Владимир Миронов - Народы и личности в истории. Том 1

Ж.-Л. Давид. Бонапарт на перевале Сен-Бернар. 1801 г. Версаль, Национальный музей.

Однако то время быстро закончилось. В Бонапарте все отчетливее стали проступать черты диктатора, будущего императора. Он чуть ли не силой заставляет Давида оставить работу над картиной «Леонид при Фермопилах», требуя написания собственного портрета. Он даже учит художника, как надо писать. Давид вынужден отвечать в дворцово-почтитель-ном духе: «Вы учите меня искусству живописи». Впрочем, когда Бонапарт однажды перешел все границы и предложил художнику «вместе сочинить трагедию», Давид остроумно ответил: «Охотно, генерал; но сначала составим вместе план кампании».

Большое парадное полотно «Бонапарт на Сен-Бернарском перевале» – пример того, как художник выполняет царский заказ. По своим живописным качествам оно выглядит великолепно, хотя это и полнейшая идеализация действительности. Искусствовед Е. Кожина пишет: «Он отвлекается от той реальной обстановки, в которой французская армия совершала переход через Сен-Бернар, – переход, поистине героический, когда измученные полуодетые солдаты под ледяным ветром впрягались вместо лошадей в орудийные упряжки, а военные музыканты, выстраиваясь вдоль заваленных лавинами проходов, из последних сил играли им сигнал к атаке. Но та же реальная обстановка слишком приземляла образ Бонапарта. «Он не сидит, как изобразил его Давид, на горячем коне в героической позе, – свидетельствует современник. – Взобравшись на мула с неторопливой и надежной поступью, он медленно поднимается наверх». Художник, несомненно, хорошо знал все это. Эстетика классицизма не только позволяла ему, но даже предписывала отбросить такие случайные детали как нечто случайное, снижающее главную героическую ноту». [611]В работе нет той свободы, независимости и искренности, которые были ранее, в первых набросках и портретах. В том вина не Давида, а Бонапарта. Художник уже лишен возможности лично контактировать со своей моделью. Бонапарт ему не позировал, прислав в его мастерскую «замену» – мундир, сапоги и треуголку (те, что были на нем в день битвы при Маренго). От деспотов всегда и остаются лишь мундиры да сапоги.

Что же за люди вознесли его? Во-первых, крупная буржуазия, нуждавшаяся в диктаторе и завоевателе. Ей позарез нужны были рынки и победы, победы и рынки. Бонапарт дал ей и то и другое. Он навязал Австрии выгодный для страны мир (договор в Кампоформио 18 октября 1797 г.), расширил границы Франции, аннексировав левый берег Рейна (Бельгия, Савойя, Ницца). За пределами страны «по французскому образцу» создаются марионеточные республики – в 1794 г. Батавская республика (Голландия), Цизальпинская (Мила) и Лигурийская (Генуя) в 1797 г., Гельветическая и Римская в 1798 г., Партенопейская (Неаполь) в 1799 г. Все это на руку крупным собственникам, банкирам. Поэтому Р. Эмерсон скажет: «Парижу, Лондону и Нью-Йорку с их коммерческим духом, властью денег и материальных благ также следовало иметь собственного пророка. И им стал с благословения свыше Бонапарт».

Все буржуа на одно лицо. Обобрав народ, они нуждаются в «монархе», чтобы скрыть под его мантией свои нечистоты. Директория – пустое место. Слова Бонапарта: «Ваша директория – это кучка дерьма!». Но когда стервятники начинают «обсасывать кости монарха» (где бы то ни было), значит, они задумали какую-то провокацию или гадость против интересов народа. Во-вторых, свой экономический интерес был и у крестьян.

Массы напоминают женщину. Они готовы любить властителя страны, но отнюдь не бескорыстно. Наполеон это понял. Ведь помимо грома побед, нужны еще и деньги. Он и выколачиввал их из побежденных Францией стран. Французские крестьяне получали выгоду от завоевательских походов и «хлебной блокады». Вспомним, что во времена Империи цены на хлеб во Франции оставались очень высокими (не опускались ниже 29 франков за гектолитр, а в 1812 г. достигли даже 50 франков). П. Лафарг писал в этой связи: «Если Наполеон в своих сражениях и посылал массы крестьян на убой, то он давал им зато возможность брать хорошую цену за свои продукты – это объясняет отчасти любовь крестьян к Наполеону». [612]В-третьих, в деяниях главы государства было немало такого, что заслужило ему признание французского народа. Он энергично стал создавать многочисленные рабочие места (работы на улицах и набережных, заводах, фабриках, ателье), открыл в провинициях богоугодные заведения для нищих и больных, разрешил вход в парки не только буржуазии, но и людям в рабочих одеждах. Он воспротивился закрытию читальных залов: «Этого я ни за что не допущу! Я на собственной шкуре испытал, как приятно знать, что есть теплая комната, где можно почитать газеты и свежие брошюры. И не могу лишить этого других». Он ведь и сам любил читать, изучив «Кодекс Юстиниана», находясь на гаупвахте. Наполеон приказал продавать народу билеты во Французский театр по низким ценам и запретил игорные дома («они разоряют семьи, и терпеть их – значит подавать плохой пример»). В России всё делается совершенно иначе!

В его лице французская буржуазия спела свою лебединую песню! В 30 лет Бонапарт разуверился в юношеских грезах, в надеждах молодости, в якобинской идеологии (и даже в верности жены). Вскоре он стал полновластным диктатором Франции (1800), заявив: «Мы довели до конца роман революции». Вспомним и его слова: «Революция – это Я!» Начав как республиканский генерал, исповедующий принципы революции, он, отдав ей дань, быстро перешел на позиции монархизма. Бонапарт сделал Францию республикой (1802), но, чтобы никто не сомневался в прочности его власти, он расстрелял герцога Энгиенского (наследника Бурбонов). Конечно, диктатор не порывал столь откровенно с народом, как иные жалкие его пародии (известны его слова: «Я вышел из недр народа, я не какой-нибудь Людовик XVI»). Хотя связи консула с Робеспьером и его братом скорее всего являлись данью обстоятельствам и отрыжкой «романтической» юности. Молодой генерал если и призван был к алтарю, то к алтарю Молоха, пожирающего людей. Его девизом стала вторая часть изречения: «Vivre en travaillant ou mourir en combattant!» («Жить работая или умереть сражаясь»).

Осуществив кровавый передел собственности, ограбив страны и народы, французская ли, русская ли буржуазия хочет одного – любым способом сохранить и узаконить награбленное и уворованное в смутные времена. Ей нужна сильная власть, которая удержала бы народ в железной узде. «Все считали, что необходимо сильное правительство, – писал Стендаль. – И они его получили». Кто таков Бонапарт? Цербер крупной буржуазной собственности. Поэтому власть денег всюду старается держать на прицеле какого-нибудь очередного «генерала-наполеончика». Франсис д`Ивернуа скажет о приходе Наполеона к власти: «Следует признать, что французы (авт. – крупные богачи) весьма успешно защитили свои кошельки». [613]