вредных идей, и периодически то выручает, то предает…