Евгений Тарле - Бородино

Русские крестьяне своим непогрешимым национальным чутьем разобрали, что Кутузов ведет их сражаться против чужеземного захватчика, разорителя страны. поджигателя и убийцы, пришедшего вовсе не для того, .чтобы снять с них крепостные цепи, но чтобы еще наложить на них вдобавок новые тяжкие оковы национального порабощения под пятой завоевателя.

Настроение, дух армия, внутреннее сознание правоты, убеждение, что дерешься и отдаешь жизнь за правое дело,-все это было налицо в русских войсках, я все это заставляло забывать о летающей вокруг смерти и биться с изумительным, сказочным героизмом против наглого захватчика и жестокого насильника.

Но всех этих чувств и вдохновляющих бойца мыслей не было и не могло быть в армии Наполеона. Когда-то такие мысли и настроения были и во французской армии, когда под Жемаппом, под Вальми, под Флерюсом французский солдат защищал свою революционную родину против полчищ первой коалиции реакционных феодально-дворянских монархических держав континента, соединившихся с английскими торгашами, биржевиками, негроторговцами, чтобы задушить французскую республику и восстановить в покоренной Франции павший старый режим. Но давно окончились революционные войны, и на самом поле Бородинского сражения былые революционные военные гимны вспоминались во французской армии лишь с характерной иронией, как нечто фальшивое, устарелое и уже никому не нужное 10. Военный диктатор буржуазной Франции вел своих солдат на убой во имя непонятных им целей завоевания экономического верховенства, территориального расширения и укрепления всеевропейского владычества. Их вел самодержавный монарх, задушивший французскую революцию и преследовавший всякое напоминание о ней. Солдатская преданность полководцу не могла заменить во французских частях наполеоновской армии былой революционный порыв. Об иноплеменниках, пригнанных Наполеоном в Россию (а они составляли большинство), и говорить нечего. Для них Наполеон был иноземным завоевателем и притеснителем.

Очень немногие в Европе перед началом вторжения Наполеона в Россию верили в возможность для русских избежать полного и скорого поражения, и те, кто все-таки не отчаивался в России, возлагали свои надежды прежде всего на возможность подальше откладывать момент решительного сражения. В фонде Зимнего дворца, перешедшем теперь в Исторический архив (в настоящее время этот фонд хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР). - Ред. ), находится характерное письмо швейцарского республиканца Лагарпа, воспитателя Александра I, к своему бывшему ученику: «…я надеюсь, государь, что Вы в состоянии противостоять грозе… Сделайте популярным (popularisez) Ваше дело, государь, и Вы найдете новых Пожарских, новых Сухоруких, если Вы сами не отречетесь от себя, если Вы найдете патриотических, энергичных и храбрых советников, истинных русских, девизом которых станет: победить или погибнуть » 11 . Лагарп предвидит первые успехи завоевателя и его неизбежную гибель, «… если Вы (Александр - Е. Т. ),- пишет он,- приготовите средства для продолжения войны, если Вы учли наперед возможность поражений в начале». Это письмо писано 22 февраля 1812 г.,-не прошло семи месяцев, как Кутузов нанес Наполеону жесточайший удар. Предсказание ненавидевшего Наполеона швейцарца Лагарпа, порабощенную родину которого могла спасти только будущая русская победа,- исполнилось, да еще с той оговоркой, что и предыдущие битвы (под Салтановкой, под Смоленском, под Валутиной горой, под Лубином) тоже вовсе нельзя было назвать «поражениями», о которых предположительно упоминается в письме Лагарпа. Казалось, ученик Лагарпа, русский царь, мог бы подавно больше поверить донесению старого вождя, чем лживым бюллетеням французского штаба, трубившим о мнимой наполеоновской победе. Но нет! Придворные трутни и иностранные карьеристы и проходимцы, делавшие свою военную карьеру в залах Зимнего дворца или группировавшиеся отчасти в самом штабе Кутузова вокруг английского военного «комиссара» Роберта Вильсона и вокруг Беннигсена, успели совершенно извратить в глазах Александра истинную картину Бородинского боя. и царь выразил неудовольствие старому фельдмаршалу, которого он не любил и не понимал никогда.

Но если Бородинское сражение не было сразу понято царем и многими угождавшими ему царедворцами, то оно понято было армией и русским народом, а прежде всего замечательным русским стратегом, сломившим в этот день хребет наполеоновской армии, - самим Кутузовым.

Имеющиеся документы позволяют проследить если и не во всех желательных подробностях, то все же довольно характерные мгновения предбородинских дней. Вот что писал Кутузов царю о позиции при Бородине, на которой он окончательно остановился 21 августа (2 сентября): «Доношу вашему императорскому величеству, что позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12 верстах впереди Можайска, одна из наилучших, какую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства.

Желательно, чтоб неприятель атаковал нас в сей позиции; в таком случае имею я большую надежду к победе; но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать будет по дорогам, ведущим к Москве, тогда должен буду. идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся. Касательно неприятеля, приметно уже несколько дней, что он стал чрезвычайно осторожен, и когда двигается вперед, то сие, так сказать, ощупью» 12.

Уже после составления диспозиции, Кутузов, объезжая позицию, остановился на мысли создать особую сильную группировку, куда должен был войти почти весь 3-й пехотный корпус и более 11 тыс. ополченцев. Кутузов, очень бережно вообще относившийся к резервной артиллерии, решил при этом выделить из главного резерва артиллерии 60 орудий (в действительности с 3-м пехотным корпусом было отправлено только 18 орудий. - Ред. ) и усилить ими артиллерию 3-го пехотного корпуса, что показывает, какое значение придавал он этой создаваемой им группировке, непредвиденной еще при составлении диспозиции.

Зачем же была эта группировка создана? Кутузов совершенно ясно и точно сообщил о том обоим главнокомандующим: Барклаю и Багратиону. Приказав расположить эти особо выделенные силы к югу от флешей, близ Утицы, у Старой Смоленской дороги в 1 1/2приблизительно километрах от правильно предполагаемого Кутузовым центра предстоящей борьбы за левый фланг, Кутузов замыслил сделать из нее «засаду», укрыв ее настолько, что французы о ней не могли знать. Эти силы, по мысли Кутузова, должны были внезапно явиться у флешей, когда уже атакующие французские соединения, истощаясь от своих повторных, и мало успешных Нападений, начнут выдыхаться. Тогда неожиданное появление этого отряда, скрытого в «засаде», могло бы оказать решающее влияние и отбросить окончательно французов от флешей.