Сергей Балмасов - Иностранный легион

После завершения Второй мировой войны, когда были разгромлены Германия и ее союзники, в плену французских войск де Голля оказалось немало людей, воевавших под фашистскими знаменами, многие из которых и пополнили Легион. Индокитай Первые признаки того, что здесь ситуация далека от стабильности, проявились во время Йенбайских событий 9 марта 1931 г., когда произошли столкновения во время празднования очередного юбилея Французского иностранного легиона. [532]Тогда легионеры свирепо расправились с выступлениями вьетнамцев. Все началось с оскорблений в адрес легионеров и закончилось плачевно для обидчиков. Легионеры под начальством майора Ламбетта выстроились на плацу для торжественной церемонии по случаю 100-летия Легиона. Когда в адрес Ламбетта из толпы донеслись оскорбления и угрозы, он взял взвод и оцепил толпу, из которой было выужено шесть виновных и тут же расстреляно. [533]Это стало сигналом к давно готовившемуся коммунистами восстанию, вспыхнувшему в Йенбае и его окрестностях. Но Легион очень быстро и очень жестоко подавил его. [534]Выступление показало, что французская армия и Легион по-прежнему сильны и готовы самым жестоким образом, «не считаясь ни с какими Женевскими конвенциями», подавить любое выступление против власти Франции. Поэтому спровоцировавшие это столкновение коммунисты на время притихли, выжидая более подходящий момент. Этот случай представился в конце Второй мировой войны, когда японцы неожиданно захватили Индокитай, выбив отсюда французские войска, в том числе и стоявший здесь 5-й иностранный пехотный полк Легиона. Эти события неплохо были описаны в брошюре «В Индокитае — против японцев и в плену у них» или «В Иностранном легионе французской армии», выпущенной в Нью-Йорке в 1966 г. Федором Ивановичем Елисеевым, в ту пору лейтенантом Французского иностранного легиона. Ранее, 25 сентября 1940 г., японцы внезапным ударом пленили в Ланг-Соне 2-й батальон 5-го иностранного полка. Это была первая крупная сдача в плен легионеров в истории Французского иностранного легиона, следом за которой без боя сдался в 1942 г. американцам батальон легионеров в Марокко. Стоит сказать несколько слов о Елисееве, этом известном в белоэмиграции человеке и талантливом командире времен гражданской войны в России. Родился он в 1892 г. в семье кубанского казачьего офицера в станице Кавказской. Замечен командованием Кубанского казачьего войска, будучи 17-летним юношей: наказной атаман, генерал от инфантерии М.П. Бабыч наградил его серебряными призовыми часами за лучшую джигитовку в одном из полков, куда он поступил вольноопределяющимся. В 1913 г. он закончил Оренбургское казачье училище и в том же году вышел хорунжим в 1-й Кавказский наместника Екатеринославского генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического полка Кубанского казачьего войска. [535]Участник Первой мировой войны в составе этого полка на Турецком фронте. Прошел с этим полком почти всю войну, имел ранения и награды от границы до Эрзерума — первоклассной турецкой крепости, взятой русскими войсками в 1916 г. Во главе разъезда дошел до самой южной точки продвижения русских войск — истока Тигра. Участвовал в нанесении поражения курдским конным частям в 1916 г. и пленении одного из крупных курдских племен, князь которого, сдавшийся добровольно, подарил Елисееву за прекрасную джигитовку своего лучшего арабского скакуна и украшения. Когда походный атаман казачьих войск Великий Князь Борис Владимирович, инспектируя части Российской армии в г. Карсе, после концерта казаков пригласил Елисеева, тогда уже полкового адъютанта, перейти в свой штаб, сначала он отказался, но от непосредственного назначения в Собственный Его Императорского Величества Конвой, на такую почетную службу, отказываться было нельзя, и в начале 1917 г. Елисеев выезжает в Петроград. Однако он приехал в тот момент, когда началась революция, и назначение не состоялось, Елисеев вернулся на фронт. Но разложение уже поразило армию, потерявшую былую боеспособность. С развалом Русского фронта Первой мировой войны Елисеев прибыл в родные края, где вступил в борьбу против большевизма. Во время гражданской войны дослужился до чина полковника, командир известного на всем Южном фронте Кубанского Корниловского конного полка. В марте 1920 г. из-за отсутствия кораблей для эвакуации в Крым попал в плен к красным. Был направлен в Москву для последующей отправки на Польский фронт. Елисеева перевели из Бутырской тюрьмы вместе с другими пленными белыми офицерами в Екатеринбург. Это произошло из-за опасения, что «дикие коммунисты», выступавшие за продолжение войны в Европе, используют их для переворота. Здесь бывшая заложница красных в период гражданской войны, экс-балерина Императорского театра, посещавшая выступления хора из пленных белых офицеров, училась у Елисеева танцевать лезгинку. [536]В 1921 г., пробравшись в Карелию, Елисеев бежит на лыжах, в летней одежде, в Финляндию, где его задерживает финская пограничная стража. Некоторое время он провел в тюрьме, пока шло разбирательство. Избран атаманом Кубанской казачьей станицы в Финляндии. С помощью донского атамана генерала А.П. Богаевского в конце 1924 г. Елисеев прибыл во Францию. Там написал немало литературных произведений под псевдонимом «Бидалага». Стал лидером казачьей кубанской группы во Франции. В это время работал вместе с простыми казаками на тяжелой физической работе. Сначала — на химическом комбинате, затем, обосновавшись станицей в городе Виши, собирал штабели из досок. По приказанию генерала Шатилова в 1925 г. возглавил здесь группу белогвардейцев из Русского обще-воинского союза. Выступив в 1925 г. вместе со Шкуро по его приглашению в группе лучших наездников в Париже на казачьем празднике, с этого времени и до начала Второй мировой войны Елисеев работает руководителем группы наездников-казаков в цирках, собиравших огромное количество зрителей, как эмигрантов, так и французов. В 1930 г. с женой переехал в Париж, где открыл небольшой русский ресторанчик — центр «Общества ревнителей Кубани» — своеобразного братства, объединяющего всех выходцев с Кубани, главным образом, казаков. Кубанским атаманом В.Г. Науменко был назначен его представителем в Париже. С 1930 г., по просьбе знаменитого генерала А.