Егор Иванов - Честь и долг

Масловский исчез в водовороте толпы, а Настя по инерции дошла до комнаты 42 и отворила дверь. Внутри этого большого помещения с высокими окнами все решительно изменилось за несколько часов, прошедших с утра. В строгом чиновно-бюрократическом порядке стояли маленькие канцелярские столики. У дальней стены две-три кокетливые девицы-машинистки тюкали на «ундервудах» какие-то бумажки. Франтоватые писари, появившиеся невесть откуда, помогали перекладывать со стола на стол папки с делами. За столиками подле двери сидели лощеные, гладко выбритые, набриолиненные господа офицеры в аксельбантах, с блестящими золотыми погонами. Где-то на заднем плане Настя увидела двух-трех «советских», с недоумением озиравшихся вокруг.

"Ловко Родзянко захватил военные дела! — подумала Анастасия. — Неужели так начинается контрреволюция?"

Она закрыла дверь и спустилась по чугунной лестнице в сверкающий огнями Екатерининский зал. В проеме арки, ведущей из Ротонды, показались черные бушлаты моряков. Их бескозырки обтягивали ленточки гвардейского экипажа. Впереди шел сухощавый молодой красавец в черном морском пальто, при золотом кортике. На его груди переливался в лучах люстр огромный шелковый красный бант. Толпа расступилась, открывая широкий проход для колонны моряков.

"Батюшки-светы! — удивилась Настя. — Да это же великий князь Кирилл Владимирович собственной персоной! Все думали — на чьей же стороне гвардейский экипаж?! А он во главе со своим командиром да под красным знаменем — в Таврический дворец! Вот что творит революция!"

Колонна моряков втянулась в Екатерининский зал и встала полукругом вдоль овала, ограниченного белыми колоннами. Великий князь занял место в центре.

Посмотреть невиданное зрелище — «революционного» двоюродного брата царя с красным бантом на груди — высыпали депутаты Государственной думы, члены Временного комитета. Среди них был и Родзянко. Председатель Думы за два дня событий уже привык выступать с короткими речами перед полками и командами солдат. Но гордый глава российского «парламента» отнюдь не ожидал увидеть перед собой в роли командира революционного войска одного из великих князей. Он несколько опешил, затем спохватился, приблизился к строю моряков и бойко, сверкая черными глазками, помахивая рукой с твердым белым крахмальным кольцом манжета, вылетающего при каждом движении из рукава его черного сюртука, сказал свою обычную речь.

— Поддержите доблестные традиции российского флота! — уже охрипшим басом воскликнул Родзянко. — Слушайтесь ваших офицеров, ибо воинская часть без начальников превращается в толпу, неспособную водворить порядок… Я прошу вас подчиниться и верить вашим офицерам, как мы им верим. Возвращайтесь в ваши казармы, чтобы по первой команде явиться туда, где вы будете нужны. Спасибо вам за то, что вы пришли сюда помочь Временному комитету Государственной думы водворить порядок в столице!

Породистое усатое лицо Кирилла Владимировича цвело от восторга. В ответ он тоже сказал краткую речь, смысл которой свелся к тому, что он и вверенный ему экипаж переходят на сторону Государственной думы и готовы выполнять ее распоряжения. Пока их командир говорил, матросы молчали. Когда он замолк, раздался не очень дружный крик "ура!". Да и лица многих матросов выражали растерянность. Они не понимали, почему им надо было идти в казармы и ждать распоряжений Государственной думы.

И снова Екатерининский зал превратился в бурлящее море людей. Настя направилась к комнатам 12-й и 13-й, где беспрерывно заседал Совет рабочих депутатов.

Вдруг из коридора, ведущего в комнаты за Белым залом, показалась тщедушная фигурка человека с высоко поднятой рукой, которой он словно прорезал толпу. Движения его были быстры, глаза горели, словно два факела. Бледность заливала его напряженное лицо. За ним под конвоем двух солдат с винтовками спешила другая тщедушная фигурка. В первой Настя узнала депутата Думы «трудовика» Керенского, ставшего теперь эсером. Словно привязанный, боясь отстать, семенил за спиной Керенского министр внутренних дел Протопопов.

— Не трогать этого человека! — исторгал время от времени вопль из своей груди Керенский. — Не сметь прикасаться к этому человеку! Дума не проливает крови!

Настроение в Петрограде против Протопопова было таково, что толпа могла устроить над ним самосуд, хотя он, как выяснилось, добровольно явился в Думу под арест. Теперь они прошли Екатерининский зал, помещения, прилегающие к нему, и вышли к Холодному коридору, ведущему в Министерский павильон. Двери стеклянного тоннеля захлопнулись, часовые встали со скрещенными винтовками. Никто не видел, как "сильная личность" Временного комитета Думы Керенский ввел поникшего верного слугу царя в зал. Здесь в молчанье вокруг стола с остатками завтрака сидели арестованные в минувшие часы министры и сановники. Старцы с блестящими лысинами, сединами, аксельбантами с интересом повернулись ко вновь вошедшим. Как же — сам Протопопов явился!

Керенский сел на диванчик в изнеможении. Он кончил ломать свою комедию и вполне будничным тоном обратился к "этому человеку":

— Садитесь, Александр Дмитриевич!..

…В комнате номер 12, самой большой из трех, еще недавно занимавшихся бюджетной комиссией Думы, собиралось заседание Совета рабочих депутатов. Обширный стол, крытый зеленым сукном, служил как бы центром комнаты, откуда из-за тесноты убрали все стулья. В соседней комнате, дверь в которую была открыта, шла регистрация прибывающих делегатов. За сутки, истекшие после опубликования воззвания Временного исполнительного комитета, объявлявшего о созыве Совета рабочих депутатов, в его состав уже вошли десятки меньшевиков, эсеров, «межрайонцев» и других деятелей, рвавшихся в лидеры народного движения. Большевики и рабочие-революционеры по-прежнему боролись с оружием в руках на улицах столицы, а интеллигенты, представители легальных рабочих организаций, спешно проводили выборы. К тому же большевиков, ведших подпольную работу, мало кто знал по именам и фамилиям, а больше по подпольным кличкам. Поэтому многие большевики оказались неизбранными в Совет, хотя и вели рабочие массы на штурм самодержавия.

По той же причине в руководство Советов избранными оказались меньшевики и иже с ними.

Наибольшую активность проявлял бывший большевик, отошедший в дни войны от политической деятельности и ставший «оборонцем», Николай Соколов. Он и вел первое заседание Совета. Председателем оказался в нем Чхеидзе, а его заместителями — Керенский и Скобелев.

Волна за волной шли радостные выступления представителей воинских частей. Но вдруг их тон стал меняться. Члены Совета узнали от рабочих-печатников, что Родзянко подписал приказ об армии. Текст его гласил: