Николай Миклухо-Маклай - Человек с Луны

Не успел я дойти до ворот моей усадьбы, как один из стариков нагнал меня и, запыхавшись от ходьбы, едва мог проговорить: "Маклай, если тамо Бонгу отправятся в горы, не случится ли тангрин?" (землетрясение).

Этот странный вопрос и взволнованный вид старика показали мне, что слова, произнесенные мною в Бонгу, произвели значительный эффект.

— Маклай не говорил, что будет землетрясение, — возразил я.

— Нет, но Маклай сказал, что, если мы пойдем в горы, случится большая беда. А тангрин — большое, большое несчастье. Люди Бонгу, Гумбу, Горенду, Богати все, все боятся тангрина. Скажи, случится тангрин? — повторил он просительным тоном.

— Может быть, — был мой ответ.

Мой приятель быстро пустился в обратный путь, но был почти сейчас же остановлен двумя подходившими к нам туземцами, так что я мог расслышать слова старика, сказанные скороговоркой: "Я ведь говорил, тангрин будет, если пойдем. Я говорил".

Все трое почти бегом направились в деревню.

Следующие затем дни я не ходил в Бонгу, предоставляя воображению туземцев разгадывать загадку и полагаясь на пословицу: "У страха глаза велики". Теперь я был уверен, что они сильно призадумаются и военный пыл их таким образом начнет мало-помалу остывать, а главное, что теперь в деревнях господствует разноголосица.

Я нарочно не осведомлялся о решении моих соседей, они тоже молчали, но приготовления к войне прекратились. Недели через две ко мне пришел мой старый приятель Туй и подтвердил уже не раз доходивший до меня слух о том, что он и все жители Горенду хотят покинуть свою деревню, хотят выселиться. "Что так?" — с удивлением спросил я. "Да мы все боимся жить там. Останемся в Горенду — все умрем один за другим. Двое уже умерли от оним мана-тамо, так и другие умрут. Не только люди умирают, но и кокосовые пальмы больны. Листья у всех стали красные, и они все умрут. Мана-тамо зарыли в Горенду оним — вот и кокосовые пальмы умирают. Хотели мы побить этих мана-тамо, да нельзя, Маклай не хочет, говорит: случится беда. Люди Бонгу трусят, боятся тангрин. Случится тангрин — все деревни кругом скажут: люди Бонгу виноваты; Маклай говорил, будет беда, если Бонгу пойдут в горы… Все деревни пойдут войною на Бонгу. Вот люди Бонгу и боятся. А в Горенду людей слишком мало, чтобы идти воевать с мана-тамо одним. Вот мы и хотим разойтись в разные стороны", — закончил Туй уже совсем унылым голосом и стал перечислять деревни, в которых жители Горенду предполагали расселиться. Кто хотел отправиться в Гориму, кто в Ямбомбу, кто в Митебог; только один или двое думают остаться в Бонгу. Так как расселение это начнется через несколько месяцев, после сбора посаженного уже таро, то я не знаю, чем это кончится*.

_______________

* Покидая Берег Маклая в ноябре 1877 года, я не думал, что

жители Горенду приведут в исполнение свое намерение выселиться.

Вернувшись туда в мае 1883 г. на корвете «Скобелев» и посетив Бонгу,

я по старой тропинке отправился оттуда в Горенду. Тропинка сильно

заросла; на ней, очевидно, ходили мало. Но, придя на то место, где

находилась старая деревня Горенду, я положительно не мог сообразить,

где я. Вместо значительной деревни, большого числа хижин,

расположенных вокруг трех площадок, я увидел толькое две или три

хижины в лесу — до такой степени все заросло. Куда расселились тамо

Горенду, я не успел узнать.

У б е ж д е н и е о м о е й ч р е з в ы ч а й н о й с т а р о с т и

Я сидел около дома, любуясь вечерним освещением дальних гор и леса кругом. Пришел Саул-боро и сел возле меня, но долго ничего не говорил. Наконец, он собрался и сказал: "Маклай, сколько у тебя жен, детей, внуков и правнуков?"