Г. Шкуро, работал главой артистического ансамбля в джигитском турне по Европе. В 1932 г., по просьбе французских властей, Елисеев участвовал в необычайно громком деле, грозившем репрессиями против белоэмиграции. Он допрашивал эмигранта из России доктора Горгулова, убившего президента Франции Думера за его стремления развивать отношения с СССР и выдававшего себя за кубанского казака. Елисеев установил, что тот действительно является кубанцем. Продав свой ресторан, в январе 1934 г. Елисеев уезжает с труппой джигитов работать в других странах: Германии, Чехословакии, Австрии, Швейцарии, Италии, Сиаме, [537]Китае, в колониях — Индии, Юго-Восточной Азии. Всюду своими сложными и даже опасными для жизни выступлениями он вызывал восхищение: принц Сиама, султаны Малайи и индийский магараджа лично приезжали для того, чтобы посмотреть на прославленного джигита. В 1938 г. кубанский атаман, генерал Науменко назначил Елисеева своим представителем на Дальнем Востоке «для установления и поддержания связи с лидером Российской Дальневосточной эмиграции атаманом Семеновым». [538]Вторая мировая война застала Елисеева в Индонезии, голландской колонии на острове Суматра. Он справедливо считал, что союз германских нацистов во главе с Гитлером и советского деспота Сталина угрожает миру. Во время нападения СССР и Германии на Польшу Елисеев связался с французскими властями, чтобы записаться в армию Франции, которая с 3 сентября 1939 г. вступила в войну. Из июльского декрета 1939 г. французского правительства следовало: «В случае войны, все офицеры армий союзных стран по войне 1914–1918 гг. имеют право поступить на период боевых действий в колониальные войска и в Иностранный легион французской армии на следующих условиях: подпоручики — сержантами, поручики — су-лейтенантами, капитаны — лейтенантами, полковники и генералы — капитанами. Все должны пройти медицинский осмотр и экзамен по французскому языку». Как видно из этого документа, французы сильно пересмотрели порядок поступления в Легион, готовясь к войне и рассчитывая за счет проживавших у себя многочисленных иностранцев его пополнить. Это была экстренная мера, которая более в Легионе практически не повторялась. В марте 1940 г. он прибыл во французский Индокитай, Сайгон, где успешно сдал необходимые для зачисления во французскую армию экзамены. После этого его досье было отправлено во Францию на утверждение. Но его документы были захвачены немцами, занявшими Париж, и зачисление не состоялось. Тогда Елисеев поступил на работу во французскую строительную фирму. В это время японцы нанесли сокрушительный удар по колониям европейских союзников. Стало ясно, что Индокитай также не останется в стороне. Французы решили усилить свою группировку в этом регионе. Поскольку метрополия была занята немцами и перебросить войска оттуда было нельзя, французы вновь устремили свои взгляды на иностранцев. Елисеева снова вызвали в штаб французских сил в Индокитае, где он опять сдавал экзамены. Однако из-за недостаточного, по мнению экзаменаторов, знания французского языка звания капитана он не получил и стал лейтенантом Иностранного легиона. Как кадровый офицер казачьих войск армии России, он пожелал служить в кавалерийских частях Легиона. Но в Индокитае их не было — легионеры-кавалеристы находились тогда лишь в Северной Африке и Сирии. Эти колонии были отрезаны от самой Франции и Индокитая английским флотом, а «живая связь» с самой Францией прекратилась. Маршал Петен, один из лидеров коллаборционистов, согласившихся служить профашистскому правительству Виши, в то время дал полномочия генерал-губернатору Индокитая действовать по своему усмотрению в решении местных вопросов. Елисеева направили для прохождения службы в 5-й Иностранный пехотный полк Легиона, расположенный в основном в северном Вьетнаме, в Тонкине. Как пишет он сам в своей брошюре «В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945» или «В Иностранном легионе французской армии», «Я не был огорчен, что вместо чина капитана переименован в лейтенанты. Во французской армии капитан должен командовать ротой. Я — конник. Пехотного строя не знал. Не знал и строевых уставов службы их армии. Естественно — я не мог быть командиром роты». [539]Служба для него, как офицера, не была особенно тяжела, но потребовались месяцы, чтобы Елисеев освоился в столь непривычной для себя среде. Как он писал, «я непосредственно и очень близко столкнулся с легионерами в боях и вне их, чтобы увидеть много любопытных черт, совершенно недопустимых в европейских регулярных армиях, но столь характерных для «наемных», которым являлся, по существу, Иностранный легион французской армии… Здесь 30-летний легионер, с пятилетним стажем службы, считался «мальчишкой». Средний возраст легионера был свыше 40 лет. Много было по 50 лет и старше. Конечно, люди такого возраста, изношенные физически долгой службой в тропических странах и ненормальной жизнью, как постоянная выпивка и легкая доступность туземных женщин, — эти легионеры, по большей части, уже утратили свои физические силы и выносливость и не отличались большой моральной устойчивостью. С другой стороны, суровость дисциплины при недостаточной заботливости о легионерах со стороны офицерского состава, видящего в них не «живых людей», своих соотечественников, а только «легионера номер такой-то». Все это вместе взятое не могло заложить в душе легионера никакой преданности, даже верности той стране, которую он обязан защищать не за страх, а за совесть, как ее сын. Воспитанные и приученные за всю свою долгую службу на методах борьбы с иррегулярными силами восстававших разных полудиких африканских племен — теперь они столкнулись с высокодисциплинированными, глубоко патриотично настроенными войсками японской армии, даже фанатично настроенными японцами для расовой борьбы при лозунге Азия — для азиатов». [540]Как известно, после того, как силы «Свободной Франции» совместно с американцами и англичанами в конце 1944-го — начале 1945 г. освободили от немцев французскую землю, власти Индокитая поспешили откреститься от сотрудничества с нацистами и их союзниками. Это означало начало боевых действий в Индокитае против японцев, которые не могли мириться с тем, что враждебные им силы как бы разрезали надвое контролируемую ими территорию, которая могла быть использована американцами и англичанами для удара в тыл японским армиям в Бирме и Индонезии. Поэтому в начале марта 1945 г. японцы ночной атакой разгромили почти все французские гарнизоны, потери последних были очень тяжелыми. Многие попали в концлагеря, содержание в которых было еще более ужасным, чем в нацистских. Если там для французов имелось какое-то снисхождение, то здесь ситуация мало чем отличалась от положения в ГУЛАГе и кое в чем даже превосходила ее. В отличие от других французских войск, 5-й иностранный пехотный полк Легиона после тяжелых боев прорвался сквозь окружение и стал уходить к китайской границе, к войскам маршала-националиста Чан-Кай-Ши. Три недели уходили легионеры от японцев, не желавших их отпускать и постоянно наседавших со всех сторон. Этот поход стал одним из самых сложных в жизни Федора Ивановича Елисеева. Двадцать дней безостановочного изнуряющего движения без всякого снабжения и помощи со стороны. Приходилось большую часть пути проделать по бездорожью, прорубаясь сквозь джунгли, без еды и хорошей воды. Местное население злорадно наблюдало за крахом французов, и потому легионерам, которых аборигены ненавидели особенно остро, нечего было надеяться на какое-то содействие. Второй батальон 5-го Иностранного пехотного полка