Владимир Миронов - Древний Восток и Азия

Конечно, важно, что Будда провозгласил равенство и солидарность людей. Но ведь его тезисы парят над миром, как парят олимпийские боги. Пожалуй, в этом смысле боги греков даже ближе и понятнее нам, ибо они все же нередко вмешиваются в судьбы смертных, хотя и с различными результатами и последствиями. Тем не менее они действуют… Учение Будды выносит нравственную оценку холодно и ровно, не вмешиваясь ни во что, не опускаясь до противостояния злу. Оно просто отторгает его проявления так же, «как океан выбрасывает на берег трупы».

Глиняные и каменные изображения Будды

Будда – могильщик реалий бытия, безмолвный страж брачного ложа и могильного холма. С невозмутимым спокойствием созерцает он радости и горести земные, не видя разницы между наслаждением и страданием. В оценках российского философа А. Гусейнова, Будда – абсолютный «нравственный моралист». Моральный кодекс сторонника Будды состоит из 5 главных запретов: буддист не должен убивать; воровать; обязан жить целомудренно; не лгать; не употреблять опьяняющие напитки. Монахи же, плюс к сказанному, должны еще и воздерживаться от пения, танцев, музыки, украшений, роскоши, золота и серебра, принятия пищи в неурочное время. А. Гусейнов пишет: «Будда и не человек, и не бог. Он выше. Он – Будда, просветленный. Это его собственное и нарицательное имя одновременно. Любой человек, став Буддой, становится таким же, как он. Он (в итоге) совпадает с вечностью, с бессмертием. Он стал Буддой постольку, поскольку искоренил в себе все человеческое и божественные привязанности, все индивидуально-особенное». Совершенствование по-буддийски можно истолковать как движение по индивидуально-личностной определенности к абсолютно безличному началу. «Моральные запреты Будды направлены на отказ от человеческой самости, от всего, что выделяет человека как индивида, обособляет его от других людей и более широко – от всех живых существ». Тем не менее многие считали и считают его совершенным Господином и Учителем. Философ К. – Г. Юнг даже называл его «величайшим гением земной расы, наиболее полно выразившим высочайшую истину».

Капитель колонны с надписью Ашоки из Сарнатхи. III в. до н.э.

Конечно, учение Будды благородно, ибо в его основе лежат высокие нравственные цели. Но оно далеко от нас, светя, как свет отраженной звезды. Может быть, о слабости учения говорит и то обстоятельство, что, согласно легенде, стоило Будде умереть, как между его последователями тут же возникли споры, ссоры из-за дележа имущества, битва за право сохранения его останков (источника дохода). Все заповеди, торжественно повторяемые монахами тысячи и тысячи раз вместе с учителем, тут же были ими позабыты.

Тибетский великий лама. Берлинский музей

Будда не оставил после себя никаких письменных сочинений. Учение его стало известно благодаря его постоянному спутнику Ананде и ученикам, их уникальной памяти. Один из афоризмов Будды, которые потом будут передавать из уст в уста, звучал так: «Три печати моего учения – всякое явление скоротечно, ни в чем нет постоянства, Нирвана есть покой». Между буддизмом и брахманизмом, как вы знаете, развернулась ожесточенная борьба. В III в. до н. э. буддизм был объявлен господствующей религией в Магадхе, где царем был Ашока. В дальнейшем учение Будды будет вытеснено из Индии, где главным течением становится брахманизм (V в. н. э.). Зато оно прочно утвердится в Китае, Японии, Непале, Монголии, в Тибете, на Цейлоне и т. д. В основе борьбы религиозно-философских школ, разумеется, и тогда была не столько жажда обрести истину, сколь вполне земные интересы.

Поэтому, следуя за интригами брахманов, иные цари издавали эдикты против учения Будды, а за слушание его поучений (из варн) брахманов изгоняли. Ведь те преуспели не столько в вере, а в интригах. У противников такого рода буддизма были веские основания для критики. Как могли относиться к созерцательному образу жизни, скажем, последователи школы Ниргрантха. Последователи данного учения соединяли в систему разные способы труда и самоусовершенствования. Они учили понятным и рациональным способам достижения совершенства, которые европейцы, безусловно, сочли бы прогрессивным – просвещение ума, созерцание и труженичество. Но Будда считал, что прошел все эти ступени, – и стал их презирать, ибо они не давали постигнуть высшей абсолютной истины, которой чужды земные устремления.

Буддизм проник и на Запад. Жизнь Будды стала темой исследования писателя Г. Гессе. Очарованный Востоком, он благоговел перед культурой Индии и Китая. Его поэма в прозе «Сиддхартха» стала для европейцев пропуском в доселе им непонятный мир… Гессе попытался соединить активно-ментальную силу Запада и духовно-созерцательную энергию Востока. Он словно впрягает в колесницу Разума пару столь разномаст-ных скакунов как ум и дух, делая это тактично и осторожно, памятуя высказывание Будды об «изношенной колеснице» человеческого тела.

Посещение статуи Будды

Проникновение в психологию культуры и религии Востока у Гессе столь удивительно и полно, что его книгу в ряде стран восприняли как свое произведение. Поэму «Сиддхартха» издавали сотни раз в Японии, не раз переиздавали в Индии. Описанная там история жизни сына брахмана («юного сокола» Сиддхартха) поучительна. Поэме присущ ряд достоинств. Во-первых, ее отличает прекрасный язык. Убедителен рассказ о судьбе одаренного юноши, устремленного к знаниям. Герои произведения вызывают симпатию, к ним проникаешься доверием. Во-вторых, яркое художественное начало очищает повествование от ненужного теоретизирования, от излишней дидактики и педагогической мишуры, которыми пичкают европейцев в избытке воспитательные романы. В-третьих, опыт индийского юноши ценен для молодых. Осуществляя «сансару» (странствование, пребывание в земном мире), он помогает обрести и нам душевное равновесие. Ведь юноша проходит через схожие соблазны, те же радости и горести мира. Это своего рода индийский Харон, перевозящий нас через реку жизни, любви и смерти.

Уже с детских лет Сиддхартха проявил все признаки высокого призвания. Учился жадно, стараясь увидеть смысл во всем – в играх мальчишек и песнях матери, в словах мудрецов. Однако он все время чувствовал какое-то разочарование. Что-то от него ускользало. Стремление к истине, словно змей-искуситель, проникнув в его сердце, никак не находило выхода. Как же овладеть совокупными знаниями мира? И он вспомнил «Упанишады»: «Твоя душа – это мир!» Однако может ли столь крошечная обитель вместить немыслимую мудрость мира? И где те мудрецы, что откроют пути в «землю разума и познания»? Окружающие казались ему если не откровенными глупцами, то, по крайней мере, людьми довольно ограниченными.