Вальтер Дорнбергер - Фау-2. Сверхоружие Третьего Рейха

– Весьма любезно с вашей стороны. Но я действительно хотел бы выяснить, что вы имеете против меня.

– Ну, во-первых, задержка с производством ракет "А-4". Придет день, когда этот вопрос обязательно всплывет.

– Полностью согласен. Но многим придется неподдельно удивиться, когда они узнают, кто несет за это ответственность. Есть что-то еще?

– Да. Придется разбираться и с вашей деятельностью по созданию ракет и в управлении вооружений сухопутных войск.

– Ах да! Значит, я тормозил их создание? Это все? В таком случае чертовски мало!

– Нет. Это всего лишь несколько основных обвинений. Может, вы хотели бы услышать и о вашей отдельной деятельности в Пенемюнде? Вас обвиняют в том, что вы сознательно способствовали саботажу и поощряли его.

– Достаточно серьезное обвинение. Каковы доказательства?

– В конце марта прошлого года на совещании с вашими директорами вы сказали, что фюрер хочет, чтобы "А-4" никогда не достигли Англии. И добавили, что тут вы бессильны. То есть вы оказали пессимистическое, можно сказать, пораженческое воздействие на рвение и энтузиазм ваших сотрудников и тем самым способствовали саботажу.

– Я не знаю, кто вам передавал ход этой встречи, но если вас интересует, что там на самом деле происходило, я с удовольствием дам в этом отчет.

– Будьте любезны.

– В марте 1943 года фюрер, отвечая на очередную просьбу Шпеера предоставить программе "А-4"статус высшей приоритетности, сказал: "Мне привиделось, что ракеты никогда не будут пущены в ход против Англии, и я могу положиться на свое предвидение. И посему бессмысленно оказывать поддержку этому проекту". В кабинете генерал-майора Хартманна в министерстве вооружений я лично видел памятную записку с этим высказыванием фюрера. Она, как и все документы Ставки, была напечатана большими буквами. Шпеер и Саур подтвердили факт ее существования. Затем, вернувшись в Пенемюнде, я собрал своих директоров. Я напомнил им о тех огромных трудностях, которые мы преодолели в прошлом, и объяснил, что последнее препятствие на пути к признанию – это лишь мечта фюрера. Я сказал, что должен попросить их пустить в ход последние капли энергии, чтобы справиться и с этим препятствием; и единственным способом для этого должны стать успехи наших экспериментов. Именно тогда я приказал подготовить фильм, заснятый во время испытаний 3 октября 1942 года, который, как вы знаете, в начале июля 1943 года обеспечил признание фюрером нашего проекта. Я убежден, что именно эти слова и действия вдохновили моих коллег на сверхчеловеческие усилия, когда мы стояли на пороге окончательного краха наших трудов. Тем не менее, если вам это кажется саботажем, сажайте меня за решетку.

Мюллер промолчал.

– Не знаю, – продолжил я, – что вы вынесете из этого разговора, когда надо мной висит обвинение в столь серьезном уголовном преступлении. Вы считаете, что теперь я буду просто счастлив заниматься своей работой? – И с этими словами я вышел.

Я отправился в Штеттин и несколько дней спустя включился в тесное сотрудничество с майором Кламмротом, который, как сотрудник отдела контрразведки Верховного главнокомандования, занимался нашими делами. Ему удалось добиться перевода фон Брауна в Шведт, а потом вообще освободить его. Ночью, вооружившись большой бутылкой бренди, я встретил его в Штеттине.

Вскоре я получил возможность приветствовать в своем кабинете и Риделя с Гротрупом. Моя готовность поручиться за арестованных как за незаменимых участников программы временно, на три месяца, освободила их. В конце этого срока мое очередное заявление дало такой же эффект. Затем произошел мятеж 20 июля 1944 года, вскоре вступили в действие "V-2" – и все это дело само собой исчезло.

Позже я выяснил, что арест явился результатом донесений шпионов, которых организация Гиммлера внедрила в Зинновитц после его первого визита в Пенемюнде. И вне всяких сомнений, эти шпионы занимались в основном нами, а не местными жителями или приезжими и, вырывая подслушанные слова из контекста, превращали их в доказательства измены.

С ноября 1943 года доктор Каммлер часто посещал наши испытательные и практические запуски. Как представитель Гиммлера, он принимал участие в совещаниях и непрошеным присутствовал на стрельбах. Он разговаривал с самыми разными людьми, выслушивал разнообразные мнения и, делая вид, что ему можно полностью доверять, втирался в доверие. Наконец он лично включался в игру и начинал настраивать людей друг против друга. Постепенно у него на руках скапливались козырные карты.

Я видел назревающую опасность.

31 мая 1944 года я послал меморандум генерал-полковнику Фромму, снова требуя, чтобы я был наделен неограниченной властью над всем проектом – от экспериментов до полевых испытаний. В завершение памятной записки я открыто пригрозил, что буду вынужден обратиться к высшим властям. Ситуация не оставила мне выбора. Если армия не хочет полностью потерять контроль над ситуацией, необходимо принять мои условия.

Фромм пригласил меня. Я выслушал упреки и угрозы взыскания; моя честь была поставлена под сомнение словами, что такое поведение не пристало солдату, ибо я трусливо уклоняюсь от своих обязанностей, – и все сопровождалось требованиями смягчить свои пожелания. Я не поддался. Фромм снова напомнил, что, пока я нахожусь в его подчинении, у меня уже имеются самые широкие полномочия. И сказал, что обратится к Гитлеру с просьбой расширить их.

Не знаю, сделал ли он это. Никакого решения так и не поступило, и я остался в подвешенном состоянии.

И случилось то, чего я опасался. В середине июля Гиммлер письменно обратился к фельдмаршалу Кейтелю. Он потребовал подчинения всех уполномоченных и различных отделов одной сильной фигуре. И выразил желание, чтобы был назначен генеральный уполномоченный. Каммлер не сомневался, что выиграл эту партию.

Я набросал для Кейтеля ответ, который он должен послать Гиммлеру. В нем шла речь, что подразделения, которые все еще находятся вне моего контроля, должны наконец перейти под мое подчинение, как я предлагал в меморандуме от 31 мая.

Тем не менее ответ Кейтеля Гиммлеру носил совершенно иной характер. Он был дипломатичен и осторожен. Кейтель писал, что он убежден – нынешняя организация дела увенчается успехом. Главным о чем шла речь в этом послании, было отношение управления вооружений сухопутных войск, которое противилось назначению генерального уполномоченного, считая, что оно ослабит его влияние.

Управление предприняло определенные шаги, чтобы уберечься от неминуемой опасности. 1 июня 1944 года производство в Пенемюнде, которым занималась армия, было преобразовано в частный концерн. Управляющий директор его был позаимствован у компании Сименса и практически ничего не понимал в нашей работе. Но с этими трудностями еще можно было смириться, потому что принятые меры позволяли предотвратить захват Пенемюнде какой-нибудь военной или полувоенной организацией. Но теперь опасность угрожала с другой стороны. Интерес, который промышленность и технический отдел партии проявляли к нам, после воздушного налета поутих. С военной точки зрения необходимо было создавать совершенно новую организацию.