легионеров, в котором служил Елисеев, отходил в арьергарде. Он прикрывал отход остальной части полка. Отход 2-го батальона больше походил на беспорядочное бегство — все-таки отвыкшие за несколько лет от боев легионеры были не готовы к такому повороту событий. Елисеев с 15 легионерами, вооруженными винтовками и 2 ручными пулеметами, подобно смертникам, прикрывали отход, в свою очередь, этого батальона на одном из горных перевалов. После упорного боя, выполнив задачу, они стали отходить в надежде пробиться к своим. Японцы, разъяренные неудачей, обстреливали их из минометов. От группы легионеров из 16 человек в живых осталось только пятеро человек, в том числе и Елисеев. Один из них, капрал-шеф Колерский, поляк, был тяжело ранен и истекал кровью. Елисеев с тремя легионерами целый день тащили его на руках, изнемогая от усталости, боев и трудного пути по джунглям. Елисеев, будучи раненым, вызвался прикрыть отход этой группы. Это было последнее, что помнили легионеры, оставляя по приказу Елисеева его самого. [541]Французское командование высоко оценило заслуги Елисеева как командира. Об этом свидетельствует «Выписка из приказа от 9 апреля 1945 года: генерал Саббатье, командующий французскими войсками в Китае — приказом по корпусу награждает Военным Крестом 2-й степени с золотой звездой на ленте Елисеева Феодора, лейтенанта 5-го пехотного полка Иностранного легиона французской армии. Офицер Легиона исключительного хладнокровия, своим спокойствием и презрением к опасности вызывал восхищение среди подчиненных во время ежедневных боев, бывших с 20 марта 1945 года. Тяжело контуженный 2 апреля 1945 года, он командовал взводом легионеров в арьергарде, прикрывая отход батальона под жестким и близким огнем противника. Числить без вести пропавшим». [542]Елисеев знал, что японцы, испытывая особую ненависть к легионерам, в плен их не брали и приканчивали холодным оружием на месте. Поэтому он, в надежде спастись, уполз подальше в джунгли. Но через полчаса вражеский пулемет заговорил у него за спиной. Японцы прочесывали джунгли и уничтожали отставших легионеров без всякой пощады. Стемнело. Пережив кошмарную бессонную ночь в джунглях, раненый, окруженный безжалостным и кровожадным противником, утром на следующий день Федор Иванович наткнулся на взвод радиосвязи японцев под командой лейтенанта Сано. Высокообразованный Сано запретил солдатам убивать Елисеева. Но, несмотря на это, Федор Иванович написал: «Вообще — я чувствую презрение и ненависть, с которыми относятся к нам японцы в массе. Мы для них — люди не только что другой расы, но и расы «низшей», которая незаконно претендует на положение высшее и которую следует всю уничтожить… а пока, до поры и до времени — ее надо как можно сильнее ущемить и поставить на должное место». [543]Как оказалось, японцы уничтожили не всех попавшихся к ним легионеров. В концлагере вместе с ним оказалось немало таких же несчастных, каким являлся и он сам. Однако, узнав, что среди пленных легионеров есть русский офицер в чине полковника, прославившийся в гражданской войне на стороне белых, японские офицеры проявили в его адрес повышенное внимание и почтение. Это вызвало среди простых легионеров большое недовольство. Однажды легионеры-немцы, которым поручалось нести вещи Елисеева, воспротивились против этого, мотивировав такой поступок тем, что они находятся в плену, а стало быть, свободны от командования над собой с его стороны. Само собой, что, когда была власть французов, бунтовщики были бы немедленно наказаны, и вообще неподчинение начальству в Легионе было большой редкостью из-за суровости грозящего наказания. Как свидетельствует сам Елисеев, «В Иностранном легионе дисциплина была особенно строгой и запрещала какое бы то ни было пререкание с офицерами Легиона». [544]Как писал Елисеев, ему неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что офицеры иностранных армий, когда узнавали, что перед ними — бывший командир одного из лучших белогвардейских полков, относились после этого к своему собеседнику с большим уважением. Например, как пишет Елисеев, «Случайно познакомился с двумя полковника Китайской армии Чан-Кай-Ши. Один — Генерального штаба, другой — начальник всей артиллерии армии. Узнав, что я «русский и белой армии» — отнеслись исключительно сочувственно, как к ближайшему соседу по государству и идее». Пережив шестимесячный плен в Ханое и освободившись в сентябре 1945 г. после капитуляции Японии, Елисеев по морю возвратился осенью 1946 г. во Францию. В конце ноября того же года, после 13 лет пребывания в Азии, он прибыл в Париж. Однако демобилизовали его лишь через полгода после прибытия во Францию. В здании «Эколь Милитер» 8 апреля 1947 г. ему выдали демобилизационный лист. После 6 лет тяжелой службы Елисеев наконец снял легионерский мундир и кепи с красным верхом и золотыми крестообразными нашивками на нем. [545]За время военной службы начиная с Первой мировой войны, не считая гражданской войны, он получил 6 орденов императорской армии, среди которых надо отметить: 1914 г. — орден Святой Анны 4-й степени «За храбрость»; 1915 г. — орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и орден Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом; 1916 г. — ордена Святого Станислава 2-й степени с мечами, Святой Анны 2-й степени с мечами, Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Интересно отметить у него еще одну награду — «В память 1-й Великой войны 1914–1918 гг. офицера Союзной Армии». [546]Кроме того, за период службы 1941–1947 гг. в Иностранном Легионе Елисеев был награжден Военным Крестом 2-й степени с золотой звездой на ленте, крестом «Служба в колониях», крестом с лентой и пластинкой, имеющей надпись на французском языке «Индокитай». Надо отметить здесь также медаль с лентой и пластинкой с надписью «1939–1945», медаль «За участие в походах», медаль «Экстрем Ориенталь» за службу на Дальнем Востоке, медаль «бывших в плену у противника» с эмблемой на ленте в виде проволочного заграждения, медаль «За ранения» — с двумя красными звездочками по числу ранений как показатель пролитой в боях крови. После демобилизации Елисеев встретил своего полкового адъютанта 2-го Хоперского полка А. Галкина. Тот имел уже другое имя — Н. Корсов, поскольку служил, как и Елисеев, во Французском иностранном легионе. Он пригласил своего командира участвовать в труппе джигитов в Голландии, Бельгии и Швейцарии. Как всегда, выступления Елисеева были более чем успешными. После этого, в 1949 г., семья Елисеевых переезжает в США, где он еще несколько лет выступает в артистической группе. После этого он занимается литературной деятельностью, издавая на ротаторе брошюры довольно большого объема. Всего за его жизнь он издал более 90 брошюр, каждая из которых скорее похожа на небольшую книгу. Большая их часть — воспоминания об участии его самого и его однополчан в Первой мировой и гражданской войнах. В этот же период выходит его самая, на