Максим Алексашин - Последний бой Василия Сталина

Но вернемся к зиме 1962 года. Заглянув в те далекие дни, мы увидим странную картину: Мариша застает Василия Сталина больным, в окружении врачей, хотя покидала его, когда он был относительно здоровым человеком. Ее описание вызывает мороз по коже. Ему колют какие—то препараты, о назначении которых (помните раздавленную медсестрой ампулу?) никто не должен знать. Ход лечения, а также само заболевание, как, впрочем, и причины его возникновения скрывают не только от Мариши, но вообще от всех родственников.

Вполне естественно, пациент долго не протянул, но незадолго до смерти нашел возможность увидеться с Маришей в последний раз. В марте 1962 года, после звонка врача Барышевой, Мариша вновь приехала к Василию. Их разговор состоялся в присутствии все той же незнакомки.

— Почему ты не позвонил?

— Я не мог. Меня не было.

— Как?

— Меня увозили.

— Куда увозили?

— Не имеет значения…

Когда на минуту Василий и Мариша остались одни, он сказал шепотом:

— Имей в виду, тебе могут наговорить очень многое. Ничему не верь…

Было еще два звонка Василия — Марише и ее матери. «Не проклинайте меня…» — просил он. Потом говорил, что ему плохо и что его опять куда—то увозили.

А 19 марта Василия Сталина не стало… (Майя Валеева, «Эхо» — независимая газета, 1992. Израиль.)

Поведение врачей более чем странно, так что давайте разберемся в истинных причинах болезни и смерти Василия Иосифовича Сталина. Сразу хочу обратить внимание на такой немаловажный аспект: после получения паспорта и оформления брака все, кто видит Василия, описывают его как крайне больного человека, находящегося то в реанимации, то без сознания! Иногда кажется, что кто—то разгадал его замыслы и приложил максимум усилий, чтобы им не суждено было сбыться.

Начнем с воспоминаний Мариши. Это первое свидетельство о введении медицинских препаратов. Нам неизвестно содержание ампулы, погибшей под заботливым каблучком медсестры, но есть фамилия врача, сделавшего эту инъекцию, — Барышева. Барышева согласно документам действительно была лечащим врачом Василия Сталина. По ее воспоминанием, лечила она Василия от хронического алкоголизма. И вот здесь возникает первый вопрос: неужели человек, проведший 8 лет в тюрьме, где он при всем желании пить не мог, всего за несколько месяцев превратился в хронического алкоголика? Вот уж сомневаюсь! Мои сомнения подтвердили врачи—наркологи и судмедэксперты, с которыми пришлось консультироваться по данному вопросу. Так что как бы ни кричали о смерти Василия от алкоголизма — это просто исключено. И именно предыдущие восемь лет жизни исключают эту очень удобную для властей и журналистов версию. Остается болезнь ног (последствие ранения на рыбалке). Это единственное, на что обратил при обследовании в 1960 году внимание профессор Бакулев, чей авторитет в медицинских кругах непререкаем. Об этом, кстати, не могла не знать Нузберг, которая работала под началом у Бакулева. В целом же, как констатировал профессор, Василий, несмотря на истощение, практически здоров (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990. — Стр.72).

Барышева на тот момент тоже была профессором и, возможно, лечила Василия так, как нужно, но пусть мне кто—то вразумительно объяснит, могла ли доктор Барышева и медсестра Нузберг знать нечто большее о здоровье своего пациента, чем светило отечественной медицины Бакулев? Отсюда естественно возникает самый главный вопрос: зачем лечили здорового человека? Или за год с небольшим его тело так уж нуждалось в медикаментозном вмешательстве?

Может ли быть так, что после первых семи лет тюрьмы с 1953 по 1960 годы его здоровье не ослабло, а год тюрьмы (с 1960 по 1961) подорвал его окончательно? Но Мариша свидетельствует, что во время общения с ней это был нормальный работоспособный человек и единственное, что его беспокоило, это нога. Общение же с самой Маришей действовало как целительный бальзам на душу бывшего узника. Он, по ее воспоминаниям, буквально расцвел. Но после возвращения Нузберг в Казань Василий не протянул и трех месяцев. О том, что и доктор Барышева замешана в этом деле, свидетельствует тот факт, что она являлась лечащим врачом Василия, которому назначала препараты для лечения.

