Лев Шильник - А был ли мальчик? Скептический анализ традиционной истории

В заключение буквально несколько слов по поводу «Сказания о Мамаевом побоище». Это сочинение создавалось через 100150 лет после Куликовской битвы, поэтому современников событий среди авторов быть не могло. В другом месте мы уже отмечали, что «Сказание» несет на себе неизгладимую печать пропагандистского мифа, призванного подчеркнуть решающую роль православной церкви в разгроме безбожного Мамая. Его текст изобилует многочисленными монологами, отступлениями и авторскими размышлениями. Очевидно, что это позднейшие вставки, сделанные по идеологическим соображениям, потому что никто, разумеется, разговоров и мыслей участников Куликовской битвы не протоколировал. Одно из названий «Сказания» звучит следующим образом: «О брани благоверного князя Димитрия Ивановича с нечестивым Мамаем еллинским». А в тексте мы находим такое: «Попущением божиим за грехи наша, от наваждениа диавола въздвижется князь от въесточныа страны, имянем Мамай еллинъ верою, идоложрец и иконоборец, злый хрестьянский укоритель» (С. Валянский и Д. Калюжный, «Другая история Руси»). Комментаторы обычно поясняют, что «еллин» здесь означает «язычник», «не православный». С другой стороны, язычников на Руси испокон веков звали погаными (от латинского paganus), а слово «еллин» (эллин), по некоторым данным, буквально переводится с греческого как «прославляющий бога». В «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера читаем, что «еллин» (древнерусское елинъ) также означает «варвар, язычник, татарин», причем ссылка дается одна-единственная – на «Сказание о Мамаевом побоище». Таким образом, мы вправе предположить, что слово «еллин» вполне могло иметь некий дополнительный смысл, особенно в свете крайне любопытных фактов, которые приводят авторы «Другой истории Руси». Так, например, в грузинском православном монастыре Ге-лати хранится серебряный диск, на котором изображен св. Мамай с крестом в руке и нимбом над головой. Более того, оказывается мусульманин Мамай почитался как православный святой, а Иоанн Дука Ватац, православный император никейский, почитается как святой в мусульманской Турции. Как истолковать эти факты, мы понятия не имеем, а приводим их исключительно для того, чтобы читатель воочию убедился, насколько все не просто.

Версия, предложенная авторами «Другой истории Руси», заслуживает самого серьезного внимания. Несмотря на некоторую фрагментарность, она неплохо объясняет едва ли не все неувязки и нестыковки традиционного подхода. К сожалению, авторы не потрудились додумать ее до логического конца. Они связывают поход Дмитрия на юг с тем, что единственная торговая магистраль, оставшаяся в распоряжении московитов, оказалась под угрозой в результате сепаратистских действий Мамая. Напомним: Днепр контролирует литовский князь Ягайло, Волгу оседлала Орда (орден), а теперь и Дон может быть перерезан совместными военными акциями золотоордынского узурпатора и генуэзцев. А разве раньше русские купцы чувствовали себя на Дону как дома? Ведь до эпидемии дворцовых переворотов, захлестнувших Сарай, Орда контролировала не только Волгу, но и Дон. Какая, собственно говоря, московским князьям разница, кто именно держит северный отрог Великого шелкового пути – хан Золотой Орды или нелояльный подданный этого хана? Темник Мамай, отложившийся от Орды и провозгласивший себя крымским ханом, ни в малейшей степени не изменил геополитического баланса (с точки зрения московитов). От военных эскапад Мамая пострадал в первую очередь Тохтамыш, поскольку денежки текут мимо его казны, а Москве внутриордын-ские интриги, как говорится, по барабану. Но можно ли считать простой случайностью то обстоятельство, что максимальная активность московских князей совпала по времени с пиком ордынского кризиса?