наш взгляд, интересная из всех работа «В Индокитае против японцев и в плену у них, 1945 г.» или «В Иностранном легионе французской армии». Кроме того, им же были опубликованы десятки статей в белоэмигрантских газетах и журналах. Умер он в 1987 г. в Нью-Йорке, на 95-м году жизни. До конца жизни он сохранял не только бодрость духа, но и физическую силу — до самой смерти мог лихо танцевать лезгинку. [547]Такова была удивительная судьба кубанского казака и видного легионера Федора Ивановича Елисеева. Война в Индокитае, 1946–1954 гг. События Второй мировой войны, в которых приняли участие и жители колониальных азиатских стран, разбудили свободолюбивый дух населявших их наций, поднявшихся на борьбу сначала против японских захватчиков, а потом, когда они почувствовали силу и на какой-то момент свободу, и против своих недавних колониальных хозяев. Не стал исключением и Вьетнам, население которого поднял на борьбу против французов коммунист Хо Ши Мин. Коммунисты воспользовались ослаблением Франции после ее разгрома в 1940 г. и последующих годов борьбы против Германии. Кроме того, на их глазах японцы, фактически такие же азиаты, какими были вьетнамцы, успешно били в 1941–1942 гг. армии европейцев, а в 1945 г. оказались способными намять бока и французам в том же Индокитае. Все это говорило в пользу повторения этого во вьетнамском варианте. Война в Индокитае являлась звеном в череде локальных войн, ставших своеобразным отражением борьбы между основными противниками — СССР и США. К началу войны, после капитуляции Японии, север Вьетнама частично контролировали коммунистические войска Китая, но на юге, южнее 16-й параллели, где японцы сдались англичанам, хозяйничали французы. По соглашениям между странами-победительницами во Второй мировой войне, весь Индокитай должен был быть передан под опеку Франции. Но лидер китайских коммунистов Мао Дзэдун приложил все усилия, чтобы зародившаяся коммунистическая партия Вьетнама окрепла и начала борьбу против старых хозяев Индокитая — французов, рассчитывая «экспортом революции» в соседние страны облегчить себе победу над своим основным противником внутри Китая — Гоминьданом. Однако начавшаяся война не была легкой для вьетнамцев. Франция в условиях начала распада колониальных империй, в отличие от Англии, которая предпочитала почетно уйти из колоний, приняла ошибочную позицию, пытаясь удержать заморские территории во что бы то ни стало, не считаясь ни с какими потерями. Легиону, завоевавшему Индокитай в конце XIX века, и предстояло воспрепятствовать вьетнамцам обрести независимость. Новая война во Франции, не успевшей оправиться от нацистского погрома, была очень непопулярной и получила название «грязной». Индокитай был чем-то очень далеким от Франции и ее проблем — а тут для его удержания потребовались огромные средства и кровь солдат. Поэтому с каждым месяцем ширились демонстрации протеста против этой войны, организованные во многом на деньги коммунистов и при непосредственном участии Французской компартии. К концу войны число их участников доходило до нескольких миллионов. Сами французские части, за небольшими исключениями, не проявляли большой готовности драться, и потому командование с надеждой смотрело на 20-тысячную группировку Легиона. Какова же была жизнь Легиона в это время? Нисколько не легче, а даже во многом и тяжелее, чем раньше. Еще несколько лет назад попасть на службу в Индокитай мечтал любой легионер. Из-за сравнительно высокого, по сравнению с Алжиром, жалованья и хороших условий службы — здесь было тихо, и почти совсем не стреляли, а местные женщины с радостью раздвигали ноги перед любым белым. Служили здесь преимущественно те счастливчики, чей срок службы по контракту приближался к концу, и вообще легионеры с большими сроками службы. Традиционно между представителями разных национальностей происходили стычки, переходящие в драки. Особенно часто они происходили между немцами, с одной стороны, и поляками и чехами, с другой. [548]В число офицеров входили не только французы, но и немцы, например, лейтенант легиона и бывший эсэсовец Вольф, [549]а также голландцы, например, лейтенант Кетом, убитый в одном из боев при нападении на пост. [550]День в Легионе на постах тогда начинался так: «Раздавался гулкий звук гонга — удар по рельсу. Это — побудка. Радио передает парижскую программу». [551]Из-за тяжелых и опасных условий службы случаи дезертирства были нередки. Но они затруднялись тем, что выйти из поста в джунглях без карты означало обречь себя на верную смерть, заблудившись в чащобах или попав под пулю вьетнамского снайпера. Поэтому те, кто решил бежать из Легиона, любыми правдами и неправдами пытались добыть карту местности Там же. С.21.}. Уже сами такие попытки приобретения карт расценивались как приготовления к дезертирству, и виновные избивались. При этом не исключалось, что они могут быть расстреляны. Но это не останавливало тех, кто решил избавиться от такой службы, примером чему может служить описываемый Фаберой и Пикса факт кражи легионерами Грейхардом Рихтером и Тадеушем Ковальским карты и убийство сержанта Шторха при попытке их ареста. Особенно тяжело легионеры из европейских стран переносили местную жару и многочисленных ядовитых змей. [552]Уже сами такие попытки приобретения карт расценивались как приготовления к дезертирству, и виновные избивались. При этом не исключалось, что они могут быть расстреляны. Но это не останавливало тех, кто решил избавиться от такой службы, примером чему может служить описываемый Фаберой и Пикса факт кражи легионерами Грейхардом Рихтером и Тадеушем Ковальским карты и убийство сержанта Шторха при попытке их ареста. Особенно тяжело легионеры из европейских стран переносили местную жару и многочисленных ядовитых змей. [553]Когда изредка выдавалось свободное время, легионеры его проводили в играх. Самыми распространенными из них были даже не карты, а «веревочки» и кости. [554]Разумеется, играли на деньги или на вьетнамские драгоценности, захваченные при зачистках местных деревень. Так, Фабера и Пикса описывают момент, когда легионеры грабят жителей захваченной вьетнамской деревни — с девушки срывают серебряную цепочку с медальоном, а у пожилой женщины отбирают браслеты. [555]В таких играх участвовали не только рядовые легионеры, но и сержанты. При этом со слов легионеров-чехов Фабера и Пикса описывают случай, когда бывший эсэсовец, сержант, немец по национальности Шторх, проигрывает хорошему игроку легионеру Джалеру золотую статуэтку, добытую им, по всей видимости, при «зачистке» какого-то вьетнамского храма. Однако, как известно, ворованное золото счастья не приносит никому, и этот выигрыш сослужил Джалеру плохую службу: во время одного из боев, когда вьетнамцы напали на пост, а легионеры их контратаковали в джунглях, Шторх убил его, тяжелораненого, ударом кинжала в спину. В свою очередь, когда Шторх был убит, его труп был ограблен его же недавними