Николай Миклухо-Маклай - Человек с Луны

…Жители Берега Маклая… будучи земледельческим и многочисленным народом (около 15–20 тыс. человек по меньшей мере), тесно связаны с землей, которую они обрабатывают: каждый дюйм почвы, каждое полезное дерево в лесу, рыбы в каждом ручье имеют собственника. Эта собственность признается и уважается соседями. Нашествие чужеземцев, которые пожелают захватить землю, уже занятую и обрабатываемую в течение веков, поставит жителей побережья между оружием белых и обитателями гор, которые не захотят уступить свою землю. Убийства и войны без конца будут иметь место.

Чтобы избежать катастроф, подобных тем, которые опустошили Марианские острова, Новую Зеландию, Тасманию и другие местности, будет только справедливо вовремя заявить, что имперское правительство, признавая право туземцев на их землю, не будет защищать белых захватчиков в том случае, если туземцы, обороняя свою землю, женщин, детей и свое имущество, попробуют заставить вооруженной рукой уважать свои права, противостоя завоевателям…

История соприкосновения белой расы с народами Океании показывает нам пагубный результат введения белыми спиртных напитков, печальные последствия которых соперничают с ввезенными болезнями и порохом… в истреблении небелых рас.

Также история доказывает нам, что великодушные попытки европейских правительств для защиты туземцев от насилий и несправедливостей белых завоевателей обычно приходят слишком поздно, когда зло уже сделано, когда обиды обеих сторон привели к возбуждению ненасытной ненависти, постоянно разжигаемой… Меры для предупреждения зла, которое позже будет непоправимо, могут быть еще приняты вовремя…"

И з п и с ь м а П. П. С е м е н о в у (С и д н е й. 13 ф е в р а л я 1879 г.).

"Ваше превосходительство, глубокоуважаемый

Петр Петрович.

Покорно прошу передать одну из прилагаемых копий моего "открытого письма" сэру Артуру Гордону его имп. высочеству великому князю. Прилагаю наскоро скопированный эскиз карты восточной половины Новой Гвинеи на случай, если его имп. высочество пожелало бы знать географическое положение той части берега Новой Гвинеи, которую я называю б е р е г о м М а к л а я.

Знаю, что мой протест (или, вернее, напоминание о существовании прав слабых) остается п о к а гласом вопиющего в пустыне, но тем не менее надеюсь, что он встретит сочувствие между теми, для которых "с п р а в е д л и в о с т ь" и "п р а в а ч е л о в е к а" не единственно, пустые слова.

Мои научные (сравнительноанатомические и антропологические) работы в Сиднее подвигаются у с п е ш н о, почему не нахожу времени писать Императорскому Русскому географическому обществу в том, "что сделано", и то, "что уже знаю". Время для меня с л и ш к о м дорого, чтобы употреблять его на переписку.

Хотя я не получил от вашего превосходительства ни слова в ответ на мое письмо из Сингапура (от 30 января 1878 г.), но я не сомневаюсь, что сочувствие и интерес вашего превосходительства к моим научным работам и стремлениям остались и остаются н е и з м е н н ы м и?!

С глубоким и истинным уважением остаюсь…"

ИЗ ДНЕВНИКА ПУТЕШЕСТВИЯ НА ОСТРОВА

МЕЛАНЕЗИИ В 1879 г.

21 а в г у с т а. Шхуна "Сади Ф. Кэллер" лавировала на севере о-вов Адмиралтейства, которые были в виду, но на значительном расстоянии. К полудню более свежий ветерок позволил нам приблизиться настолько, что я мог рассмотреть и узнать контуры гор большого острова, а по ним определить положение небольших островков, лежащих под самым берегом его. Мне хотелось повидать своих старых знакомых, жителей о. Андра, с языком которых я отчасти познакомился в 1877 г., и узнать о судьбе оставшегося там матроса-малайца Ахмата, сбежавшего вследствие дурного обращения с ним шкипера шхуны "Sea Bird". Мне нетрудно было убедить шкипера В. зайти в порт Андра, сказав ему, что он может рассчитывать там на хорошую добычу трепанга* и на порядочную якорную стоянку. Местность мне была хорошо знакома, почему я мог послужить на этот раз лоцманом, что было очень кстати, так как зыбь мешала разглядеть рифы. Я указал шкиперу на западный проход за о. Андра, потому что на восток от него находится много рифов. Шхуна благополучно прошла через бар между рифами… и легкий ветерок позволил войти в лагуну и бросить якорь на 10-саженной глубине. Со стороны моря островок этот представляется низким, но покрытым густою растительностью. Нигде между деревьями, смотря с моря, нельзя разглядеть ни деревни, ни даже хижины. Единственно голубоватый дымок, который вился и расстилался в одном месте над островком, доказывал присутствие человека.

_______________

* Т р е п а н г — различные разновидности голотурий, вареные,

жареные — большое лакомство китайцев.

Как только мы зашли за риф, то увидали над отлогим песчаным берегом ряды кокосовых пальм, над которыми высился лес, а внизу, между пальмами, стали показываться крыши хижин; вдоль же Берега можно было разглядеть группы туземцев. Некоторые приготовляли пироги к спуску, другие спокойно ожидали, когда шхуна бросит якорь. Дети особенно волновались, перебегали от одной группы к другой, и можно было расслышать их крики и хохот. Женщины стояли и сидели поодаль, около хижины. Вся обстановка доказывала, что приход европейского судна сделался и здесь явлением не необыкновенным. Мой хороший бинокль позволял мне разглядывать все подробности, узнавать хижины, осматривать разнообразные группы туземцев… Наконец, две небольшие пироги стали медленно приближаться к шхуне, рекогносцируя ее. По разговору и по жестам можно было заметить, что никто на пирогах не узнаёт шхуны (которая никогда не бывала еще здесь), туземцы не видят на ней ни одного знакомого лица (я был единственным человеком, которого они могли бы узнать). Между приближающимися я и сам не мог признать ни одной знакомой физиономии.

Неожиданно раздавшийся возглас "Макрай!" убедил меня, что нашелся один из туземцев, узнавший меня. Между людьми на пирогах завязался оживленный разговор, в котором мое имя часто слышалось. Результатом разговора было то, что туземцы один за другим влезли на трап, а затем на палубу. Все они окружили меня, протягивая руки, гладя по плечу и спине и т. д., повторяя мое имя с прибавлением «уян», «ян» (хорошо, хороший) и «кавас», «кавас» (друг, друг). Особенно суетился туземец, который первый узнал меня. Это был небольшой человек лет 40 с очень подвижною и хитрою физиономией; его звали Кохем, что он мне сам объявил, ударяя себя по груди. Он убеждал меня сейчас же съехать на берег и, нагнув голову на бок и приложив руку к щеке, показывал, чтобы я отправился ночевать в деревню. При помощи небольшого лексикона диалекта этого островка, составленного мною еще в 1877 г., мне удалось объяснить Кохему и его товарищам, что капитан пришел сюда за «бечтема», как они называют трепанг, за «поэсю» (жемчужными раковинами), за «писпонем» (черепахой) и что если всего этого найдется много, то «роль» (судно вообще) останется здесь долго и что им будут даны большие и маленькие «самель» (железо, нож), «палюсь» (красная бумажная материя), «буаяб» (стеклянный бисер). Моя речь произвела большой эффект и прерывалась только словами «уян» (хорошо), «ксанга» (много), «кавас», «кавас» (друг, друг).