Михаил Нестеров - Посланники Великого Альмы (Книга 1)

Дома ставили по типу казарм, отдельных было только восемь. Кроме того, предстояло построить складские помещения, по требованию врача эскадры туалеты и госпиталь. В общем возводился небольшой городок с простенькой инфраструктурой, способной удовлетворить чисто мужское общество.

В таком же темпе — но не с таким размахом, началось рождение форта в Рабочем поселке, где иругены были заняты не только строительством. В щадящем режиме, установленном на первое время Мартином Сармьенто, был собран первый кинтал [19] Кинтал — испанская мера веса, равная 46 кг. золота — за первый день работы.

Для более полного общения с индейцами дон Иларио решил обучить нескольких туземцев испанскому языку. Выбрав из своей команды молодого двадцатипятилетнего идальго Хуана Фернандеса из Уэльва, отличавшегося терпимостью к краснокожему населению, командор повелел ему отобрать на свое усмотрение пять-шесть индейцев и начать их обучение.

Стать первым converso изъявил желание протеже дона Иларио Тепосо. До этого он с завидным усердием таскал стволы деревьев с делянки к форту. Щедрый подарок командора — черная шляпа с плюмажем, из под которой торчали жесткие непослушные волосы, нелепо сидел на его голове.

Помогла ли шляпа в обучении или нет, но Тепосо оказался на редкость смышленым малым, на лету хватавшим тонкости испанского языка. Хуан Фернандес с удивлением взирал на молодого индейца. Тот к концу первой недели обучения если не свободно, то во всяком случае без особого усилия излагал свои мысли на кастильском наречии. Правда, фразы были односложны и просты, но связны и понятны. Остальные пятеро его собратьев-толмачей значительно отставали от соплеменника, но в будущем обещали неплохо говорить по-испански. Тепосо усмехался и высокомерно посматривал на братьев по крови, когда то, что доходило до него сразу, они долго не могли понять.

23 июля инфраструктура строящегося городка слегка расширилась пополнилась ещё одним объектом, о котором ни дон Иларио, ни доктор да и остальные, в силу своей самонадеянности, даже не думали.

Алонсо Санчес пошел в лес, и его укусила змея. Укусила за ногу чуть повыше щиколотки, как раз там, где кончался кожаный башмак. На его крики сбежались находившиеся поблизости солдаты и индейцы. Но… было поздно.

Во-первых, Алонсо не сразу стал звать на помощь; он и боли-то сильной не почувствовал, только увидел, как в кустах скрылась ярко-красная змея с черными, окруженными по краям зеленой каймой кольцами.

Во-вторых, как истинный кастилец, он хотел отомстить. Но страх перед этой мерзкой, хоть и красивой гадиной (а может, и не одной — сколько их там в кустах?), пересилил жажду мести.

Если бы Алонсо знал, что скрывшаяся в кустах змея относится к семейству королевских аспидов, он пришел бы в неотвратимый ужас: укус аспида смертелен, и человек умирает через десять минут.

Когда беднягу окружили прибежавшие на его крик товарищи, он уже стал покрываться синими пятнами, а глаза от дикой боли рвались из орбит.

— Sierpe! Змея! — выдавил из себя Санчес последнее в свой жизни слово и протянул руку, указывая на заросли кустарника.

Один из индейцев осторожно раздвинул кусты и внимательно вгляделся.

Они обе были там. Небольшие, чуть больше полуметра, но от этого не менее смертельные. Аборигены знали, что аспиды никогда не обращаются в бегство. И вот эти — тоже. Они не ушли, но приняли оборонительное положение: приподняв передние части тела и раздув шеи, они наклонили свои маленькие головы и тихо шипели. Не зная страха, аспиды были готовы к атаке.

Индеец так же медленно отошел и, посмотрев на обреченного, уже с синим лицом Алонсо, печально покачал головой.

Через минуту Санчес умер.

А ещё через час дон Иларио отдал приказ: отныне все должны ходить в высоких кожаных сапогах, не взирая на неудобства, причиняемые сильной жарой.

Жизнь дороже, и все беспрекословно не подчинились, а согласились.

А между будущим фортом и поселком урукуев появился первый деревянный крест. И небольшой холмик земли.

Сколько ещё опасностей, непонятных, неведомых, таила в себе эта земля; сколько бед и несчастий она могла преподнести. Не в лице покорных индейцев — а от имени строптивой природы во всем её многообразии животного и растительного мира.

Что там, за плотной стеной бамбука, откуда раздаются чавкающие ритмичные звуки вперемешку с чьим-то шипением и визгливой трелью? А там, в глухой чаще леса, где беспрестанно шелестят и шаркают, воют и топают, хохочут и стремительно передвигаются корявые тени законных обитателей темно-зеленого царства? А вода? Вода, которая кишит от обилия плавников и острых зубов, — чьими обладателями они являются? Не притаилась ли и там смерть, которая неожиданно и страшно сразила их товарища?

Быть осторожным? Но как? От чего предохраняться, если невинный шип кустарника может лишить тебя жизни; одно движение маленьких челюстей — и то же самое. Уж не приходится говорить о челюстях больших, огромных, принадлежащих четырехметровым кайманам, которые уютно чувствуют себя по соседству с непрошеными гостями.

Да, видимо, придется бояться всего или не бояться вовсе. Может, здешние обитатели отступят дальше, уйдут в дебри непроходимых чащоб, скроются с глаз на невидимой высоте, уплывут от берега на стремнину?..

"Всего, конечно, не предусмотришь. Но осторожным быть нужно", пронеслось в голове задумчивого дона Иларио.

Пожалуй, он был прав.

Занятый строительством фортов дон Иларио изменил свое решение относительно ранее намеченного плана — военного похода против барикутов. Паргаун в конце второй недели пребывания испанцев на берегах Топажоса напомнил ему об этом.

— Amigo mio, — сказал командор, принимавший касика в своей каюте на "Санта Марии", — ты можешь быть спокоен на этот счет. Я не забыл о своих намерениях. Но мои люди устали. Они, равно как и я, находились на кораблях больше восьми лун… Тьфу-ты! — ругнулся почтенный сеньор, из-за того, что сбился на примитивные определения, используемые индейцами.

Вместе с вождем на галион прибыл и переводчик Тепосо. Он важно восседал на стуле, обитом тисненой свиной кожей и, словно король, не снимал с головы шляпу. Глядя на эту вольность, дон Иларио лишь презрительно морщился.

— Так вот, — продолжил он, — мы находились в плавании больше восьми недель, устали, измотались. Как только будут готовы казармы для солдат и они смогут отдохнуть в полной мере, ну хотя бы недельку — ведь что за отдых в походных палатках! — обещаю: барикуты подвергнутся решительным репрессалиям.

В действительности, дону Иларио вовсе не улыбалось тащиться со своим войском в болотистую местность, где среди полчищ змей и гнуса обосновались барикуты. "Чего ради переться в эти чертовы трясины? — думал он. — Чтобы помахать мечами и насладиться кровью? Вот если бы у них было золото, тогда другое дело. Можно и нужно было бы пройтись сталью и огнем. А так — война ради войны, — пустое".