сослуживцами. [556]Следует сказать про особенно популярную у легионеров колониальную игру в «веревочки». Состояла она в том, что 2 легионера брали в руки веревки, к которым привязывались пробки. Другой легионер коробкой или банкой из-под консервов пытался их накрыть. Те легионеры, которые держали в руках веревки, должны были вовремя их отдернуть, чтобы не дать легионеру с коробкой или банкой накрыть пробки. Игра была интересна психологическим моментом — легионер с коробкой или банкой временами лишь делал вид, что хочет накрыть пробки. Если игроки с пробками не разгадают обман и отдернут веревки, платят штраф в пользу «ловца». Штраф в его пользу они платят и в том случае, если он накроет их пробки коробкой или банкой. В свою очередь, «ловец» платит, если «держатели» пробок успеют вовремя отдернуть в нужное время веревки. Однако на постах развлечения легионерам выпадали редко. Чаще — беспокойная служба и стычки с ловким и беспощадным противником, постоянно тревожащим форты. В ответ легионеры прочесывали местность и совершали рейды в нелояльные французам районы. [557]В таких операциях иногда потери доходили до 50 %. В ответ легионеры сжигали вьетнамские деревни и расстреливали их жителей и пленных. [558]Фабера и Пикса приводят удивительную историю о том, как в одно подразделение попали служить, не зная друг о друге, легионер Вацлав Малый и бывший эсэсовец, лейтенант легиона Вольф, убивший семью Малого, замешанную в подполье во время Второй мировой войны. В одном неудачном для легионеров затерянного в джунглях поста бою его гарнизон попал под убийственный огонь вьетнамских снайперов. Они безжалостно уничтожали спасающихся бегством противников, как куропаток. Одна пуля досталась лейтенанту Вольфу. Пробегавший мимо тяжелораненого командира Вацлав Малый, рискуя жизнью, взвалил его на плечи и пробился с ним через кольцо вьетнамцев. Наградой для него стало то, что убийца семьи Вацлава Малого сделал его своим денщиком. Однако, когда он ушел из казармы, чтобы поселиться на квартире Вольфа, он почувствовал, что отношение к нему рядовых легионеров резко ухудшилось. Денщиков в Легионе не любили, считая, что так выслужиться перед офицером можно разными неправдами, в том числе «закладыванием сослуживцев». Когда раскрылось, кем являлся во время Второй мировой войны Вольф, лейтенант пытается объяснить своему денщику, что он действовал, как солдат. Вольф не стал устранять Малого «закулисным способом» — вместе они отправились в джунгли, где были в равных условиях. Но чуда не случилось — опытный Вольф убил молодого Малого… [559]Среди легионеров во Вьетнаме немцев было особенно много — дело даже не в том, что их туда рванули многие тысячи после Второй мировой войны. Еще раньше Гитлер наводнил это подразделение своими агентами в надежде таким способом прибрать его к рукам, а заодно и все французские колонии. [560]Так, по французским данным, только в битве за Дьен-Бьен-Фу участвовало 1600 немцев, что составляло 40 % от общей численности легионеров, участвовавших в этом сражении. [561]В то же время, по данным журнала «Кепи Блан», только число демобилизованных за 1948–1950 гг. немцев составило 50 тысяч человек. Рядовой легионер тогда получал довольно приличную сумму: каждый месяц его жалованье составляло тогда 1800 франков, или 23 западногерманские марки, кроме того, при вступлении в Легион ему выдавалось пособие в размере 18 400 франков, или 235 западногерманских марок. [562]// «Красная звезда», 1954. 14 мая.}. В то же время вербовщики получали намного более крупные суммы: ежемесячно им выплачивалось 39 тысяч франков, или 500 западногерманских марок, кроме того, за каждого завербованного в Легион «охотника за черепами» полагалось 2340 франков, или 30 западногерманских марок. [563]В то же время вербовщики получали намного более крупные суммы: ежемесячно им выплачивалось 39 тысяч франков, или 500 западногерманских марок, кроме того, за каждого завербованного в Легион «охотника за черепами» полагалось 2340 франков, или 30 западногерманских марок. [564]Считается, что война официально началась в 1946 г. Но первые столкновения между повстанцами и легионерами на постах, когда наемники заново занимали вверенную им территорию, произошли уже осенью 1945 г. Постепенно война набирала обороты. Если в 1946 г. легионеры вступали с вьетнамцами лишь в отдельные столкновения, то в 1947 г. положение во Вьетнаме резко обострилось. Конфликт провоцировали не только советские коммунисты, но и события в соседнем Китае, где также постепенно устанавливалась коммунистическая идеология. Еще больше положение ухудшилось, когда китайские коммунисты вышли на отдельных направлениях к вьетнамской границе. Перед французским командованием тогда встала задача надежно блокировать северный Вьетнам для прекращения потока оружия и добровольцев из «Поднебесной». Командующий французскими войсками генерал Валлюи, слывший талантливым организатором, в сентябре 1947 г. заявил о том, что покончит с вьетнамским сопротивлением за 3 месяца. Он разработал план под кодовым названием «LEA» по уничтожению крупной группировки вьетнамцев на севере страны, в районе Вьет-Бака. План Валлюи сводился к комбинированному удару воздушного десанта двух батальонов легионеров общей численностью 1100 человек, амфибийных и сухопутных сил. Объектом атаки служила доселе никому не известная деревенька Бак-Кан, где базировался штаб коммунистического восстания во главе с лидером вьетнамских коммунистов Хо Ши Мином и командующим армией генералом Нгуен Вон Зиапом. Главная роль в предстоящей операции принадлежала легионерам-парашютистам, которым поручался захват лидеров коммунистов в плен. Действия прочих сил носили вспомогательный характер — они должны были блокировать район операции. Операция началась 7 октября 1947 г. выброской десанта легионеров на деревню Бак-Кан и ее окрестности. Для Зиапа и Хо Ши Мина, еще не знакомых на практике с действиями десанта, этот день едва не стал последним в их карьере. По словам американских военных экспертов, «французы [565]были невероятно близки к цели». Зиап и Хо Ши Мин ожидали чего угодно, но не того, что их злейшие враги — легионеры начнут падать им на головы с неба. Когда в безоблачном небе стали раскрываться парашюты, они преспокойно сидели в своей штаб-квартире. Район был глухой и труднопроходимый, так что противника совершенно не ждали. Их охрана также расслабилась, что едва не привело к пленению двух главных вьетнамских коммунистов. Услышав подозрительный шум на улице, вьетнамские вожди выглянули наружу и к своему ужасу увидели, что Бак-Кан буквально кишит легионерами. Но они не были бы азиатами, если бы не предусмотрели на «неожиданный случай» вырыть здесь же, в хижине, схрон. Схрон этот был сделан не столько от французов, сколько от конкурентов по борьбе против «империализма». Ошибкой легионеров было то, что они перестреляли схватившихся за оружие вьетнамцев из охраны Хо и Зиапа, никого из них не допросив. Между