Ксенофонт - Анабасис

(21) "Однако, поскольку они сами нарушили договор, то тем самым, как мне кажется, рушилась их надменность и исчезла наша зависть. Теперь эти прекрасные призы доступны для наиболее достойных, а агонотетами [122]являются боги, которые конечно, будут на нашей стороне. (22) Враги ведь оказались перед ними клятвопреступниками, а мы, видя перед собой много всяких благ, упорно от них воздерживались из-за клятв перед богами, и потому, как мне кажется, мы можем вступить в состязание с гораздо большей уверенностью в себе, чем они. (23) Кроме того наше тело более способно переносить стужу, зной и труды, чем их тело. И дух наш, слава богам, тоже тверже их духа и если только боги, как и в прежнее время, даруют нам победу, то в удел им достанутся раны и смерть. (24) Возможно, другим тоже уже приходили в голову такие же мысли, но, ради богов, не будем дожидаться их прихода и призыва к подвигам, а сами начнем побуждать других к доблести. Покажите себя лучшими из лохагов и стратегами, наиболее достойными быть таковыми. (25) Что касается меня, то если вы решите возглавить это дело, – я охотно последую за вами, и если вы поставите меня вождем, то я не буду отговариваться, ссылаясь на молодость, так как считаю себя в самом подходящем возрасте для отвращения от себя бедствий".

(26) После этой речи все начальники просили Ксенофонта взять на себя предводительство, кроме некоего Аполлонида, который говорил на беотийском наречии. Этот человек назвал пустым болтуном всякого, кто утверждает, будто можно спастись иным способом, кроме подчинения царю, если это вообще возможно, и в то же время он начал перечислять трудности настоящего положения. (27) Однако Ксенофонт перебил его и сказал: "Странный человек! Ты не понимаешь того, что у тебя перед глазами, и не помнишь воспринятого твоими ушами. А между тем, ты находился тут же вместе вот с этими людьми, когда царь, после смерти Кира, возгордился и через посланных приказал нам сдать оружие. (28) А когда мы не сделали этого, но, вооружившись, двинулись в путь и разбили лагерь рядом с ним, то чего только он не делал – и засылал послов, и просил заключить союз, и предлагал нам продовольствие до тех пор, пока не был заключен договор. (29) Когда же стратеги и лохаги пошли к ним для переговоров, как и ты советуешь нам поступить, и, полагаясь на договор, не взяли с собой оружия, то разве их не били, не истязали, не насмехались над ними, причем эти несчастные даже не могли умереть, хотя, как я думаю, они очень этого желали? И зная все это, ты называешь тех, кто ратует за оборону, вздорными болтунами и зовешь их снова пойти и отдать себя в руки врагов? (30) Я предлагаю не допускать этого человека в нашу среду, но освободить его от звания лохага, взвалить на него кладь и использовать в качестве носильщика. Он срамит свою родину и всю Элладу тем, что, будучи эллином, он таков, каким мы его видим!". (31) Тогда слово взял Агасий-стимфалиец и сказал: "Но у этого человека решительно ничего нет общего ни с Беотией, ни с Элладой. Я заметил: у него, как у лидийца, проколоты оба уха" [123]. (32) Так оно и оказалось, и его прогнали. Остальные, проходя по рядам, стали вызывать стратега, если таковой был жив, в противном случае его помощника и, если был жив лохаг, – лохага. (33) Когда все сошлись, они, уселись на аванпостах; собралось всего около ста человек стратегов и лохагов. (34) Приближалась полночь. И тогда Иероним-элеец, как старший из лохагов Проксена, первым сказал: "Стратеги и лохаги, ввиду создавшегося положения, мы решили собраться и пригласить вас с целью, если это удастся, принять полезное для нас решение. Ксенофонт, – сказал он, – повтори теперь то, что ты говорил нам".

(35) Тогда Ксенофонт сказал: "Всем нам хорошо известно, что царь и Тиссаферн похитили тех из нас, кого могли, и что они, несомненно, злоумышляют против остальных, стремясь погубить их, если это будет в их силах. А мы, так по крайней мере я думаю, должны сделать все, чтобы не подпасть под

власть варваров, но, наоборот, подчинить их себе. (36) Помните, что все вы, собравшиеся теперь здесь в таком числе располагаете большими для этого возможностями, так как солдаты смотрят на вас, и если они увидят вас в унынии, то и сами станут трусами, а если вы будете готовиться к борьбе с врагами и воодушевите других к тому же, то они, не сомневайтесь в этом, последуют за вами и постараются вам подражать. (37) Конечно, так оно и должно быть: вы чем то должны от них отличаться: вы, ведь, стратеги, таксиархи [124]и лохаги, и пока был мир, вы получали больше денег и пользовались большим почетом, а теперь, когда наступила воина, вам надо быть выше толпы и превзойти солдат в советах и трудах, если в этом встретится необходимость. (38) Сейчас, прежде всего, вы, как я думаю, оказали бы большую помощь войску, позаботившись о немедленном выборе новых стратегов и лохагов вместо погибших. Ведь, вообще говоря, без начальников ни в каком деле не может получиться ничего хорошего и полезного, а в военном деле и подавно: известно, что хороший порядок здесь спасителен, а беспорядок уже многих погубил. (39) А после выбора начальников, сколько их требуется, мне кажется, будет вполне своевременным собрать солдат и ободрить их. (40) Вы ведь тоже, наверно, заметили, с какой неохотой они сегодня шли в лагерь и становились на посты. И, пребывая в таком настроении, они вряд ли оказались бы на что-либо годными, если бы пришлось послать их в дело ночью или днем. (41) Но если бы удалось изменить направление их мыслей и заставить их думать не только о том, что им угрожает, но и о том, какие дела они могут совершить, то они будут гораздо бодрее. (42) Вы знаете: не многочисленность и не сила дают на войне победу, но враги по большей части не выдерживают натиска тех, кто устремляется на них с мужеством в сердце и уповая на помощь богов. (43) Приходит мне на ум и то соображение, что те люди, которые всеми способами стремятся остаться в живых на войне, по большей части кончают свою жизнь плохо и постыдно, а те, которые полагают смерть общим и неизбежным уделом человека и добиваются славной смерти, эти люди, согласно моим наблюдениям, вернее почему-то, достигают старости и при жизни пребывают в более счастливых обстоятельствах. (44) Нам надлежит сейчас твердо помнить обо всем этом, так как наступило время, когда каждому из нас надо быть доблестным и других призывать к тому же". (45) Этими словами он заключил свою речь.

Затем Хирисоф сказал: "Раньше, Ксенофонт, я знал тебя только понаслышке как афинянина, а ныне я благодарю тебя и за речи и за поступки. Для всех было бы лучше, если бы существовало больше людей, тебе подобных. (46) А теперь, – прибавил он, – не будем медлить. Разойдитесь, и там где в этом есть необходимость, выбирайте начальников, а, закончив выборы, приходите в середину лагеря и приводите с собой выбранных. Затем мы соберем туда всех солдат. И пусть явится также глашатай Толмид". (47) С этими словами он встал, чтобы немедля исполнить должное. Таким образом, были выбраны начальниками: вместо Клеарха Тимасий-дарданец, вместо Сократа Ксантикл-ахеец, вместо Агия Клеанор-эрхоменец, вместо Менона Филесий-ахеец, вместо Проксена Ксенофонт-афинянин.