Владимир Миронов - Народы и личности в истории. Том 2

После краткого прохождения военной службы (в гвардейском батальоне егерей) он вернулся домой. Возвращение ускорила и ранняя смерть матушки, которой так и не дано было предугадать, кем станет ее сын в будущем. На его плечи тут же легли заботы о поместье. В университете ведению сельского хозяйства его не учили, ибо это был не его профиль. Но он еще в армии начал читать книги и статьи по аграрной экономике. Затем стал вникать в тайны бухгалтерии и химии, благо, что между двумя этими предметами немало родственного. С уверенностью можно сказать, что он оказался сметливым и практичным землевладельцем. Как бы там ни было, а ценность управляемых им поместий за 9 лет возросла более чем на треть. При этом он любил выпить и поиграть в карты (и даже просаживал немалые суммы). Потом Бисмарк говаривал, что «выучился своему стилю дипломатии на конских ярмарках в Померании». Если бы русские посылали иных своих премьеров, генералов и министров прежде на ярмарки и конюшни, может в этом было бы больше пользы, чем в направлении их в спецшколы и академии?

Еще одним большим плюсом сельского затворничества для Бисмарка стало то, что тут у него появилось время. Это ведь не Берлин, не Лейпциг и даже не Геттинген. Тут ни с кем не подерешься, не увлечешься сногсшибательной дамой и даже не напьешься в одиночку. Он «сменил перо на плуг», а карты на книги. Читал Бисмарк запоем как на немецком, так и на иностранных языках (Спиноза, Цицерон, Шекспир, Байрон, Гегель): «Все мое общее образование идет от того, что в те годы, когда мне еще нечего было делать, я нашел у себя в имении библиотеку, книги обо всем, что надо уметь и знать, и в буквальном смысле слова ее проглотил». Так он получил по тем временам прекрасное общее гуманитарное самообразование. А чтобы чтение шло веселее, он изредка баловался любимой смесью (шампанское и портер). Когда же им овладевала тоска, он задирал юбки всем без исключения. Как жаловался его друг Кейзерлинг, Бисмарк «следовал зову своих естественных инстинктов без каких-либо угрызений совести». Он и сам признал, что водил дружбу с дурной компанией любого рода.

С батраками он был менее покладист, чем с дамами, с соседями грубоват и заносчив, но не спесив. Иногда постреливал в потолок, чтобы возвестить о своем прибытии. При нелюбви к французам к англичанам он был очень даже расположен. Его подготовили к этому чтение английской литературы и романы с прелестными англичанками. Некая английская белокурая бестия выставила его в Висбадене на 200 фунтов стерлингов: даром что дочь священника (Лорейн-Смит). Роман был столь бурным, что он просадил все имевшиеся деньги и лишился работы. Впрочем, все это случилось еще до начала сельского уединения. Мысли о греховной страсти с англичанкой и погнали его в Англию. Тут его поразили вежливость и любезность англичан, железные дороги, туннели, кафедральный собор в Йорке и мясные порции. Немец, скуповатый, как все соотечественники, все никак не мог понять, как это можно отрезать мяса столько, сколько хочешь, и есть до отвала за ту же цену… Таков был в ту пору «дер толле Бисмарк» («бешеный Бисмарк»). Его нрав скрашивали сестра Мальвина и другие женщины.

Однако вскоре вихрь революций потряс Германию. Это был зов рыцарской плоти, клич боевого рога, услышав который Бисмарк встрепенулся и с пистолетом и четырьмя патронами в кармане ринулся в Потсдам на выручку королю. С немцами произошло примерно то же, что и с нами. Революция вскружила головы обывателям. Король Фридрих Вильгельм пошел на поводу у либералов. Консерватор-романтик Бисмарк хотел вернуть монархию в старое русло, но это было ему не под силу. «Прошлое погребено, – заявил он депутатам ландтага, – и я больше, чем кто-либо из вас, сожалею о том, что никому не под силу возродить его теперь, когда сама монархия бросила ком земли на его (короля) гроб». Бисмарк уже тогда понял суть бюрократии, с легкостью менявшей свои убеждения на противоположные («привыкнув держать нос по ветру»). По словам отца, он питал отвращение к занятиям в правительственной канцелярии. [571]Это не помешало ему стать первым чиновником страны.

Объединение германской нации должно было стать задачей сильного, умного, волевого политика (как и объединение славян в единое государство). Немцы давно уже задавали себе вопрос «Где же отечество немца?» (Пруссия, Австрия, Северная или Южная, Западная или Восточная Германия?). Эти слова даже вошли в строки национального гимна. Многие были убеждены, что их родина – всюду, где звучала немецкая речь. Став президентом совета министров в Пруссии (1862), Бисмарк решительно взялся за дело. Он выдвинул идею единства как краеугольную идею имперской конституции (1870). Проблема укрепления единства российского государства также должна решиться «железом и кровью», но еще более – умом!

А. Дюрер. Адам и Ева.

Раздробленность немцев мешала созданию рынка, свободе передвижения, унификации права, всей будущности Германии. Во время встречи в Паульскирхе, в частности, отмечалось, что в одном только великом герцогстве Гессен-Дарм-штадт с населением в 300 тыс. человек было столько же чиновников, сколько и в Соединенном Королевстве Великобритании с Северной Ирландией. Конечно, это было неэффективно. Время настоятельно требовало создания единого немецкого союза. Трудную историческую задачу по объединению Германии судьбе было угодно возложить на Отто фон Бисмарка, заявившего: «Меня не устрашает вся Европа». [572]

Обладая недюжинным талантом, острым умом, крепкой волей, он понял, как можно объединить германские государства: «Не словами, но кровью и железом будет объединена Германия». Точнее это заявление звучало так: «Пруссия должна собрать воедино все свои силы, выжидая благоприятный момент, который до этого вот уже несколько раз был упущен. Границы Пруссии, ограниченные Венским договором, не благоприятствуют здоровой политической жизни, и самый насущный вопрос дня будет решен не речами и не большинством голосов – кстати, именно в этом и заключалась величайшая ошибка 1848 и 1849 годов, – а железом и кровью». Ярый авторитарист, Бисмарк ненавидел революцию и кричал, что виселица должна быть «в порядке дня». «Бешеный» (так звали его соседи) приветствовал разгон парламента прусскими штыками. Эти «достоинства» были прекрасно известны прусскому королю. Поэтому Фридрих Вильгельм, когда зашла речь о включении Бисмарка в состав правительства в ранге министра, отказал и даже сделал приписку на полях: «Заядлый реакционер, от него пахнет кровью, использовать позднее». Фраза удивительная по своей четкости и определенности. Таких людей как Бисмарк судьба обычно приберегает на крайний случай.