Юрий Ключников - На великом историческом перепутье

Не будем, однако, забывать, что мы все время говорим о русской интеллигенции, что именно в ее лоне обнаружились по преимуществу изменения политической психологии, произведенные в России созданием конституционного (или, вернее, полуконституционного) режима. Психология же русских "народных масс" осталась почти такою же или даже совершенно такою же, как была раньше.

А в чем же проявилось основное изменение интеллигентской русской психологии? В том, очевидно, что русский интеллигент начал постепенно терять представление о себе как об особой и единственной силе русского прогресса. Глубоко этический подход к жизни начал заменяться в нем более поверхностным отношением к ней. И во всяком случае, если он все еще стремился "служить народу", «жертвовать» ради него всем, если ему все еще оставались дороги мечты об исторической миссии России, то теперь все это постепенно становилось совсем иным… "Новые птицы — новые песни", сказал бы русский интеллигент 40-х или 60-х годов прошлого века, взирая на своих наследников в наши дни. И он вправе был бы прибавить, что и птицы, и песни в массе своей далеко не стали лучше в позднейших, предреволюционных условиях русской жизни.

Наконец, — последнее замечание:

— В течение последнего периода развития русской политической мысли, оказавшегося одновременным для всех ее разветвлений, — течения консервативное, либеральное и революционное выявились и самоопределились в ней с большой отчетливостью. Изменение психологического типа русского интеллигента произошло, несомненно, во всех трех лагерях — и у консерваторов, и у либералов, и у революционеров. Но не везде оно сказалось в одинаковой мере. Всего разительнее оно было в лагере консервативном;

всего незаметнее — в лагере революционном. На революционеров русских как бы сама собой легла задача стать главными хранителями русских интеллигентских традиций. И чем более крайним проявлял себя русский революционер, тем больше старого русского интеллигентского духа выражалось в нем.

Этому факту приходится придавать совершенно исключительное историческое и политическое значение.

Быть может, только тот и способен вполне понять природу и значение Великой Русской Революции, кто положит его в центре своего отношения к ней. Октябрьская революция есть прежде всего интеллигентская русская революция. Именно поэтому она сумела стать Великой Русской. Если же волею судеб русской революции придется найти завершение в революции мировой, то в этом прежде всего проявится мировое значение дум и устремлений русской интеллигенции.

Наиболее блестящая эпоха русского консерватизма совпадает с расцветом в первой половине XIX века так называемого «славянофильства».

Представители этой школы заимствовали из немецкой идеалистической философии мысль об исторической миссии народов и применили ее к России.

Согласно им Запад «сгнил». Он больше уже не в состоянии дать что-либо человечеству. Будущее принадлежит России.

Будущее принадлежит России потому, что она унаследовала традиции религиозной культуры Востока, что она одна только способна продолжить дело Византии и что только она одна выражает истинное христианство.

Чтобы выполнить свою историческую миссию, Россия должна оставаться верной трем высшим принципам, неразрывно связанным друг с другом. Согласно позднейшей, наиболее сжатой и несколько огрубленной формулировке этих принципов, они сводятся к следующему: — к православию в области религии; — к самодержавию царя в качестве незыблемого политического режима; — и к русской народности — в качестве основы культуры.

Однако, эти триединые самодержавие, православие и народность не следует брать такими, каковы они были в современной славянофилам действительности. Их нужно брать в наиболее углубленном, в истинном смысле, а исторического их воплощения искать по преимуществу в прошлом, в допетровскую эпоху.

Смыслом русского православия является гармоническое сочетание единства верующих с их свободой в христианской любви.

Смысл русского самодержавия заключается в том, чтобы управлять и быть управляемыми, подчиняясь лишь чистым вдохновениям добра, т. е. в наиболее тесной связи между царем и народом на основе их взаимной любви, а не в силу правовых постановлений и взаимоотношений, всегда несправедливых. Моральный долг царя в том, чтобы быть единственным и неограниченным источником необходимых в общежитии юридических норм, а главное — единственным полномочным политическим руководителем своей страны. А долг русского народа, не имеющего нужды в несовершенных правах и не знающего, что такое политика, заключается в повиновении одним только абсолютным этическим требованиям, морали; а следовательно, царю.

Что же касается смысла, вкладываемого славянофилами в понятие русской народности, то он столько же вытекает их из представлений о русском православии и русском самодержавии, сколько и из общинного владения русских крестьян землею. Русская народность неотделима от русской крестьянской общины, а община эта в свою очередь основывается (как и власть, и церковь) на своего рода врожденной взаимной любви русских крестьян друг к другу или на ощущении ими их мистического родства.

Не трудно видеть, что начало любви, как абсолютное, служит центральной осью для всей славянофильской философии. С помощью этого начала — морального по самой своей природе и не допускающего ничего, кроме морали — славянофилы надеялись найти способы улучшить условия грустной российской действительности без того, чтобы хоть сколько-нибудь потрясти исконные устои русской жизни.

Сами славянофилы были убеждены, что требуя некоторых общественно-политических изменений, они одинаково отличались и от отечественных революционеров, и от отечественных консерваторов. Но, конечно, гораздо более прав был московский попечитель Назимов83, отрекомендовавший правительству славянофилов в качестве "людей весьма мирных, благочестивых отцов семейств, вовсе не помышляющих о нарушении законного порядка вещей". В этой характеристике славянофилы выступают как подлинные консерваторы. Недаром один из главных их вождей, А. С. Хомяков84, заявил однажды в небольшом кружке, что "наш девиз taceamus igitur85".

И действительно: достаточно вспомнить элементный состав консерватизма и психологический портрет консерватора, намеченные нами выше, чтобы признать русских славянофилов наиболее типичными и законченными консерваторами. Налицо все до одной необходимые черты. Глубокая религиозность, дух традиции, ищущий поучения лишь в прошлом, национализм, монархизм и империализм, не говоря уже о воинственных и аристократических вкусах, — все подтверждает здесь нашу основную мысль о том, что тождественная социальная необходимость порождает одинаковую политико-социальную идеологию в условиях внешнее достаточно различных.