Нам представляется, что ответ на этот вопрос лежит на поверхности. Пока Золотая Орда была едина, Москва даже не помышляла ни о какой независимой политике на своих южных рубежах. Но стоило разразиться внутриордынскому кризису, как ушлые московские князья, всегда знавшие, с какой стороны у бутерброда масло, моментально смекнули, что к чему. Сепаратист Мамай уже не казался таким страшным противником, каким выглядела монолитная Орда, к тому же всегда оставалась возможность сыграть на противоречиях между заинтересованными субъектами и вволю половить рыбку в мутной воде. Отбросив всякие колебания, Дмитрий решил пойти ва-банк – пан или пропал, сейчас или никогда, в полном соответствии с известным принципом Бонапарта: главное ввязаться, а там посмотрим. В рамках этого подхода получает логичное объяснение рейд Тохтамыша на Москву в 1382 г. Успешные действия русских войск на Куликовом поле позволили Москве взять к ногтю генуэзцев и захватить контроль над северным отрезком Великого шелкового пути. Сарай такой поворот событий устроить, разумеется, никак не мог. Стоило Орде вновь окрепнуть, как она немедленно показала Дмитрию, кто в доме хозяин. Ну а нижегородцы с рязанцами, конечно же, не преминули воспользоваться ситуацией к вящей своей выгоде. Правда, Тохтамыш недолго праздновал победу: не прошло и пятнадцати лет, как он ввязался в безнадежную войну с железным хромцом Тимуром и проиграл ее в пух и прах. Но это уже совсем другая песня.

А теперь давайте обратимся к реконструкции Александра Бушкова, которая нам представляется наиболее убедительной. Едва ли не всю четвертую часть мы посвятили обоснованию нехитрого тезиса, что никаких неведомых пришельцев на Руси в XIII столетии не было и в помине. Орды неукротимых степняков, вынырнувшие из глубин Азии и прошедшие огнем и мечом по русским княжествам, есть не что иное, как историософский миф, созданный совокупными усилиями придворных летописцев и их хозяев – московских Рюриковичей, которые всеми правдами и неправдами стремились легитимизировать свои исключительные права на великокняжеский киевский стол. В середине XII столетия Русь погрузилась в пучину феодальных усобиц, а первая половина XIII в. стала пиком этой кровавой неразберихи. Княжеские дружины свирепствовали в родных пенатах почище иноземных захватчиков. Они жгли города и веси, угоняли в полон жителей, грабили церкви и рубили монахов на порогах монастырских келий. Война всех против всех захлестнула русские земли. Если помните, стольный град Киев на протяжении неполных сорока лет (с 1169-го по 1204-й) брали штурмом пять раз, причем трижды – только на протяжении одного 1174 г.

Одним словом, то, что впоследствии назовут татаро-монгольским нашествием, было элементарной междоусобной борьбой за верховную власть. Особенно отличились на этом поприще потомки Всеволода Юрьевича Большое Гнездо – переяславский князь Ярослав Всеволодович и его сын Александр Ярославич по прозвищу Невский. В ходе ожесточенной гражданской войны, сопровождавшейся чудовищными зверствами, отец и сын постепенно прибрали к рукам все русские княжества, сделавшись полновластными хозяевами земли Русской. Александр получил в полное свое распоряжение Киев, а по смерти отца занял великокняжеский стол во Владимире. Оппозиция сломлена, непокорные бояре бьют челом великому князю, а времена кровавых усобиц мало-помалу уходят в прошлое. Уже в годы правления Ивана Калиты, внука Александра Невского, на Руси воцаряются мир и покой. Летопись сообщает: «Сел на великое княжение Иван Данилович, и настал покой христианам на многие лета, и перестали татары воевать русскую землю». И в самом деле, для чего, скажите на милость, Ивану Даниловичу воевать собственную землю, если железной рукой московских Рюриковичей на Руси уже давно наведен твердый порядок? Влияние Московского княжества растет, совершаются все новые и новые территориальные приобретения, и постепенно оно становится самой серьезной политической силой на северо-востоке Руси. И такая идиллия продолжается вплоть до 1380 г.