Уинстон Черчилль - Рождение Британии

После ста лет, в течение которых она служила лагерем для вторгшейся армии и полем боя ссорящихся чиновников, Англия наконец навсегда стала единым королевством, в основе которого лежали христианство и римская цивилизация, там еще сохранилось наследие древнего Рима. Генрих Плантагенет первым создал определенную связь между Англией, Шотландией и Ирландией; он восстановил ту систему королевского управления, которую, опередив свое время, воздвиг его дед, Генрих I. Он заново заложил фундамент центральной власти, основанной на казначействе и судах, которая должна была в итоге сменить феодальную систему Вильгельма Завоевателя. Король возродил англосаксонскую традицию самоуправления под королевской властью в графствах и городах и оберегал ее; он развил и сделал постоянными выездные суды и судебные разбирательства, сохранившиеся до сих пор. Именно ему мы обязаны тем выдержавшим испытание временем фактом, что англоязычные народы по всему миру руководствуются английским общим правом, а не римским. Своими Кларендонскими постановлениями [32]он хотел закрепить определенную модель отношений церкви и государства и вынудить церковь как общественный институт подчиниться законам королевства. В этом предприятии ему, после тяжелой борьбы, пришлось отступить, а решение данной задачи осталось на долю Генриха VIII, который, пусть и столетия спустя, отомстил за своего предшественника, уничтожив гробницу святого Фомы в Кентербери.

Вот портрет этого одаренного человека, долгое время вызывавшего зависть современников: плотный, коренастый, с бычьей шеей, сильными руками и грубыми пальцами; изогнутые от бесконечной езды верхом ноги; большая круглая голова с короткими рыжими волосами; веснушчатое лицо; низкий, надтреснутый голос. Дни его были заняты государственными делами и беспрерывными разъездами и путешествиями. Генриха отмечали умеренность в еде и одежде и частые смены настроения. Кроме страсти к охоте король имел и другие увлечения, вызывавшие порицание церкви и негодование королевы. Говорили, что при крайней опасности он всегда оставался спокойным и мягким, но когда напряжение ослабевало, становился капризным и раздражительным. «Он был более внимателен к погибшим солдатам, чем к живым, и больше горевал об утрате павших, чем утешался любовью оставшихся». Он часто ездил по своим многочисленным владениям, появляясь неожиданно в Англии, когда все думали, что он на юге Франции. В этих поездках по провинциям короля всегда сопровождали телеги, груженые толстенными свитками, представлявшими собой то, что сейчас называется архивом. Двор и обоз Генриха с трудом поспевали за ним. Иногда, назначив ранний отъезд, он просыпал до полудня, и тогда все дожидались его, полностью готовые к путешествию. Иногда же отправлялся задолго до назначенного часа, и тогда сопровождавшим приходилось нагонять его изо всех сил. В Англии, как и в других его владениях, не оставляемых неизменным вниманием короля, все начинало шевелиться и бурлить при его прибытии.

Но этот монарх XII в., со всеми своими страстями и заботами, планами и чувствами, не был материалистом: он был богопомазанником, он требовал, как и архиепископ Кентерберийский – «эти два сильных вола, которые тянули плуг Англии», – полной покорности от своих подданных. Религиозные обряды, страх вечного проклятия, надежда на Царствие Божие, более прекрасное, чем все его земные владения, и на загробное воздаяние не покидали его ни на час. Временами его захлестывало раскаяние, и он предавался угрызениям совести. От этого мира король брал все доступные ему радости и расплачивался за все свои грехи. Его изображают как человека, подверженного как духовной экзальтации, так и уничижению. Это не был монарх-отшельник: короли в то время были столь же доступны, как современные президенты США. В любое время люди могли нарушить его покой, придя со своими делами, известиями, сплетнями, предложениями и жалобами. Споры в присутствии короля разгорались нешуточные, перед лицом Его Величества не стеснялись ни знать, ни придворные, а бесценный советник короля, шут, жестко и категорично высказывался по любому поводу.

Немногие из смертных жили столь полнокровной жизнью, как Генрих II, немногие так крепко приложились к чаше триумфа и горя. В более поздние годы он расстался с Элеонорой. Когда ей было за 50 лет, а ему только 42, Генрих, как говорят, влюбился в «прекрасную Розамунду», девицу из знатного семейства, отличавшуюся неземной красотой. Последующим поколениям доставляло наслаждение читать трагедию о том, как королева Элеонора с помощью шелковой нити прошла по запутанному лабиринту Вудстока и предложила своей злополучной сопернице сделать нелегкий выбор между кинжалом и чашей с ядом. Дотошные исследователи сделали все, чтобы подорвать доверие к этому прекрасному рассказу, но он, несомненно, должен занять свое место в любом повествовании об этом знаменитом короле.

Таким был человек, принявший неспокойное и раздробленное наследство Стефана. Еще до восхождения на английский престол Генрих принял участие в войне, защищая свое континентальное наследство. Она стала для него первой из многочисленных подобных столкновений. С самого момента появления сильного нормандского государства в северо-западной Франции за сто лет до описываемых событий французская монархия беспрерывно боролась против притязаний великих герцогств и графств на центральное правительство. Герцоги Нормандии, Аквитании и Бретани, графы Анжуйские, Булонские, Тулузские и Фландрские, вместе с другими крупными феодальными вассалами, стремились к полной независимости и временами в периоды ослабления монархии, казалось, были близки к успеху. Битва при Гастингсе сделала величайшего из французских подданных, герцога Нормандии, также и королем Англии, но восхождение Генриха II на английский трон угрожало Франции более серьезными опасностями. Французским монархам всегда удавалось ослабить политическое давление за счет стравливания чересчур могущественных подданных друг с другом. Борьба между Анжу и Нормандией в XI в. радовала французских королей, видевших, как враждуют их главные противники. Но когда Генрих II в одночасье стал королем Англии, герцогом Нормандии, властителем Аквитании, Бретани, Пуатье, Анжу, Мена и Гиени, правителем земель от Соммы до Пиренеев – более чем половины Франции, – нарушился весь баланс власти между феодальными владыками.

Вместо борьбы с дюжиной разделенных и соперничающих между собой княжеств Людовик VII оказался вдруг один на один с единой имперской державой, ресурсы которой далеко превосходили его собственные. Он был не тот человек, чтобы достойно противостоять столь значительному объединению. Ему уже пришлось немало пострадать от развода с Элеонорой, от того, что она соединила свои силы с его соперником. От него у нее было три сына, от Людовика – только дочери. И все же у французского короля имелись некоторые преимущества. Ему удалось на протяжении своей жизни устоять против Плантагенетов, и после почти четырехвековой разорительной борьбы окончательная победа в Европе осталась за Францией. Империя его врага выглядела более внушительной на карте, чем в действительности. Это был пестрый, слабо связанный конгломерат государств, случайно соединенный браком и не имевший ни общей цели, ни единой армии. Единственное, что связывало Англию и ее континентальную империю, – это тот факт, что сам Генрих и некоторые из его магнатов владели землями по ту сторону пролива. Не было даже намека на единое центральное правительство; не было единообразия в управлении и обычаях; не было общих интересов или чувства преданности. Каким бы слабым ни представлялся Людовик VII в борьбе с предприимчивым и деятельным Генрихом, ход событий складывался в пользу компактной французской монархии, и даже безвольный Людовик оставил ее более крепкой и прочной, чем в начале своего правления.