Андерс Стриннгольм - Походы викингов

Рассудок и осмотрительность в словах и поступках особливо требовались от всех достойных и значительных людей.

«Большой недостаток, — говорили, — для человека, если нет у него рассудительности». Верили, что мудрому удастся все, потому что он рассматривает всякий предмет по его природным качествам, рассуждает и находит легко, кик следует поступить. «Ты очень счастлив, — говорит Олаф Дигре Сигвату-скальду, — и немудрено: счастье — спутник мудрости; странно только вот что: безрассудные предприятия нередко удаются».

Доброе имя и слава было целью всей жизни норманна. Еще нынче возбуждает участие прекрасная поговорка в Речах Высокого: «Знаю одно, что вечно бессмертно: умершая слава». Эта мысль была путеводительницей скандинавов во всяких предприятиях. Не столько боялись смерти, сколько названия нидинг, трус, клятвопреступник. Нарушение обетов верности считалось гнусным; по тогдашнему мнению, страшное возмездие постигало за лицемерную клятву: «Ложно не клянись; страшны оковы для вероломных: эти люди очень несчастны.»

Обман был неслыханным преступлением; говорить ложь считалось недостойным делом для свободного человека; лжеца ожидала такая же казнь, как и клятвопреступника: «Какое бывает наказание людям, когда они обманывают друг друга? Жестокие казни посылаются им в мелких водах Вадгельмира: они нескончаемы для обманщика». Норманны были так уверены в неизбежности наказания за вероломные, низкие поступки, что превратности судьбы и бедственная кончина злодеев считались посещением богов-мстителей. «С ним случилось то же, — говорили о сильном Хаконе, ярле из Норвегии, — что случается и со многими. Когда настал час казни, избежать его трудно»; или: «Злым замыслам злой и конец». Залог святости обещаний и договоров не требовали ничего другого, кроме рукобитья и честного слова, которого нарушение навлекало величайший позор на виновного.

Обхождение было открытым и прямодушным; притом соблюдали приличие и вежливость, которая состояла не в кудреватых словах без смысла и не в пустой лести, а в строгом достоинстве и взаимном уважении. Насмешка над незнакомым считалась постыдным делом, за которое тролль отрывает язык. [413]Находили также дурным раздражать вспыльчивых; в числе многих житейских правил, заключавшихся в пословицах, было следующее: «Кто поумнее, тот и уступит»

В сагах также встречаются прекрасные доказательства того, что норманны, на себе изведавшие невзгоды и счастье, горе и радости, имели уважение к чужим несчастьям и печалям, Халльфред Вандрадаскалъд и Грис, знатный человек, оба исландцы, вызвали друг друга на поединок. Между тем Халльфред получил известие о гибели Олафа Трюггвансона; это до того поразило его, что он в сильном горе бросился на постель и не хотел идти на поединок. Люди Гриса говорили, что это покроет стыдом Халльфреда. «Нет, — отвечал соперник его, — не в такой милости, как Халльфред у короля Олафа, был я у короля в Миклагарде (Греции). Но его падение казалось мне важным событием: только тот, кто сам лишился государя, понимает голос горячей привязанности к нему. Теперь я считаю за лучшее не cражаться с Халльфредом и согласен отдать наше дело на решение Торкеля». Считалось неприличным заводить речь с кем-нибудь о его несчастьях и пробуждать в нем печальные воспоминания; лучше хотели подать ему руку помощи, потому что, по понятиям скандинавов, кто pacспрашивает несчастного о его бедах, обязан и пособить ему. В священную обязанность также вменяли себе поднимать на полях неизвестных умерших, какой бы смертью они не умерли.

Вообще, в скандинавах замечается какая-то готовность на услуги, особливо к родным и друзьям: главный из советов, которые Брюнхильд дает Сигурду, поучая его житейским правилам, состоит в том, чтобы у него ничего не было на совести против родных и он не спешил бы отомщать им за какие бы то ни было несправедливости. Норманны труднее всего переносили обиды и насилия, а особенно принуждения. Олаф Трюггвасон хотел обратить в христианскую веру нескольких исландцев, пришедших в Норвегию. По этому случаю они имели совещание; один из них, Кьяртан, сказал: «Никто не может принудить меня, пока я ношу оружие. Низко для храброго быть убитым невинно, как дикий зверь; если смерть неизбежна, поэтому, гораздо лучше совершить сначала какой-нибудь знаменитый подвиг, который долго будет жить в памяти людей. Он предложил два условия: или добровольно подчиниться всем приказаниям Олафа, во избежание понудительных мер со стороны его, или, если он решится употребить насилие, сжечь его вместе с домом. «Мы, исландцы, — говорил тот же Кьяртан Олафу Трюггвасону, — подобно предкам нашим, любим, чтобы нас убеждали кротостью, а не суровостью». Кто хотел такого рода людей склонить на свою сторону, должен был действовать доводами, которые имели влияние на их ум и сердце. В образе их понятий заметно великодушие, великая и свободная душа, здравые мысли и прекрасные основания для высшего образования. Впрочем, в разгар войны и у них, как у Ахилла и Давида, привчало чувство человечности.

Отличительной чертой тех времен служит так называемое братанье норманнов. [414]Юноши, вместе проведшие детство, воины, сходные свойствами, силой, мужеством и знанием воинских упражнений, становились искренними друзьями и заключали союз, столь же неразрывный и прочный, как братская любовь, Это значило клясться в братской дружбе, что совершалось с торжественными обрядами: вырезали два пласта из дерна и, оставив концы их лежащими на земле, средину пластов подпирали копьями: в знак верности до самой смерти, подходили под эти пласты, обрезывали себе руку и спускали кровь в рыхлую землю дерна, потом вместе прикасались к земле и крови и, став на колени, произносили братскую клятву и призывали в свидетели всех богов; наконец, вставали и подавали друг другу руки, что у норманнов обыкновенно почиталось последней скрепляющей формулой всяких договоров.

Добродетель и храбрость уважались тогда даже в самых врагах; нередко случалось, что воины, не могшие одолеть друг друга на поединке или в морском сражении, получали высокое понятие о взаимной храбрости и клялись в вечном братстве, так что из смертельных врагов обращались в неизменных друзей.

Сильный Хакон, ярл из Норвегии, питал непримиримую ненависть к некоторому Харальду за его преступления и не только объявил его вне закона и выгнал из страны, но и поручил одному из своих смелых воинов, Сигмунду, принести к нему голову Харальда. Сигмунд отправился с восемью кораблями. Напрасно проездив целое лето, ом встретил наконец Харальда возле острова Энглси. Условились на другой день сражаться, а до того времени не беспокоить друг друга. Бой начался с восходом солнца, продолжался весь день, но к вечеру оставался нерешенным. Положили возобновить его на другой день.