Юрий Мухин - Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно

Наглость Гитлера в Западной Европе подтверждает, что он эти обстоятельства отлично понимал и разумно ими пользовался. Повторим, что в войне 1940 года Франция потеряла сто тысяч убитых и пропавших без вести, после чего сдалась. Эта цена (чуть больше одного убитого на тысячу жителей) и является ценой личной свободы в тех странах, которые называют себя свободными. СССР потерял в войне более чем каждого десятого, и этот счет неокончателен, так как мы победили. Это цена свободы страны, в которой ценностью являлась не личная свобода, а свобода всего общества, всего государства.

Винить в поражении французскую армию нельзя, ее кадровый состав как раз своей жизни не жалел. Треть всех убитых в этой войне французов – это французские офицеры. Не хотело драться за свою свободу население Франции. Тем более, развращенное сеятелями эгоистических идей, оно не стало рисковать жизнью для защиты союзника – Чехословакии. (Заметим, что гоминьдановцы, дравшиеся в это время с японцами, теряли одного офицера на 25 убитых солдат.)

После войны Даладье – премьер-министр Франции – говорил, что в Мюнхене, предавая Чехословакию и обрекая Европу на войну, он думал не о будущих военных кампаниях, а о своей предвыборной. После мюнхенского предательства и его и Чемберлена, по свидетельству Андре Мору а, избиратели завалили благодарственными письмами. Люди, предавшие интересы своих же народов, оттянувшие войну всего на год (причем с тем, чтобы вести ее в явно худших условиях), не ушли с позором в отставку – в глазах своих избирателей они были национальными героями. (Правда, потом, после войны, Даладье судили. Но это потом.)

Все, что выше сказано об Англии и Франции, было известно в1941году и, следовательно, известно нам – людям, руководящим страной на месте Сталина.

Итак, мы имеем дело с Англией – страной лично мужественных людей, но страной, которой плевать на все иные интересы, кроме обывательских. Страной, правительство которой будет делать все, чтобы избиратели были довольны, а значит, и все, чтобы отодвинуть от них видимость смертельного риска.

Геринг нещадно бомбит английских избирателей. Это и хорошо для нас, и плохо. Хорошо то, что это вызывает ярость в невозмутимых британцах, плохо то, что они будут благодарны любому правительству, которое прекратит эти бомбардировки.

Перемирие для англичан было бы в их духе и крайне им выгодно. Они будут к нему всячески стремиться, а личная ненависть Черчилля к нацистам здесь не имеет значения. (Его будущий союз с нами и даже победа в войне не помогут ему на выборах в 1945 году, а мюнхенское предательство Чемберлена обеспечило ему поддержку 80 процентов членов парламента.)

Перемирие резко усиливает Англию: Германия израсходует военные ресурсы на Восточном фронте, а Англия их накопит; Германия потеряет людские ресурсы, а Англия их подготовит; Германия распылит свои силы в оккупационных войсках, а Англия их сконцентрирует. Кроме этого, уменьшается угроза ее колониям от Японии, и сама Япония вовлекается в безразличную для Англии войну.

Идеологических препятствий к перемирию нет. Черчилль перед войной говорил: «Нам предстоит бороться против зверя социализма, и мы будем в состоянии справиться с ним куда более эффективно, если будем действовать, как единая стая гончих, а не как стало овец».

Дипломатических трудностей для перемирия тоже нет — Гесс уже в Англии и оттуда переписывается с Гитлером.

Остаются трудности, которые можно назвать моральными. Ведь если Гитлер нападет на СССР, то мы станем автоматическими союзниками Англии (хотя договор между нами был заключен только в 1942 году). И если в этот момент Англия заключит перемирие с немцами, то она всему миpy sа главное – своим колониям, – покажет, что больше не имеет мужества сопротивляться. Это будет с моральной точки зрения ничем не оправданный акт, это будет непоправимое падение престижа – ведь хотя Англия и не помогала выстоять Польше, но, связанная с ней договором, войну Германии все-таки объявила 3 сентября 1939 года – всего через три дня после нападения Гитлера на Польшу.

Итак, вероятнее всего, Англия не выйдет из войны, если Германия нападет на СССР. А если наоборот? А если мы на Германию? Ведь Англия нас не просила об этом, она нам ничего не должна! Вот здесь, без всякого ущерба для своего престижа она может сказать нам и Гитлеру: «Вы там, ребята-социалисты, разберитесь между собой, а я в ваши дрязги вмешиваться не буду и займусь-ка пока своими делами». Вот в этом случае у нее повод для перемирия, как говорится, железный!

Как видим, судьба нашей страны стала зависеть от, казалось бы, мелкого, мало что значащего вопроса: кто на кого нападет?

Мы нападать не собирались, но нас можно сделать агрессором искусственно. Накануне войны с Польшей немцы разгромили собственную радиостанцию, подбросили под нее трупы в польской военной форме и дали все это запечатлеть корреспондентам. Кто хотел поверить в агрессию Польши, тот поверил. А англичанам это выгодно, и они очень захотят поверить в нашу агрессию против Германии!

Следовательно, нам на месте Сталина надо сделать все возможное, чтобы не попасться на такую провокацию. По сравнению с тем, что поставлено на карту, никакие антипровокационные мероприятия не будут дорогими, никакие сбитые самолеты не компенсируют поражения в войне.

Давайте поставим себя на место Гитлера и подумаем, что нужно сделать, чтобы объявить СССР агрессором? Наиболее эффективный путь – это сделать так, чтобы не немцы, а советские люди подтвердили, что они напали на Германию. Это можно сделать следующим образом. Напасть на СССР, взять пленных, а затем пытками или подкупом заставить их сказать перед корреспондентами всех стран, что именно Красная Армия напала на Германию, но вермахт доблестно отбил нападение, а их взял в плен. Правда, здесь есть трудность. Во-первых, пообещав одно, пленные могут корреспондентам сказать другое. Во-вторых, корреспонденты могут потребовать встречи не с отдельными пленными, а со всеми, и трудно придумать причину отказа.

Есть и другой путь. Представим себе, что все пленные до одного, искренне дополняя друг друга, скажут, что СССР напал на Германию, так как задолго до даты начала боевых действий их подняли по тревоге, вооружили и повели к западной границе. А это автоматически и произойдет, когда мы поднимем войска по тревоге до начала войны! Вот здесь-то уже Геббельсу есть где развернуться! Ведь здесь же все просто: кто первый вывел войска из казарм, тот первый и начал!

Вернемся на место Сталина. Чем мы сможем в этом случае ответить Геббельсу? Чем докажем, что не мы первые напали? Пошлем корреспондентов к товарищу Зорге? Попытаемся взять немецких пленных? А что толку? Они-то будут утверждать, что их подняли по тревоге 22 июня, а не 20 или 19!