Владимир Миронов - Народы и личности в истории. Том 3

Заметной фигурой в обществе становится преступник. Ч. Ломброзо в «Преступном человеке» (1876) убеждал, что преступник – атавистическое явление. Но почему же их тогда становится все больше и больше? Автор книги «Век криминалистики» Ю. Торвальд, говоря об усилиях ученых и полицейских (Э. Видока, А. Бертильона) в деле поимки преступников, вынужден признать: «Во всяком случае, стало очевидным, что с ростом населения и дальнейшим развитием промышленного производства постоянно росло и количество преступников. Феноменальная память Видока на лица преступников была единственной в своем роде, но теперь не хватило бы даже сотни видоков, чтобы запомнить лица бессчетного количества преступников всевозможных категорий, всплывших на поверхность огромной трясины больших и малых преступлений в 80-х годах XIX столетия». [440]То были скромные «цветочки цивилизации».

«Капиталистический тип» соединил в себе черты разбойника, ганзейского купца и еврейского менялы. В работе «Буржуа» (этюды из истории духовного развития современного экономического человека) В. Зомбарт писал: «Без сомнения, все формы проявления капиталистического духа, как и все состояния души и психические процессы вообще, коренятся в определенных «предрасположениях», т. е. в первоначальных унаследованных свойствах организма… они в этот исторический момент были у него в «крови», т. е. сделались наследственными». Что же представляет собой это наследство? Историк и философ Б. Кроче (1866–1952) не без горечи заметил по поводу идеи эволюции народов: «Душа жаждет увидеть в истории картину благородных войн, а в ответ получает животно-механическую фантасмагорию о происхождении человечества, с огорчением, разочарованием и даже стыдом мы убеждаемся в своем неистребимом варварстве». Писатель Доде хотел создать книгу о «новой породе мелких хищников, которые воспользовались законом Дарвина… для оправдания всевозможных низостей…» Он писал: «Я работал над этим уже несколько месяцев, но тут во Франции вышел перевод замечательного романа Достоевского «Преступление и наказание», и оказалось, что это именно та книга, которую я собирался написать, да еще принадлежащая перу гения…». [441]

Простой народ для подобных господ ничего не значит. Он для них – «моральный нуль». Ход мировой истории – с выбиванием, вырезанием, вымиранием миллионов – убеждает нас в этом! Пастер был абсолютно прав, сказав: «В мире борются два противоположных закона: один – закон крови и смерти, который каждый день придумывает все новые способы войны… и второй закон – закон мира, труда и благоденствия, который ставит себе целью избавить человечество от преследующих его несчастий». Австрийский зоолог К. Лоренц, основатель этнологии и Нобелевский лауреат, придавал исключительное значение контролю за агрессией и конкурентным поведением.

Преступница Г. Бомпар, совершившая вместе с любовником убийство

Он подчеркивал, что самым важным в понимании законов жизни, да и будущего всего человечества стала парадигма сотрудничества, дружественности и кооперации. Без этого ни одно общество, ни один индивид не смогли бы просуществовать и дня, не говоря уже о тысячелетиях. На схожих позициях стояли известные русские ученые: Данилевский, Тимирязев, Кропоткин, Новиков. Тимирязев полагал, что на смену зоологической борьбе людей с таким трагическим исходом как взаимное истребление сторон должно прийти мирное решение всех споров. Выступая сторонником формулы Дж. Милля – «наибольшее благо для большего числа людей», он ратует за то, чтобы народы решили споры голосованием, а не пулеметами. Его не очень-то пугает глас «непросвещенного большинства», ибо во стократ хуже и страшнее «господство непросвещенного меньшинства». Их голос вряд ли когда-либо «станет голосом разума». Может ли осуществиться движение «от зверя к человеку» демократией, голосованием? Увы, это лишь благое пожелание, мечта, являющиеся фикцией. Тимирязев признает: все это имело бы смысл лишь при готовности правящего класса поделиться плодами прогресса и культуры с народом. Отрезая ему путь к свету и заслуженному благу, власть толкает массы к насилию. А «пулемета словом не перешибешь». [442]

Поэтому можно понять Герцена, охарактеризовавшего буржуазную цивилизацию, как цивилизацию людоедов, питающихся человеческим мясом и кровью. Это подтверждали и бесчисленные войны… В. И. Ленин, подразделявший войны на национальные, революционные, империалистические и гражданские, сделал вывод: «При капитализме, и особенно в его империалистической стадии, войны неизбежны». В его реферате от 1 октября 1914 г. (опубликован в Швейцарии, когда Первая мировая война бушевала) находим такие строки: «Для торжества современной цивилизации, для полного расцвета капитализма, для вовлечения всего народа, всех наций в капитализм – вот для чего послужили национальные войны, войны начала капитализма». Здесь же отмечено, что «из всех воюющих стран одни сербы борются еще за национальное существование». [443]

Империализм с колониализмом будут запускать механизмы различных войн (во имя «торжества цивилизации»), втягивая в мясорубки сотни тысяч, десятки миллионов невинных людей, лишая их жизни, а их семьи кормильца. Жертвами военных действий станут и гражданские люди. Отчего возникали войны? К началу XX в. в капиталистическом мире были созданы невиданные по своим размахам и мощи военные производства. Из чудовищной пасти заводов рождались все новые горы оружия. Это требовало новых природных ресурсов и людских усилий. В число новых империалистических хищников вошли США, Германия, Япония, Италия. За столом мировых яств им становилось тесно, а самые прожорливые страны не желали делиться ни с кем. Война не является слепым актом страсти, но «в ней господствует политическая цель», включающая в себя подчинение стран и народов, против которых ведутся войны, воле победителя. Для запуска механизма войны всегда найдутся предлоги и веские основания. Война является хамелеоном, в каждом конкретном случае меняющим обличье. Клаузевиц пишет: «Итак, мы видим, что ни при каких условиях мы не должны мыслить войну как нечто самостоятельное, (но) как орудие политики; только при этом представлении возможно избежать противоречия со всей военной историей. Только при этом представлении эта великая книга становится доступной разумному пониманию». [444]