Сергей Балмасов - Иностранный легион

И лишь немногие, обладающие недюжинной волей и действительно интеллектуальными интересами, оказались в состоянии осуществить свою индивидуальную стоимость, порвать с этой апокалипсической средой, оставаясь гордо-одинокими. С ужасом констатирую результаты этого тлетворного влияния. Некоторые окончательно опустились на дно, поклявшись, таким образом, в вечной и неизменной верности Легиону. Наступает самый страшный период, когда «публика», освоившись наконец с языком, акклиматизировавшись, так сказать, и имея небольшие деньги, пойдет, не оглядываясь, по торной дороге, по стопам своих растлителей, прямо в жуткое царство вечных легионеров, то есть — заживо погребенных. Спешите, время не ждет, дорогой Александр Александрович!.. Те же, кто сохранил еще бодрость и ясность духа, полны энергии и жажды работать и учиться. Прошли они суровую кровавую школу жизни, опыты которой спасут их в будущем от многих неосторожных шагов. Куйте железо, пока горячо, дорогой!.. Во имя нашей любимой Родины, которая скоро восстанет со смертного одра и потребует своих верных сынов на титаническую работу, во имя нашего общего сказочного прошлого, которое неразрывными узами связывает всех нас, во имя, наконец, гуманности и любви к ближним, к несчастным сделайте, дорогой Александр Александрович, умоляю Вас, все возможное и невозможное, чтобы спасти нас, памятуя, что за душу каждого спасенного многое воздастся Вам… Дай Бог Вам неустанной энергии и успеха. Услышьте же наконец этот «глас вопиющего в пустыне!..». Да хранит Вас Господь».

Письмо четвертое С.В. Архипова из Алжира в Прагу А.А. Воеводину: «…На этот раз ограничиваюсь несколькими строчками. Был бы бесконечно рад Вашей весточке. По поводу регистрации студентов написал капитану Тихонравову, которого настойчиво просил о проведении ее. Он мне ответил, что ее реализация сопряжена со многими неудобствами. По сведениям, которыми он располагает, в Легионе имеется около 300 студентов. На 60-тысячный состав Легиона эта цифра — бесконечно мала. Продолжаю жить надеждой на осуществление нашей мечты. Посылаю Вам два любительских снимка, в исполнение Вашего желания. Простите великодушно за некоторую небрежность моего письма. Будьте здоровы…» Письмо пятое С.В. Архипова из Алжира в Прагу А.А. Воеводину: «Дорогой Александр Александрович! Долго не писал я Вам. Простите великодушно за мое глупое молчание. Не в «письменном» настроении был я, каюсь чистосердечно. Долго не получал я писем из дома, терзался… Точно страшная бездна разверзлась передо мной, и стоял я перед ней с закрытыми глазами, чувствуя перебои моего психического гироскопа, — с ноющей тоской, с ощущением тошноты и небольшого головокружения, как на качелях или перед боем, который вот-вот разорвет жуткую тишину своим ревом. Но вот наконец желанная весточка, и страхи мои рассеялись, но надолго ли? А время идет, идет своим чередом, убивая старые надежды, рождая новые… И мечется душа в клетке неопределенности, и бьется о голые скалы действительности… То загораюсь я надеждой, и верится тогда, «и верится, и плачется, и так легко-легко», то падаю я в бездну сомнений и страхов, и хочется плакать тогда, «забыться и заснуть». И всякий раз, когда я впадаю в жестокую меланхолию, «когда на устах моих — печать», приходит чье-либо милое, славное письмо, как ангел-утешитель… Направление моих мыслей меняется так, что неопределенное уравнение жизни превращается в одно уравнение с одним неизвестным, каковым является мой дальнейший жизненный путь… Простите за моментацию, дорогой Александр Александрович! Поделиться хорошим прямо-таки нечем. Не взыщите. Напишу подробно в следующий раз. Всего лучшего…»

Данные документы содержатся в ГА РФ. Ф.6340. Оп.1. Д.8. Лл.1-46. Письмо первое от Белокурова из Марокко в Прагу, 23 апреля 1923 года, А.А. Воеводину:

«Здравствуйте, дорогой коллега! Я послал Вам из Марокко несколько писем, но ответа от Вас пока никакого еще не получил. Не знаю, попали ли они вообще в Ваши руки. Во всяком случае, перед тем, как отправиться в так называемую «колонну», я напишу Вам еще. В начале мая начинаются наши операции в Марокко, в смысле завоевания и покорения диких арабских племен, разбросанных по долинам и плоскогорьям Среднего Атласа. В этих операциях принимает участие группа численностью около ста двадцати тысяч человек, в состав которой входит и наш полк. По всем признакам, операции будут нелегки, ибо местность, в которой они должны развиваться, чертовски для нас неблагополучная — горы, ущелья и горы… Безусловно, будет очень обидно, если придется сложить здесь кости за чужие интересы, за процветание страны, которая никогда не может быть Родиной. Впрочем, «Бог не выдаст, — свинья не съест», — говорит русская пословица. На днях я получил номер газеты «Дни» по моему настоящему адресу прямо из Берлина. Если это Ваши работы — большое спасибо! Вопрос, который меня больше всего интересует, — это ходатайство Организации российских эмигрантских студенческих организаций об освобождении студентов из Легиона. Каковы результаты? Или мы их вообще не дождемся?! Во всяком случае, держите тесную и постоянную связь с нашим капитаном Тихонравовым Первого Иностранного полка Французского легиона, стоящего в Сиди-Бель-Аббесе в Алжире. Он всегда в курсе дела, и если что со мной случится — ранят или убьют, — он будет знать в первую очередь. Лично я живу хорошо. Командую пулеметным взводом 7-й роты Второго Иностранного полка. Начальство ко мне относится очень хорошо. Мне говорят определенно, что, если во время этих операций я «отличусь», то меня передвинут в чин лейтенанта. Но, по правде Вам сказать, меня военная карьера не соблазняет. Хочется скорее вырваться из Африки, закончить образование и начать жить более спокойно. Надоели бесконечные походы, ранения, лишения… Слишком много их уже было! Простым же солдатам живется чертовски скверно. Утром — строевые занятия. После обеда — работа по постройке всякого рода дорог, с лопатой, ломом и киркой. Вечером — идти в караулы. Чуть что проштрафился — получаешь хорошую взбучку по уху или по физиономии, несмотря на то что во Французской Республике существуют «свобода, равенство и братство», здесь, в колониальных войсках, мордобитие — «на полном ходу». Впрочем, иначе нельзя. Когда в роте — 10 русских, 15 немцев, 10 французов, 5 итальянцев, 8 болгар, 12 арабов, пяток негров и так далее — дисциплину без кулака не поддержишь, а она — нужна. В особенности приходится трудно нам, унтер-офицерам. Все держится на нас. Мы — полные хозяева в роте, и вышестоящее начальство спрашивает с нас, и если твой взвод не находится на должной высоте, то в первую очередь сажают под арест тебя — за неспособности «внушать своим людям». Вот и приходится «внушать», пуская иногда в работу кулаки. Из двух зол приходится выбирать меньшее: лучше самому других бить, чем тебя будут бить другие. И вот так идет жизнь. Бегут дни, недели, месяцы… А впереди, может быть, ждет смерть, позорная смерть солдата, продавшего свою жизнь за деньги, за вино, за кусок хлеба, за право жить. Пьянство развито здесь сильно. Я тоже пьянствую вовсю. Трезвому этой каторги не выдержать! Посылаю Вам несколько фотографий и остаюсь в ожидании Вашего ответа, преданный Вам, Белокуров».