Николай Миклухо-Маклай - Человек с Луны

Программа предусматривала обширные зоологические исследования — с особенным вниманием к низшим формам животных: "…Проследить изменение и зависимость животных организмов от различных внешних факторов, а потом анатомия и история развития этих организмов".

Другой раздел программы относился к физической географии и метеорологии: предусматривались обследования и нанесение на карту новых или малоизученных мест, наблюдения за температурой воздуха, воды, почвы, за давлением, испарениями, ветрами и т. п.

Наиболее важная часть программы посвящалась антропологии и этнографии, то есть наукам о человеке — о его физической природе, расовых особенностях и различиях и о формировании, истории, образе жизни и культуре этнических общностей (народов).

Таким образом, в экспедиции Миклухо-Маклай должен был работать одновременно как натуралист, географ, антрополог и этнограф — ведь намеченную программу предстояло выполнять ему одному!

В истории путешествий и экспедиционных исследований такое встречалось нечасто.

Готовя программу, молодой исследователь обратился за содействием к ряду известных европейских ученых — писал им, ездил в некоторые страны для бесед с ними. К Миклухо-Маклаю отнеслись с полной серьезностью и пониманием — он получил от крупнейших специалистов и необходимые вопросы, и ценные советы. Многие месяцы провел он в музеях крупных европейских городов, штудировал научную литературу, перечитал массу книг и статей, относящихся к Океании и ее населению, особенно внимательно изучая отчеты и рассказы участников прежних экспедиций.

Теперь станет понятным, что в ноябре 1870 года на борт «Витязя» взошел молодой ученый, вооруженный обширными специальными познаниями в различных областях современной ему науки, хорошо подготовленный к разнообразной и сложной исследовательской работе, с глубоким убеждением в громадной общественной значимости начатого им дела и с твердо выработанными жизненными принципами, которым он был намерен никогда не изменять.

Миклухо-Маклаю шел 25-й год.

Попробуем высветить в его жизни, предшествовавшей этому поворотному событию, те моменты, которые можно было бы считать определяющими в формировании его личности.

Он вступает в сознательную пору жизни в начале 60-х годов, когда в России ширится освободительное движение и могучие демократические силы ведут борьбу с самодержавием. Подобно многим своим сверстникам, гимназист Миклуха (в эту пору второй части фамилии у него еще нет) тайно читает Герцена, увлекается Писаревым, участвует в уличных выступлениях петербургских студентов и даже оказывается однажды в массе арестованных в Петропавловской крепости. Исключенный из гимназии (по причинам, истинный характер которых пока не выяснен), он поступает вольнослушателем на физико-математический факультет Петербургского университета, откуда очень скоро его тоже исключают (видимо, за участие в сходках).

1864–1868 годы — Германия, университеты Гейдельбергский, Лейпцигский, наконец — Иенский. Упорные занятия естественными науками, языками, и одновременно — в новой обстановке — живая общественная активность, чтение Чернышевского, французского социалиста-утописта Сен-Симона, конечно же, Писарева… Квартира его в Лейпциге была чем-то вроде центра сборищ эмигрантов — русских, польских, здесь шли споры, перенесенные из демократических кружков России. В мае 1864 года мать сообщает ему о приговоре над Чернышевским. Судя по следующему ее письму, Николай Николаевич был намерен послать ссыльному революционеру деньги и просил его портрет. Кстати, о деньгах: в Германии он форменным образом бедствовал. "Мой черный сюртук почти совсем разлезается; оказывается, что, зашивая какую-нибудь дыру, нитка крепче сукна, и зашивать — это увеличивать дыру".

Типичный студент-разночинец, он смотрит на мир глазами своих революционных учителей и в повседневном жизненном поведении старается следовать героям Чернышевского, в чем-то — Базарову. Самое замечательное, что усвоенные им принципы для него не мода, не кратковременное увлечение, а норма на всю жизнь. Вот строки из его писем: "Я всегда испытываю большую симпатию к бедным и тем, кто находится в плохих политических и социальных условиях; у меня большая симпатия к бедным и бесправным, чем к богатым и полноправным. В вопросе отношений между мужчинами и женщинами в мужчине вижу богатого и полноправного, а в женщине — бедную и бесправную" (неизвестной — 1865); "Я пишу тогда, когда хочу что-нибудь сказать или сообщить, — и пишу то, что мне надо, а не пустые фразы" (ей же); "Ты, может, еще помнишь мое правило: никого не с т е с н я т ь!" (сестре 1874); "Какая-либо зависимость, даже самая ничтожная, д л я м е н я… н е в ы н о с и м а" (другу — 1875); "Я бы не мог поступить и н а ч е, будучи связан с л о в о м" (П. П. Семенову — 1876); "Я не хочу стеснять твоего свободного выбора своей будущей деятельности н и к а к и м и советами. Человек всегда лучше всех других знает, что он может и что он хочет. Делать это наполовину никогда не годится, а если не сам выбрал свою деятельность, то выходит всегда полудеятельность" (брату Михаилу — 1883). Сохранился набросок "Несколько правил жизни Н. Н. М.-М.", составленный, видимо, довольно рано, где мы, в частности, читаем: "Твои права оканчиваются там, где начинаются права другого; Не делать другому того, что не желаешь, чтобы сделали тебе; Не обещай — раз обещав, старайся исполнить; Не берись за дело, не будучи уверенным, что его выполнишь; Раз начав работу, старайся ее кончить как можно лучше — не переделывай ее несколько раз. На следующей работе исправь все повторяющееся в первой…"

Юношей выработал в себе Миклухо-Маклай органическое пренебрежение ко всякого рода «общепринятым» условностям и правилам «светскости», решительное нежелание тратить время, силы, внимание на дела суетные, пустые; предельную скромность и строгое самоограничение во всем, что касалось личных желаний и потребностей; неизменную внимательность к интересам и заботам других.

Люди подобного склада представляли характерный тип русской демократической молодежи 60-х годов. Из них выходили общественные деятели, писатели и публицисты, врачи, ученые, революционеры… Новые люди нужны были во всех сферах жизни. Миклухо-Маклая нетрудно вообразить и участником "хождения в народ", и членом подпольной революционной организации, и земским врачом… Глубокая внутренняя работа, совершавшаяся в нем в годы пребывания в Иене, привела его к бесповоротному решению — посвятить себя науке: той науке, которая, по словам Писарева, способна будить общественное мнение и направлена на благо человечества; науке, которая требует не повторений сказанного уже кем-то, не толкования фактов, извлекаемых из чужих книг, а самостоятельных наблюдений и анализа фактов, добытых собственноручно.