Павел Ковалевский - Генералисимус Суворов

Полнота и совершенство душевной жизни обусловливаются большим или меньшим количеством познаний, большим или меньшим участием области бессознательной жизни и большею или меньшею быстротою жизни душевных процессов.

В последнем случае мы видим в роде человеческом необыкновенное разнообразие в проявлении быстроты душевных процессов: одни необыкновенно вялы и медлительны, другие проявляют среднюю степень быстроты и третьи необыкновенно быстры в восприятии, сообразительности и порывисты в поступках. Эти душевные качества являются также преимущественно прирожденными, но могут сильно видоизменяться под влиянием воспитания и постепенных упражнений.

Суворов от природы имел необыкновенно быстрые способности и отличался чрезвычайною подвижностью, находчивостью и сообразительностью, а затем в течение детства и всей своей жизни он упражнялся в развитии и совершенствовании этих способностей. Глазомер, быстрота и натиск – вот девиз его личный и завет для всех его подчиненных. При крайней быстроте мысли и необыкновенно скором воздействии желаний действия и поступки Суворова были необыкновенно быстры, порывисты и почти рефлекторны. Он не терял времени на обдумывание, на размышление, а являлась в голову мысль или желание и он их моментально выполнял. А так как область мышления и присоединение бессознательных ассоциаций происходили у Суворова чрезвычайно быстро, то и все действия его были соответственно быстры. Правда, в делах серьезных, требующих изучения, он отдавал этому процессу должное; но в делах менее серьезных, малозначащих он действовал по первому движению, по первому порыву мысли и желания. Через это его действия в большинстве были импульсивными и рефлекторными. А так как эти действия вместе с тем почти всегда были правильными и выдающимися, то у Суворова стало привычкой действовать по первому побуждению, по первому порыву мысли, по первому проявлению чувства, – без продолжительного обдумывания и размышления. И чем Суворов становился старше, опытнее, почтеннее и заслуженнее, тем он делался самоувереннее, самонадеяннее и небрежнее к тому, что он говорил и делал. В огромном большинстве случаев его чудачества являлись действиями невольными, рефлекторными, по первому побуждению мысли, вспышки гнева, порыва веселости и дурачества. Быть может, не раз он сам раскаивался в этом и желал бы вернуть сказанное, да было поздно. Таковы его ответы Потемкину под Очаковом и после Измаила, где он заведомо повредил себе… В других же случаях он настолько считал себя заслуживающим уважения и почтения, что решительно не обращал внимания на то, что скажут о нем другие за его выходку.

Таким образом, все причуды Суворова находят себе объяснение в слишком большой подвижности душевной жизни, его крайней порывистости, привычке действовать сразу, слишком большой самоуверенности и невнимании к тому, что скажут о нем другие. Странность поступков Суворова объясняется особенностью его натуры, не входящей в обычные рамки жизни, и никоим образом не является чем-либо умышленным и заранее обдуманным. Он действовал, как жил, и особенность его натуры выражалась особенными, выделяющимися из ряда обыкновенных, поступками.