По странному стечению обстоятельств через 20 дней после своей последней свадьбы Василий угодил в реанимацию, и «спасала» его опять же Барышева. По какой—то причине, о которой все без исключения молчат, он на три дня потерял сознание и после этого стал терять его с завидной регулярностью. Как подобные случаи описывает медицина? Есть ли подобному явлению научное объяснение?

Но самое интересное состоит в том, что Василий даже паспорт получал и женился… находясь в бессознательном состоянии. По агентурной сводке КГБ Мариша и Мария Нузберг встретились в начале января в квартире на Гагарина, 105, после чего согласно делу № 1588 Василий получает новый паспорт (это произошло 9 января), а через день женится (11 января). Мариша приходит через три дня, то есть 12 января. По утверждению Василия, три дня до этого он был без сознания. Вот и выходит, что и паспорт, и штамп в нем Василий получал, будучи в бессознательном состоянии. Может быть, он соврал своей возлюбленной, чтобы скрыть факт бракосочетания? Возможно. Но давайте сопоставим события. 5–6 января Нузберг приезжает в Казань, 9–го Василий получает паспорт, 11–го — штамп о браке с Нузберг. То есть то, чего он не мог добиться месяцами, происходит с молниеносной скоростью после возвращения Мариши из Москвы. По телефону Нузберг угрожает Марише и появляется на следующий день, чтобы больше не покидать Василия. Сама же Мариша исчезает из жизни Василия и появляется только в марте за неделю до его смерти, а новоявленная жена Нузберг все так же неотлучно находится при нем. Причем если общение с Маришей возвращало его к жизни, то, приняв фамилию Джугашвили, Мария Игнатьевна буквально залечивала своего нового мужа. Причем так рьяно, что через два месяца и десять дней эту фамилию пришлось высекать на надгробии Василия. Хрущев добился своего — фамилия Сталин была стерта с лица земли.

Следующий вопрос: чем лечили Василия Сталина, какие препараты применяли? В воспоминаниях Мариши фигурирует только… снотворное! (Последняя любовь Василия Сталина, газета «Очная ставка», 2001 г.). Снотворное фигурирует и в воспоминаниях Александра Бурдонского и Капитолины Васильевой. Но любое снотворное — это не лечебный препарат, а лишь препарат, улучшающий качество жизни. Колется он для расслабления вегетативной нервной системы. Врач Барышева поставила Василию диагноз «хронический алкоголизм», при котором введение любого снотворного (в те времена, как правило, использовали фенобарбитал, он же люминал) смерти подобно. При алкогольной интоксикации введение этих препаратов может привести к сердечно—сосудистой недостаточности и эмфиземе легких. Забегая вперед, скажу, что именно этот диагноз будет указан в акте о смерти Василия. Если же поверить в официальную версию смерти от алкогольной интоксикации и предположить, что Василию вводили аминазин, который используется для успокоение буйных больных (допустим, Василий напивался до такой степени, что терял над собой контроль и становился угрозой для общества), то зачем это скрывать от родственников. Наоборот, следуя логике врачей, стоило бы во всеуслышанье объявить, мол, Васька Сталин упивается до чертиков и его приходится успокаивать аминазином. Это «лечение» вполне совпадало бы потом с официальной версией смерти. Лечили от алкоголизма, но не вылечили — от алкоголизма пациент и помер. Но не сказали. И вот почему. Любой врач вам, дорогой читатель, скажет, что аминазин — препарат разового действия и постоянно в течение трех месяцев его колоть категорически противопоказано! Иначе это грозит… проблемами с сердцем и легкими. Да и не пьянствовал Василий Иосифович на протяжении ста дней беспробудно. Соседи не помнят ни сивушных погромов квартиры, ни громких семейных скандалов, ни каких—либо иных пьяных выходок опального генерала. В каких—то иных случаях применение аминазина или иного сходного по действию препарата не требуется. Все соседи и знавшие его в последние годы жизни люди отзываются о Василии, как о человеке достойном. Так что вопрос о препаратах и о диагнозе остается открытым, так как диагноз не совпадает со схемой лечения, а само лечение оставляет много вопросов по поводу причины смерти.