Рене Фюлёп-Миллер - Святой дьявол - Распутин и женщины

Но когда он подходил совсем близко к каждому из гостей, касался руки, помещал ее между своих широких мозолистых ладоней и при этом пытливо заглядывал в глаза каждому из своих новых знакомых, они себя чувствовали немного смущенно. Эти глаза обладали редкой подвижностью: маленькие, светлые, водянисто-голубые, сверкая из-под сросшихся густых бровей, они как будто постоянно что-то искали, исследовали, проверяли и проникали во все, что находилось в поле их зрения. Без сомнения, эти глаза чем-то тревожили, смущали. Останавливаясь на ком-нибудь на одно мгновение, они становились острыми, как будто стремились заглянуть в глубину души, затем снова принимали выражение всепонимающей доброты и мудрого снисхождения.

Его грубый крестьянский голос также мог неожиданно приобретать глубокое завораживающее звучание. Когда он говорил, то немного наклонял голову, как это обычно делают духовные лица, когда принимают исповеди, и тогда его речь звучала по-монашески мягко, взгляд смягчался. В такой момент гости графини Игнатьевой чувствовали, что перед ними стоит добрый святой отец, которому можно доверить любой секрет.

Внезапно его взгляд и речь опять изменялись: как будто в этом странном человеке вспыхивала всепожирающая чувственная жажда, глаза начинали как-то особенно сверкать, голос становился то возбужденным и резким, то доверительным и вкрадчивым. Его взгляд и речь становились бесстыдными, циничными и полными едва скрываемой язвительности, пока он, совсем неожиданно, снова не преображался и с поэтическим, пламенным вдохновением не начинал говорить о вещах мистических и религиозных.

Некрасивые черты его лица приобретали в это время необыкновенную живость. Иногда быстрая перемена мимики и жестов становилась почти театральной. При этом внимание притягивали его мозолистые руки: грубые, но в то же время красивые, с длинными костлявыми пальцами.

Прошло совсем немного времени, и женщины из всех слоев общества, начиная с дам высшего света, кончая служанками, крестьянками и швеями, увидели в Распутине лицо высокое и божественное. Мужчины всех сословий и профессий также толпились вокруг чудотворца: министры и служащие, маклеры и шпионы. Григорий Ефимович был безмерно избалован всеми, им восхищались, ему поклонялись.

По мере того как улучшалось социальное положение Распутина, изменялся его внешний облик. Он стал носить дорогие рубахи, сшитые специально для него самыми знатными дамами из бледно-голубого, красного, розового или ярко-желтого шелка и расшитые цветами. Простой крестьянский кожаный ремень сменился на малиновый или небесно-синий шелковый кушак с большими кистями. Распутин носил штаны только из полосатой английской ткани или из черного вельвета и сапоги из мягчайшей кожи; зимой он был одет в дорогую меховую шубу, на голове - бобровая шапка, на ногах - английские теплые сапоги.

Но и в этой красивой одежде, к которой его приучили почитательницы, он не изменил свою крестьянскую, прямую, неунывающую сущность и оставался по-прежнему мужиком с неухоженными волосами и бородой, грязными руками и самобытным, даже неприличным языком крестьянина.

Его грубая манера поведения в петербургских салонах приобретала в глазах фанатичных поклонниц особое значение.

Собравшиеся ожидали его с восторженным напряжением. Как только открывалась дверь, чтобы впустить Распутина на порог, присутствующие испытывали трепетную дрожь, как будто происходило что-то чудесное. Если Распутин останавливался перед женщинами, чтобы по обычаю странствующих монахов, склонив голову, трижды расцеловаться, они дрожали в религиозном экстазе и называли его именами, подобающими только святому. Теперь все были уверены, что его устами говорил Бог, во взгляде его маленьких водянисто-голубых глаз им виделся Дух Святой. Прикосновение святого передавало его благость их грешным телам, а поцелуи и объятия освящали каждую из его верующих учениц. Подчас он вдруг поднимался посреди разговора и неожиданно без какой-либо связи, звал женщин, которые должны были петь ему грустные народные песни, те, напоминающие церковные песнопения, которые он особенно любил. Тогда он делал несколько шагов вперед, останавливался в кругу собравшихся, засовывал руки за шелковый кушак, опоясывавший бедра, начинал медленно покачиваться в такт пению, вдруг с силой топал крестьянским сапогом о паркет и начинал плясать. Слегка раскачиваясь, с видом обольстителя он приближался к дамам и приглашал их танцевать: борода развевалась, ноги топали в такт мелодии, а острые глаза изучали партнершу, смущенную, словно очарованную, следовавшую за его взглядом. Остальные мужчины и женщины благоговейно и взволнованно смотрели на пляшущего мужчину, как будто присутствовали на богослужении.

Однако некоторые пытались сопротивляться чарам Распутина, они хотели сохранить благоразумие и боролись всеми силами с его властным влиянием. Но даже те немногие, кому удавалось сохранить ясность взгляда под непосредственным воздействием Распутина, в пьяном угаре наполненного восторженным экстазом, видя в нем земного человека с обычным лицом, маленькими хитрыми глазками и неухоженной бородой, все-таки не могли полностью освободиться от его внушающей силы.

Одни говорили о "гипнозе" и пытались развеять удивительные чары чудотворца с помощью науки, но это мало помогало против живого влияния личности Распутина.

"Как необыкновенны его глаза", - признает одна дама, пытавшаяся противостоять его влиянию. Каждый раз, когда она с ним встречалась, она всегда удивлялась силе его взгляда, который не могла выдерживать продолжительное время. Что-то гнетущее было в этом добром, мягком и одновременно хитром и лукавом взгляде, обрекающем беспомощно стоять под обаянием могущественной воли, которая исходила от всего существа Распутина. Если очень устанешь от его чар и захочешь уйти от него, то чувствуешь, будто что-то словно притягивает и сдерживает тебя.

Одна молоденькая девушка, услышав о новом удивительном святом, приехала в столицу из провинции и нашла его, чтобы получить у него назидание и духовное поучение. До этого она не видела ни его, ни его портрета и встретилась с ним впервые на его квартире. Как только он к ней приблизился и заговорил, то показался ей одним из тех крестьянских проповедников, каких она часто встречала у себя в родной деревне. Его мягкий монашеский взгляд и гладкие, разделенные на прямой пробор темно-русые волосы, обрамляющие простое лицо, исполненное внутреннего достоинства, все это поначалу вызывало в ней доверие к нему, но по мере того, как он к ней приближался, она чувствовала, как в глубине его глаз, светящихся добротой и мягкостью, таинственно, хитро и обольстительно проглядывал второй, совсем другой человек.