Я посмотрел на него и невольно улыбнулся. Он говорил очень серьезно и смотрел на меня вопросительно. "Где?" — спросил я. "Я не знаю, — ответил Саул. — В России, на Луне", — поправился он. "У меня ни жены, ни детей нет", — сказал я.

Саул недоверчиво засмеялся. "Маклай не хочет говорить, — добавил он. — Ну так скажи, помнишь ли ты, когда это дерево было очень маленьким? — сказал он, указывая на громаднейший Calophilum inophilum{105}, росший неподалеку и которому было, наверное, несколько сот лет. — Ты, может быть, посадил его?"

Поглядев на Саула и не доверяя что-то его серьезности, я пожелал знать, почему он думает, что я так стар.

"Да ты никогда не бегаешь, не хочешь плясать, когда все старики у нас пляшут; жен здесь не хочешь брать; седых волос на голове много, и ты не хочешь, чтобы тебе их выдернули".

В этот вечер Саул ушел от меня очень недовольный тем, что Маклай ничего не хочет ему сказать.

М а к л а й — м о ж е т л и у м е р е т ь?

Я имел обыкновение часу в шестом вечера отправляться к моим соседям в деревню Бонгу. Сегодня я отправился, зная, что увижу там также и жителей других деревень, которых ожидали из Били-Били и Богати. Придя в деревню, я вошел в буамрамру, где происходил громкий оживленный разговор, который оборвался при моем появлении. Очевидно, туземцы говорили обо мне или о чем-нибудь таком, что им хотелось скрыть от меня. Заходящее солнце красноватыми лучами освещало внутренность буамрамры и лица жителей Бонгу, Горенду, Били-Били и Богати. Было целое сборище. Я сел. Все молчали. Мне показалось ясным, что я помешал их совещанию. Наконец, мой старый приятель Саул, которому я всегда доверял более других, позволял иногда сидеть на моей веранде и с которым частенько вступал в разговоры о разных трансцендентальных сюжетах, подошел ко мне. Положив руку мне на плечо (что было не простая фамильярность, которую я не имею обыкновения допускать в моих сношениях с туземцами, а скорее выражение дружбы и просьбы), он спросил меня заискивающим голосом и заглядывая мне в глаза: "Маклай, скажи, можешь ты умереть? Быть мертвым, как люди Бонгу, Богати, Били-Били?"

Вопрос удивил меня своей неожиданностью и торжественным, хотя и просительным, тоном. Выражение физиономий окружающих показало мне, что не один только Саул спрашивает, а что все ожидают моего ответа. Мне подумалось, что, вероятно, об этом-то туземцы и разговаривали перед моим приходом, и понял, почему мое появление прекратило их разговор.

На простой вопрос надо было дать простой ответ, но его следовало прежде обдумать. Туземцы знают, убеждены, что Маклай не скажет неправды; их пословица: "Баллал Маклай худи" (Слово Маклая одно — не должна быть изменена и на этот раз. Посему сказать «нет» нельзя, тем более что, пожалуй, завтра или через несколько дней какая-нибудь случайность может показать туземцам, что Маклай сказал неправду. Скажи я «да», я поколеблю сам значительно мою репутацию, которая особенно важна для меня именно теперь, несколько дней после запрещения войны. Эти соображения промелькнули гораздо скорее, нежели я пишу последние строки. Чтобы иметь время обдумать ответ, я встал и прошелся вдоль буамрамры, смотря вверх, как бы ища чего-то (собственно, я искал ответа). Косые лучи солнца освещали все мелочи, висящие под крышей; от черепов рыб и челюстей свиней мой взгляд перешел к коллекции разного оружия, прикрепленного ниже над барлой: там были луки, стрелы и несколько копий разной формы. Мой взгляд остановился на одном из них, толстом и хорошо заостренном.