Егор Иванов - Честь и долг

— Господа, внимание, господа! — напряг голос Милюков. Шум в зале притих. — Настала великая историческая минута, — провозгласил профессор, родилось Временное правительство русской демократии! Еще пять дней тому назад такое было немыслимо, мы были в оппозиции к подлому, грозному и кровавому правительству…

— А кто вас выбрал? — раздался вдруг голос из гущи шинелей.

— Нас выбрала русская революция! — гордо бросил Милюков в зал и тем же тоном продолжал, что самоотверженные люди, вступившие в правительство для того, чтобы принести себя в жертву обществу, готовы уйти, как только им скажут, что они больше не нужны.

Он уже заканчивал перечислять список министров Временного правительства, когда сразу со многих сторон прозвучал один и тот же вопрос:

— А династия Романовых?!

— Вы спрашиваете о династии? — громко и отчетливо сказал министр иностранных дел Временного правительства. — Я знаю наперед, что мой ответ не всех вас удовлетворит. Но я его скажу. Старый деспот, доведший Россию до границы гибели, добровольно откажется от престола или будет низложен…

Последовали дружные аплодисменты.

— Власть перейдет к регенту — великому князю Михаилу Александровичу…

Зал потряс взрыв негодования. Свистки, громкие крики: "Долой династию!", "Да здравствует республика!", "Не хотим!" — заглушили речь оратора. Тем не менее он продолжал:

— Наследником будет Алексей… — Снова раздались крики. Свистки заглушили жидкие аплодисменты. Милюков стушевался и исчез с трибуны. Шум и крики усилились. Вскоре на одной из колонн Екатерининского зала появился рукописный лозунг: "Долой монархию! Да здравствует республика!"

В девять вечера на станцию Псков-Главная прибыл поезд из Петрограда, состоящий из паровоза и одного вагона. Из вагона выскочили два солдата с красными бантами на рукавах и встали по бокам входной двери, негромко стукнув прикладами. На мягкий снежок вышли двое господ в зимних шубах и ботинках с гетрами. Это были Шульгин и Гучков, тайком от Совета угнавшие с помощью начальника Варшавского вокзала паровоз и вагон для того, чтобы отправиться в Псков и вырвать отречение у царя. Они не подозревали, что проект такого манифеста был уже подготовлен в Ставке после того, как государь дал согласие отречься от престола в пользу наследника при регентстве Михаила. То есть запущен в дело тот самый вариант, который так долго муссировался «общественностью» и буржуазными заговорщиками.

К вагону скорым шагом подошел флигель-адъютант царя полковник Мордвинов и пригласил депутатов следовать прямо в царский вагон.

— Но ведь я небрит с утра, мы выехали ночью… — пытался что-то сказать Шульгин, чтобы и оттянуть время, и привести себя в порядок для исторических минут. Депутатов хотел сначала принять Рузский и расспросить их. Но посланец главкосева опоздал, и Мордвинов повел новоприбывших к царскому поезду. Синие вагоны стояли через несколько путей от их собственного. Под голубоватыми станционными фонарями серебрились линейки рельсов.

В вагоне с депутатов сняли верхнее платье. Граф Фредерикс ввел их в просторный салон, обтянутый зеленым шелком. Нарышкин, начальник походной канцелярии и друг царя, пристроился в уголке, чтобы записывать происходящее. Фредерикс тоже выбрал незаметное место. Воейков встал в тамбуре вагона с другой стороны так, чтобы никто не мог подслушать, но ему самому было бы все видно и слышно.

Запыхавшись от быстрой ходьбы, досадуя, что Мордвинов перехватил уполномоченных и его приказание не выполнено, пришел со злым лицом Рузский. Полевая форма цвета хаки маскировала его на фоне зеленых стен и занавесок.

Вошел государь. Одет он был в серую черкеску и был вовсе не величествен, а скорее очень обыден. Лицо спокойно, словно ничего особенного здесь не происходит. Поздоровался за руку с депутатами.

Жестом пригласил всех сесть… Сам занял место по одну сторону маленького четырехугольного столика, придвинутого к зеленой шелковой стене. Наискось от государя сели Шульгин и Гучков. Граф Фредерикс — по ту же сторону, что и Николай.

Спокойно, словно на обычном визите, император спросил, что господа имеют ему сообщить.

Гучков начал взволнованную речь. Говорил о том, что происходит в Петрограде. Постепенно он овладевал собой. Его привычка говорить, слегка прикрывая лоб рукой, как бы сосредоточиваясь, лезла всем на глаза. Гучков не смотрел на государя, а говорил, словно обращаясь к самому себе.

Лицо царя было совершенно непроницаемо.

Шульгин заметил, что государь немного похудел и на бледном его лице кожа вокруг голубых глаз была коричневая, разрисованная белыми черточками морщин. Он вдруг почувствовал, что это загорелое лицо, эти морщинки — все было маской, казенным портретом, а настоящее лицо государя, может быть, редко кто и видел. Маска была невыразительна.

Гучков все описывал события последних дней, народные волнения, переход войск на сторону народа. Он указал и на критическое положение думского комитета, который не сегодня завтра может быть сметен РСДРП и Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Только немедленные радикальные решения могут предотвратить катастрофу в армии и государстве.

— Что бы вы считали желательным? — обыденно спросил царь.

— Отречение вашего императорского величества от престола в пользу наследника цесаревича Алексея Николаевича, — последовал патетический ответ Гучкова. Он никак не мог понять, почему так спокойно царь принимает весь этот разговор. Депутат, так много сделавший для компрометации в среде военных и гражданских лиц царского семейства, был взволнован до нервного срыва. А объект нападок — холодно спокоен.

— Считаете ли вы, что своим отречением я внесу успокоение? — снова спросил Николай Романов.

— Другого выхода не существует, — пылко заявил Гучков. — О том, что делается в Петрограде, вашему величеству известно, но перед нашим отъездом явились в Думу представители воинских частей Царского Села и объявили о своем присоединении к новой власти. На пути мы связались по прямому проводу с генералом Ивановым, и Николай Иудович сказал, что и георгиевцы уже разложились.

Царь слегка поморщился. Видно было, что длинная речь Гучкова ему изрядно наскучила, но, как вежливый человек, он не мог прервать говорящего.

А Гучков все говорил, говорил:

— Полагаю, что никакие вызовы войск с фронта не помогут; фронтовики сразу же перейдут к восставшим, как только прибудут в Петроград. Я знаю, ваше величество, что предлагаю вам решение судьбоносное, и я не жду, что вы примете его тотчас. Если хотите обдумать и решить, мы готовы уйти из вагона и подождать, пока вы не примете решение. Однако все должно свершиться сегодня же вечером.