Максим Алексашин - Последний бой Василия Сталина

Одним словом, Коротич за напечатанную в своем «прожекторе перестройки» статью ответственности брать не собирался. О том, что Уварова за свои слова не отвечает, он, конечно же, тоже не знал. Вот вам и производственные издержки. Но демократия требует жертв и не то еще стерпит.

Да что там Уварова — сам лауреат Нобелевской премии А. Солженицын, будучи стукачом ГУЛАГа, — книга о котором звучит как оправдания своей подлости по отношению к тем, кого «заложил», — бросил клич, нашедший благодатную почву среди демократов, которые и Сталина—то не помнили, но СССР уже ненавидели всей душой: « А я считал: пусть пожнет Сталин посев своей секретности. Он тайно жил — теперь каждый имеет право писать о нем все по своему представлению» («Человеки оттепели»: А. Солженицын, он же Ветров, стукач Особлага. — http://www.stalin.su/book.php?action =header&id=26&bid=1).

И понеслось! Писали о Иосифе Виссарионовиче по своему представлению все кому не лень. Но как ни старались опорочить имя человека, после которого, кроме библиотеки в десять тысяч томов и рваных ботинок, ничего из имущества не осталось, особо собак не навешаешь. Вот и обратили свой взор литературные шавки на сына, а уж у того — природного организатора с размахом — дел наворочено. Если, например, сказать, что Сталин—отец дачку на 55 гектаров оторвал — никто не поверит, а если на сына его эту дачку повесить, то, глядишь, и прокатит! Никого там не было, никто из читателей ее не видел наверняка, поэтому поверят, куда денутся.

Следуя подобной логике, на Василия Сталина отписали столько грехов, что Страшный суд легким упреком кажется. Это вам не светоч демократии — Солженицын, который по ныне имеющимся данным не так уж и свят. Современные СМИ, сделавшие из семейства Сталиных пугало для интеллигенции, своих пророков Солженицыных возвели в ранг светил современного мира. Но как ни приращивает литературное «светило» себе крылья — они не держатся. Так кто же на самом деле Солженицын: идейный борец за права человека или мелкий мститель с меркантильными интересами?

Один из исследователей сталинской эпохи, Лев Балаян дает следующую оценку господину Солженицыну и его литературным «произведениям»:

«Ковыряясь в своей мужицкой родословной, фаворит Хрущева Солженицын в книге „Бодался теленок с дубом“ пишет: „Были Солженицыны обыкновенные ставропольские крестьяне: в Ставрополье (а родился он уже после Октябрьской революции, в декабре 1918 г., в Кисловодске) до революции несколько пар быков и лошадей, десяток коров да двести овец никак не считалось богатством“ (считалось, Исаич, еще как считалось. — Авт. ).

О предках со стороны матери Солженицына имеются такие сведения: «Захар Щербак (его дед по материнской линии. — Авт. ) был зажиточным хуторянином. После революции его бывшие батраки безвозмездно кормили его еще двенадцать лет(какие щедрые голодающие крестьяне—батраки бывшему богачу последний кусок отдали, за какие заслуги интересно? — Авт. ), покуда он не был арестован в годы коллективизации (те же благодарные бедняки его и раскулачивали, видимо. — Авт .).

И имея такое темное социальное происхождение, юный отрок Солженицын не только не был репрессирован при И.В. Сталине как «кулацкий отпрыск», но и благополучно окончил школу, затем беспрепятственно — физико—математический факультет Ростовского университета, а с четвертого курса одновременно начал учиться заочно в Московском институте философии и литературы, который, впрочем, не смог окончить по причине начавшейся Великой Отечественной войны. С октября 1941 года он служит ездовым в Сталинградском округе, находившемся тогда в глубоком тылу. Потом — училище, а с мая 1943 года служба в АИР — артиллерийской инструментальной разведке.

Петр Паламарчук, биограф Солженицына, возможно, с подачи самого Исаича, решил, что его герой должен врезаться в память грядущих поколений как командирартиллерийской батареи, но это не так, потому что служба в АИР представляет собой всего лишь «кабинетный шпионаж» и требует лишь умения четко работать с акустическими устройствами.

Далее биограф сообщает нам, что в феврале 1945 года, то есть всего за три месяца до окончания Великой Отечественной войны, капитан Солженицын был арестован из—за отслеженной в переписке критики И.В. Сталина и осужден на восемь лет, из которых полгода провел на следствии и пересылках, почти год — в лагере на Калужской заставе в Москве, около четырех — в тюремном НИИ, и два с половиной года — на общих работах в Казахстанском Особлаге.

Зададимся вопросом: «находясь в частях „особой секретности“, мог ли Солженицын не знать, что вся его (и не только его) переписка подвергается перлюстрации? Ясно, что не знать он этого не мог. А мог ли он критиковать И.В. Сталина в переписке, или это тоже ложь? Не посмел бы. Да и за что критиковать—то? Ведь это был не напряженный и безысходный июнь 1941–го, а февраль победоносного 1945–го. Да и не враг Исаич самому себе, чтобы вот так, не за здорово живешь, класть свою „бесценную“ голову на плаху. Просто он сознательно допустил некоторые политические фривольности в переписке в надежде, что его откомандируют в глубокий тыл, ну, к примеру, охранять какой—нибудь мостик на Волге или на Дону, где он сможет предаться умозрительным экзерцициям. Не более.

Но не тут—то было. Не рассчитал Акела, промахнулся и «загремел». В лагере Солженицын стал заниматься доносительством, не бедствовал и получил оперативную кликуху «Ветров». В «Военно—историческом журнале» № 12 за 1990 год опубликован чрезвычайно любопытный документ, который позволяет нам оценить по достоинству якобы «живущего не по лжи» Солженицына.

Сов. секретно. Донесение: С/о «Ветров» от 20.01.1952.

В свое время мне удалось, по вашему заданию, сблизиться с Иваном Мегелем. Сегодня утром Мегель, встретив меня у пошивочной мастерской, полузагадочно сказал: кто был ничем, тот станет всем!». Из дальнейшего разговора с Мегелем выяснилось, что 22 января з/к Малкуш, Ковлюченко и Романович собираются поднять восстание. Для этого они уже сколотили надежную группу, в основном, из своих — бандеровцев, припрятали ножи, металлические трубки и доски. Мегель рассказал, что сподвижники Романовича и Малкуша из второго, восьмого и десятого бараков должны разбиться на четыре группы и начать одновременно. Первая группа будет освобождать «своих».

Далее разговор дословно: «Она же займется и стукачами. Всех знаем! Их „кум“ для отвода глаз в штрафник затолкал. Одна группа берет штрафник и карцер, а вторая в это время давит службы и краснопогонников. Вот так—то!». Затем Мегель рассказал, что третья и четвертая группы должны блокировать проходную и ворота и отключить запасной электродвижок в зоне.