тем лидеры вьетнамского коммунизма с замиранием сердца слушали, как над их головами грохочут легионерские ботинки. Схрон был настолько хорошо замаскирован, что обыск ничего не дал, хотя легионеры знали, что Зиап и Хо где-то рядом — на столе лежали их важные бумаги, рядом была свежая нетронутая еда. [566]Будь у легионеров хотя бы одна собака, возможно, история Вьетнама пошла бы другим путем. Но, как известно, всего не предусмотришь. Собак у легионеров не было, и коммунистические лидеры, подобно угрю, выскользнули из их рук. Успешная высадка десанта легионеров стала пиком достижений французской армии во время их октябрьского наступления. Но сумевшие выбраться из ловушки Зиап и Хо взяли ситуацию под контроль, и десантники сами оказались в западне, окруженные превосходящими силами противника. Теперь они уже сражались не столько за победу, сколько за собственную жизнь. Шедшие им на помощь сухопутные войска увязли, оказавшись в условиях полного бездорожья. Для спасения легионеров им надо было пройти 220 километров. Ситуация осложнялась тем, что амфибийная группа «отставала» от графика, постоянно садясь на мели из-за падения уровня рек, и к сроку речной десант опоздал. Каждый километр вьетнамцы уступали с боем, не желая отпускать врагов живыми из окружения. Но все же 16 октября 1947 г. легионеры были деблокированы. Соединившись 19 октября того же года с группой амфибийных сил, легионеры пробились на юг, так и не достигнув цели. [567]Известный французский генерал Леклерк, анализируя происходящие события, заявил, что вьетнамскую проблему надо разрешать политическим путем. В то же время он отмечал, что победа во Вьетнаме возможна при условии, если французы здесь сосредоточат группировку численностью не менее 500 тысяч человек. Успешные действия французских войск тогда сильно осложняли политики, которые одной рукой давали деньги на военные операции, требуя радикальных мер против повстанцев, а другой рукой их отнимали, что не давало возможности для дорогостоящей переброски сюда требуемого количества войск. Несмотря на эскалацию конфликта, далеко не все подразделения Легиона были брошены в бой во Вьетнаме. Значительная часть сил Французского иностранного легиона продолжала оставаться в Северной Африке, например, 1-й Иностранный полк, поскольку год от года и там становилось неспокойно. Настоящим бичом для французов стали постоянные смены лиц высшего командования, в то время как у вьетнамцев Зиап был неизменной фигурой на своем месте. На протяжении 1948–1949 гг. вьетнамцы только готовились к решающим боям, регулярно тревожа противника беспокоящими партизанскими действиями. Французы же потратили этот срок на своеобразную «мышиную возню», обсуждая возможность создания союзной марионеточной армии из вьетнамцев и политического диалога с Хо Ши Мином. Пришедший в 1948 г. на смену Валлюи генерал Блэзо знал о сосредоточении крупных сил противника на севере Вьетнама у приграничных фортов, закрывающих путь в глубь страны. Он видел невозможность эффективной борьбы против вьетнамцев в тех условиях и предложил спасти их гарнизоны, состоящие в основном из легионеров, эвакуировав их, пока еще не поздно. В самом деле, положение этих гарнизонов было отвратительным: многие из них были блокированы противником в труднодоступной местности. Доставлять туда необходимые грузы становилось все труднее. Жизнь на этих фортах мало отличалась от жизни осажденной и ждущей своего неотвратимого падения крепости. Своего предназначения они, удаленные друг от друга на значительное расстояние при колоссальном превосходстве противника, выполнять не могли. Их эвакуация тогда была самым разумным предложением. Но о замыслах Блэзо узнали недоброжелатели и раззвонили о том, что-де «негодяй Блэзо» хочет отдать Индокитай в руки коммунистов. Заменивший его в 1949 г. генерал Карпантье стал проводить более активную «военную» политику. Поставленный им во главу всех боевых операций генерал Алессандри начал успешные боевые действия против повстанцев. Его тактика сводилась к оккупации партизанских районов большими силами войск и последующему их удержанию, а не уходу, как раньше, куда повстанцы немедленно возвращались. «На острие удара» в таких операциях были легионеры. Но для успешного проведения этой операции по всей стране не хватало одного — нужного для этого числа войск. Тем не менее французы заняли наиболее важные для партизан районы, откуда те получали рис. Алессандри таким образом заставил армию Зиапа заметно сократиться из-за нехватки продовольствия. [568]В то же время, получив в 1950 г. большую помощь от китайских товарищей, которые теперь прочно укоренились в «Поднебесной», Зиап решил перейти в наступление и начать активные боевые действия с ликвидации приграничных с Китаем фортов. Еще в 1949 г. Зиап провел на «обучающие нападения» приграничные форты, во время которых он не только учил вьетнамцев атаковать укрепленные объекты, но и изучал действия легионеров при обороне. Начали вьетнамцы в феврале 1950 г. с района Као-Банг, где располагались легионерские форты-посты — Донг-Ке, Тат-Ке, Нгья-До и Фо-Лу. В каждом из них находилось от роты до батальона легионеров. Выдвинутая против них 308-я пехотная дивизия насчитывала 12 тысяч бойцов с 4 батареями 120-мм минометов. Сначала нападению подвергся более слабый деревянный форт Фо-Лу, находящийся в густых джунглях и обороняемый ротой легионеров из 150 человек. Накатившаяся на него вьетнамская «волна» превышала защитников этого укрепления примерно в 40 раз. Не зная реальных сил противника, французское командование посчитало, что вьетнамцев немного, и на помощь его гибнущим защитникам была высажена лишь парашютная рота легионеров. Вьетнамцы навалились на них со всех сторон, предвкушая легкую и скорую победу. Казалось, еще немного — и горстке легионеров конец. Но неожиданно для легионеров помощь им пришла с неба: налетевшее на вьетнамцев звено штурмовиков обрушило на них бомбы, использовав которые, они стали поливать противника метким пулеметно-пушечным огнем, прижав его к земле. Не успели утихнуть взрывы, как легионеры пошли на прорыв вражеского окружения, которое они благополучно преодолели. [569]О том, насколько было тяжело положение окруженной группы, свидетельствует тот факт, что в этом бою легионеры не смогли забрать с собой трупы своих погибших товарищей, чего во Французском иностранном легионе почти не случается. Это дало повод Карпантье, пославшему роту легионеров на гибель, незаслуженно обвинить ее командира, лейтенанта Плане, в трусости. В защиту лейтенанта надо сказать, что если бы он занялся вместо прорыва сбором трупов, то точно такими же трупами стали бы все его бойцы с остатками гарнизона форта. Следующему удару подвергся гарнизон форта Нгья-До. От полного уничтожения защитников этого форта спасла высадка батальона и отдельной роты легионеров-парашютистов. С их помощью форт и был относительно благополучно эвакуирован. Однако гарнизону