Лев Шильник - А был ли мальчик? Скептический анализ традиционной истории

Насколько Нестор был «не добре сведом», мы уже убедились неоднократно, когда разбирали его сочинение применительно к Крещению русской земли. Но о самом вопиющем летописном провале (если, конечно, полагать, что «Повесть» действительно создавалась в XII в.) не помешает еще раз напомнить. Последняя запись Несторовой хроники датирована 1110-м г. За 13 лет до этого (в 1097 г.) крестоносцы взяли штурмом соседнюю с Царьградом Никею, в 1098 г. отвоевали у сарацин Эдессу, а еще через год (в 1099-м) овладели Иерусалимом, освободив от неверных гроб господа нашего Иисуса Христа, каковое событие взволновало все христианские страны. В 1100–1101 гг. пала Акка, и вся Палестина оказалась в полной власти крестоносного воинства. Совершенно невозможно себе представить, чтобы ученый монах, бывший к тому же на короткой ноге с византийскими писателями и обильно их цитировавший, никак не отреагировал на эти эпохальные события.

Даже язычник, вытесывающий болвана из липовой чурки, должен был взволноваться, поскольку такая основательная встряска не может не затронуть сопредельные страны. Камень, брошенный в реку, оставляет круги на воде. Но наш летописец спокоен эпически. Под 1099-м г. (освобождение гроба Господня) он фиксирует очередную заурядную усобицу, сопровождающуюся убиением никому не ведомого князя. На все про все у летописца находится пять строк.

Как такое может быть? Автор, числящий византийских теологов своими первыми учителями, ничуть не озабочен тем обстоятельством, что закованные в сталь всадники топчут поля в окрестностях Царьграда. Его гораздо больше занимает убогая стычка с каким-то половецким Диогеничем, которого, пленив, ослепили. И ведь не скажешь, что хронист не проявляет интереса к международным событиям, поскольку «Повесть» начинается именно с них (вспомните византийского императора Михаила).

Короче говоря, средневековые летописцы были такими же живыми людьми, как и мы с вами. Занося в свои сочинения «преданья старины глубокой», они легко и непринужденно прибегали к редактуре (если, конечно, было что редактировать), руководствуясь самыми разными соображениями. Добросовестное и максимально объективное воспроизведение событий далекого прошлого занимало их в самую последнюю очередь, а на передний план выдвигались дела сегодняшние, среди которых социальный заказ и политические пристрастия играли далеко не последнюю роль. Прекрасной к тому иллюстрацией является Лицевой летописный свод – самое крупное летописно-хронографическое произведение средневековой Руси, охватывающее события с 1114-го по 1567-й гг. Он создавался по прямому заказу Ивана IV Грозного в Александровской слободе, ставшей к этому времени политическим центром Русского государства. Поэтому понятно, что специфика подачи материала была нацелена на укрепление самодержавной власти и создание представления о том, что Русь является легитимной наследницей древних монархий и оплотом православия. Около 1575 г. уже подготовленный текст и иллюстрации к нему с изложением истории правления Ивана Грозного в 1533–1568 гг. подверглись по личному указанию царя существенному пересмотру; на полях рукописи сохранились многочисленные приписки, содержащие обвинительные материалы против лиц, подвергшихся опричному террору. Таким образом Иван Грозный пытался оправдать кровавые расправы над непокорным боярством.

Над составлением Лицевого летописного свода трудился целый штат царских грамотеев и художников. К настоящему времени уже обнаружено несколько рукописей, которые легли в основу Лицевого свода. Все эти рукописи (начиная от «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия и заканчивая так называемым списком Оболенского Никоновской летописи) несут на себе печать кропотливой работы: сохранились следы восковой разметки текста, многочисленные поправки, сделанные свинцовым карандашом, а в тех местах, где текст основного источника дополнялся по другому, на полях имеются карандашные пометки, касающиеся перечня миниатюр. Мы полагаем, что уже из этого небольшого экскурса в теорию и практику летописания хорошо видно, насколько далеко от истины расхожее представление о труде хрониста как об объективной и неподвластной посторонним соображениям фиксации событий далекого прошлого. Между прочим, современные историки ничуть не лучше. Мало того, что они грешат в точности тем же самым, что и средневековые летописцы (т. е. конъюнктурностью в худшем смысле этого слова), так они еще вдобавок считают себя в полном праве высокомерно одергивать древнего хрониста. Вы можете запросто прочитать что-нибудь примерно в таком роде: «Автор ошибочно полагает, что не новгородский народ, а князья решили истребить ордынских баскаков». Между тем в летописи сказано прямо противоположное. Откуда, спрашивается, такая безапелляционность? Но историк даже не думает хоть как-то прокомментировать свой тезис. Ему с высоты веков виднее. Честное слово, временами хочется, как герою Михаила Жванецкого, подъехать совсем близко и вкрадчиво спросить: «А почему, собственно?», постреливая при этом ну исключительно холостыми зарядами...

В заключение давайте немного поговорим о загадочной смерти князя Святослава, который согласно официальной версии был предательски убит печенегами, возвращаясь из победоносного похода против византийских греков. Великий князь киевский Святослав был мужем строгим, суровым и отважным. Когда он затевал очередную войну, то выступал воителем бескомпромиссным и последовательным. Греческого лукавства прямолинейный Святослав не выносил на дух. «Иду на вы», – говорил великий князь, и неприятель, сраженный его благородством, начинал спешно вооружаться. Скупые строки хрониста донесли до наших дней аскетический образ этого рыцаря без страха и упрека: невысокий бритоголовый мужчина запросто сидит на веслах, и только рубаха ослепительной белизны да рубиновая серьга в ухе выделяют его среди рядовых дружинников.

Но коварные греки перехитрили простодушного Святослава. После двухмесячных непрерывных боев под стенами болгарской крепости Доростол Святослав заключил с византийским императором Иоанном Цимисхием почетный мир. Вслед за этим начинается непонятное. Большая часть дружины во главе с воеводой Све-нельдом степью уходит в Киев, а Святослав остается зимовать на одном из днепровских островов с горсткой бойцов. Зима выдалась лютой – оголодавшая дружина была вынуждена платить «по полгривны за конскую голову». Весной Святослав двинулся к Киеву, но почему-то не степью, как его воевода, а вверх по реке, хотя русинам было прекрасно известно (если верить летописям), что на днепровских порогах печенеги устроили засаду. Дальнейшее хорошо известно. В ожесточенной схватке отряд Святослава был полностью уничтожен, а сам князь убит. По преданию, печенежский каган Куря сделал из черепа Святослава чашу.