более хорошо укрепленного форта Донг-Ке повезло меньше. Обложившая его 25 мая 1950 г. со всех сторон часть 308-й пехотной дивизии Вьетнама из 5 батальонов общей численностью 5 тысяч человек начала с окрестных холмов мощную двухдневную артиллерийскую подготовку. После этого, 27 мая, вьетнамцы пошли на штурм Донг-Ке, превращенного непрерывным обстрелом в руины. Они ворвались туда, но ожесточенный бой с уцелевшими в этом кромешном аду легионерами продолжался еще два дня. [570]Скупые данные вьетнамских источников говорят, что «империалисты, чувствуя неотвратимое возмездие в ответ на творимое ими во Вьетнаме зло, оказывали остервенелое сопротивление, но были в конце концов сметены волной народного гнева». Когда 28 мая пал последний легионер из защищавшего этот форт батальона, на головы вьетнамцев, занятых мародерством, когда прояснилось после непрерывных дождей небо, посыпались десантники из 3-го колониального парашютного батальона. Противник был застигнут врасплох. Завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Вьетнамцы, измотанные шестидневным боем, несмотря на свое огромное численное превосходство, потеряв 300 человек, бежали. Выяснилось, что из всего батальона легионеров уцелело лишь около ста человек. Они во время боя смогли прорваться за пределы форта и были выручены «колонистами». Зиап не ограничился этими победами и стал готовить ликвидацию соседних фортов. Его солдаты, одержав первые значимые победы над противником, испытывали невиданный подъем. Французское командование не знало, что делать с остающимися гарнизонами — опыт недавних боев показал, что дальнейшее их пребывание равносильно гибели. К тому же это было весьма накладно. Но в то же время вывод гарнизонов фортов из джунглей был затруднен — очень не хотелось бросать находящиеся здесь крупные запасы военного имущества. Пока французское командование во главе с Карпантье предавалось тягостным раздумьям по этому вопросу, Зиап напал на отбитый у него форт Донг-Ке, который обороняли 5-я и 6-я роты 3-го Иностранного полка легиона с 2 орудиями калибра 57 и 105-мм. Против 300 легионеров вьетнамцы выставили 5 тысяч своих бойцов, поддержанных орудиями и минометами. Бой начался 16 сентября на рассвете с артиллерийской дуэли. Когда 17 сентября вьетнамцы заставили пушки легионеров умолкнуть, под прикрытием тумана волна за волной они двинулись на штурм укреплений. Несмотря на колоссальное превосходство вьетнамцев, они целый день не могли сломить сопротивление легионеров, которые, встретив противника плотным ружейно-пулеметным огнем, схватились с ним в яростной рукопашной схватке. О том, насколько ожесточенным было сопротивление легионеров, говорит тот факт, что в ночь на 18 сентября западные укрепления Донг-Ке, где сгруппировались его последние защитники, переходил восемь раз из рук в руки. Сами вьетнамцы упоминали в своих сводках, что противник, зная свою обреченность, постоянно контратаковал, врываясь в занятые ими укрепления, после чего вновь отбрасывался на исходные позиции. Когда в последний, 8-й раз, заняв западный блокгауз, легионеры «стали считать раны, товарищей считать», выяснилось, что в живых из них осталось 20 человек, на каждого из которых приходилось по 15 патронов. Было ясно, что на рассвете 9-я вьетнамская атака на западный блокгауз станет для них последней. Поэтому, несмотря на то что они были со всех сторон обложены, как волки, легионеры решились на отчаянный прорыв. Около 6 часов утра они ринулись в сторону джунглей, ясно осознавая, что шансов уцелеть у них почти нет. Однако эта атака сильно ошеломила вьетнамцев, и на мгновение они замешкались, чем воспользовались легионеры. В ходе скоротечного боя им удалось пробиться за пределы форта Донг-Ке. Во время боя и последующей погони вьетнамцев большая часть из легионеров была убита. До французского поста Тат-Ке, находящегося к югу от Донг-Ке, добрались несколько израненных изможденных людей, до конца исполнивших свой долг. [571]Наученные горьким опытом, на этот раз вьетнамцы не допустили в захваченном Донг-Ке беспорядков и грабежей, вновь ожидая десанта. Падение Донг-Ке сделало неотвратимым захват всей линии фортов у так называемой «трассы № 4», отрезанных от своих противником. Видя это, генерал Карпантье приказал начать их запоздалую эвакуацию. [572]Для этого гарнизонам фортов, состоящим в основном из легионеров, приказали пробиваться к своим в условиях разрушенной дороги и колоссального превосходства противника, который, пользуясь идеальной для партизанской войны местностью, имел множество отличных возможностей для устройства засад. За глупость и недальновидность французского командования в 1949 г., когда еще была возможность почти безболезненно эвакуировать гарнизоны, легионерам в 1950 г. пришлось дорого платить своими жизнями. Отвлекая внимание вьетнамцев от эвакуации уцелевших фортов, Карпантье решил овладеть постом Тай-Нгуен. Кроме того, этим он пытался добиться введения средств массовой информации в заблуждение: создавалась иллюзия, что французы не только сдают свои позиции, но и отбирают ранее утраченные. Относительный успех предстоящей операции мог быть обеспечен при условии сохранения ее секретности, но коммунисты имели своих агентов даже в штабе Карпантье, поэтому Зиап все знал заранее. [573]Это гарантировало, что эвакуация легионеров будет очень жаркой. Вообще все действия французских войск и легионеров сильно затрудняла неразбериха в командовании — на поверку оказывалось, что почти никто не знал, кто кому реально подчиняется. В боях это становилось одной из главных причин неудач. Сначала все шло у французов относительно удачно. В середине октября 1950 года, сосредоточив превосходящие силы, в которые вошли и несколько батальонов легионеров, у Тай-Нгуен, приблизительно в 75 километрах от Ханоя, то есть сравнительно рядом с крупными базами французов, силы Карпантье успешно овладели им. Потерь у легионеров при этом почти не было, хотя и пришлось им мокнуть все это время под проливными дождями, полмесяца не имея возможности даже просушиться. Между тем сама эвакуация осажденных фортов продвигалась менее успешно. В тот день, когда Зиап уничтожал гарнизон легионеров в Донг-Ке, 16 сентября 1950 г., генерал Карпантье приказал полковнику Лепажу начать движение из поста Ланг-Сон к форту Тат-Ке. Большую часть его сил составляли мало боеспособные части из марокканских арабов. Из Тат-Ке он должен был двинуться к форту Донг-Ке, у которого его отряд должен был соединиться с эвакуированными гарнизонами постов Нам-Нанг и Као-Банг. Между Тат-Ке и Ланг-Сон расстояние составляло около 100 километров, но что это были за километры! Узкая дорога, которую нередко перечеркивали оползни и движение по которой сильно затрудняли взорванные мосты, стала настоящим адом для колонны Лепажа. Тем не менее, ведя тяжелые бои, через три дня Лепаж пробился к Тат-Ке. Здесь его ждал выброшенный накануне, 18 сентября, 1-й Иностранный парашютный батальон легионеров, первый состав которого почти исключительно состоял из немцев. Как свидетельствует американский эксперт Ф.Д. Дэвидсон, «это была ударная часть, которая могла бы стать для Лепажа и его отряда большим подспорьем. Однако элитные «пара» всегда с презрением относились к другим французским солдатам, не отличавшимся столь же высоким уровнем профессионализма. Немцы, по большей части бывшие эсэсовцы, с недоверием смотрели на североафриканцев из Ланг-Сона. Офицеры из 1-го Иностранного парашютного батальона быстро учуяли нерешительность Лепажа и поняли, что он — неуверенный в себе человек. Сделанное открытие их насторожило. Таким образом, посланные Лепажу подкрепления, вместо того чтобы усилить его отряд, только еще больше ослабили его. Нет ничего более разрушительного для морального состояния подразделения, чем недоверие к командиру и презрение к части, бок о бок с которой предстоит окунуться в сражение». [574]В оправдание Лепажа стоит сказать, что он не был готов к роли начальника подобного отряда по причине того, что был артиллеристом, мало знакомым с тактикой пехоты, и просто больным человеком, которому было пора на покой, а не на проведение столь сложной операции. Кроме того, некомпетентность Лепажа объясняется и тем, что, несмотря на то что благодаря разведке коммунисты знали все о предстоящей операции, сам начальник отряда, которому поручалась эвакуация гарнизонов фортов, своей задачи не знал, получая лишь указания «двигаться туда-то». Находясь в Тат-Ке и руководствуясь указаниями из штаба Карпантье «не давать солдатам расхолаживаться и не позволять мечам ржаветь в ножнах», Лепаж был вынужден проводить каждодневные рейды для «зачисток» в радиусе нескольких километров от форта. Это привело к еще большему падению морального духа среди солдат. Дело не только в больших потерях, которые они несли, всякий раз выходя за пределы форта. Такие рейды сильно изматывали физически. Кроме того, в результате таких рейдов отношения легионеров к марокканцам еще больше ухудшились. Однажды парашютисты скрытно подошли к застигнутой ими группе коммунистов и почти полностью уничтожили ее. В это время марокканцы прикрывали пути возможного отхода легионеров. Но они не выдержали удара другой группы вьетнамцев, которая подошла для выручки своих, и побежали. Легионеры оказались в результате в тяжелейшей ситуации — толпы вьетнамцев, подобно саранче, навалились на них со всех сторон, в том числе и с тыла, откуда их мало кто ждал, зная, что там находились марокканцы. И хотя парашютисты, проложив себе дорогу по вражеским трупам штыками и гранатами, все же вырвались с минимальными потерями, понятно, что данный эпизод не прибавил у них любви к арабам. [575]Между тем до Тат-Ке добрались несколько уцелевших легионеров из уничтоженного гарнизона Донг-Ке. Полковник Констан, узнав об этом, 30 сентября приказал Лепажу вновь отбить этот форт, находящийся всего в l8 километрах от Тат-Ке, ко 2 октября. Он совершенно не учитывал, что в условиях труднопроходимой местности и проливных дождей использовать авиацию и тяжелое вооружение Лепаж не мог, а численность противника значительно превышала его отряд. Обо всем этом несчастный командир доложил высшему командованию, но это никого не волновало. Во второй половине дня 30 сентября 1950 г. Лепаж приказал трем батальонам марокканцев и батальону легионеров-парашютистов выступить на Донг-Ке. Сразу после этого он исповедовался и причастился, сказав своему другу: «Назад мы не вернемся». [576]Между тем, не встречая сопротивления, в 5 часов вечера, отряд Лепажа достиг высот у руин Донг-Ке. Из разрушенного форта вьетнамцы подвергли его силы мощному минометному обстрелу, отразив все попытки занять укрепления огнем из пулеметов. Тогда Лепаж отложил решающую атаку на 2 октября. Согласно его плану, марокканцы атаковали Донг-Ке с запада, а легионеры — с востока. Несмотря на все усилия, овладеть Донг-Ке из-за тяжелой для продвижения местности и превосходящих сил противника не удалось. [577]В этот день Лепажу сбросили с самолета приказ, в котором ему наконец расшифровали смысл задачи. Поскольку овладеть Донг-Ке не удалось, ему было приказано двигаться в обход этого форта и вновь выйти на «трассу № 4» и соединиться 3 октября у Нам-Нанга с отрядом полковника Шартона из эвакуируемых постов. Для этого отряду Лепажа надо было пройти через непроходимые джунгли, не имея проводников и карт местности. Запас еды и воды приходилось при этом нести на себе, что изматывало и без того дико уставший отряд. В то же время многотысячный противник, отлично знавший местность и ничем, кроме личного оружия, не отягощенный, поскольку для транспортировки продовольствия Зиап использовал многочисленных специальных носильщиков, находился в очень хороших условиях, которые гарантировали разгром Лепажа. Короче говоря, отряд Лепажа, в который входил лучший во французской армии парашютный батальон, отправляли на верную гибель. О том, насколько было отчаянным положение отряда Лепажа вообще и легионеров-«пара», свидетельствует тот факт, что, узнав о полученном Лепажем приказе, генерал Алессандри сразу связался с Карпантье и, нарушая субординацию, сказал ему: «Отмените все. Если вы этого не сделаете, вы совершите преступление». [578]Но этот отчаянный призыв так и остался не услышанным. В ночь со 2- го на 3-е октября отряд Лепажа растворился в джунглях. Что же делал в это время начальник гарнизонов осажденных фортов, полковник Шартон, старый, закаленный в боях легионер? В это время он, согласно плану Карпантье, должен был без всякого шума, «без труб и барабанов», выйти из форта Као-Банг по направлению к форту Нам-Нанг. Таким образом, он должен был бросить все имевшиеся здесь боеприпасы общим весом в 150 тонн и тяжелое вооружение, а говоря русским языком, просто подарить все это коммунистам. Шартон, сурово наказывавший своих подчиненных, если хотя бы одна винтовка оставлялась легионерами на поле боя, в этом случае должен был вручить вьетнамцам целый склад оружия и боеприпасов. Поэтому, чтобы не пасть в глазах своих людей, тем более накануне крайне тяжелой операции по прорыву к своим, он не выполнил такого приказа. Карпантье рассчитывал, что, уйдя «тихо», Шартон сможет обмануть вьетнамцев относительно точного времени начала операции по прорыву осажденных гарнизонов. Однако Шартон считал, что противник и так обо всем оповещен, и потому он одним мощным взрывом поднял на воздух все то, что не мог вывезти из Као-Банга. Этот взрыв просигналил Зиапу, что Шартон начинает прорыв из западни и надо поторопиться с уничтожением его отряда. Его отряд состоял из 1600 солдат, почти половину которых составлял 3-й батальон 3-го Иностранного пехотного полка Легиона, бывший главной силой группы Шартона. Остальными были марокканцы. С ними уходили все те, кому с установлением здесь власти коммунистов грозила расправа: около тысячи вооруженных местных вьетнамцев-националистов, местное гражданск�Читать дальше