Фрэнсис Гарт - Гэбриель Конрой

Миссис Конрой не стала дуться на мужа, как поступила бы другая женщина на ее месте. Она лишь улыбнулась страдальческой улыбкой, от которой морщинки протянулись у нее от ноздрей к уголкам рта, и ущипнула себя за кончик тонкого прямого носика. Потом, глядя на огонь, она спросила:

- Ты плохо себя чувствуешь?

- Да, пожалуй, что и так.

Оба замолчали, глядя на огонь.

- Ты ничего не нашел на холме? - спросила наконец миссис Конрой раздраженным голосом.

- Ничего, - ответил Гэбриель.

- Ты прошел оба склона? - нетерпеливо спросила женщина.

- Сверху донизу.

- И ничего не нашел?

- Ничего, - сказал Гэбриель. - Ровным счетом ничего. То есть я хочу сказать, - добавил он со своей обычной обстоятельностью, - ничего такого, о чем стоило бы говорить. Золото, если оно только там есть, должно лежать ниже, в овраге, где я уже пробовал рыть раньше. На склонах я искал его, просто чтобы угодить тебе, Жюли, ты ведь знаешь, это была твоя прихоть, сказал Гэбриель с легчайшим укором в голосе.

Страшная мысль мелькнула у миссис Конрой. А что, если доктор Деварджес ошибся? Что, если он составил свою карту в безумии или в бреду? А может, Рамирес нарочно обманул ее? Так неужели после всех ее мук ей не достанется в жизни ничего, кроме этого сидящего перед ней человека, который к тому же не любит ее, как любили ее все другие мужчины? От этой пугающей мысли миссис Конрой совсем растерялась. Она начинала понимать, что любит Гэбриеля, и это повергало ее в отчаяние. С непривычным ощущением покорности и зависимости она взглянула на мужа умоляющими глазами и сказала:

- Да, это была прихоть, милый, пустая прихоть. Она миновала. Не сердись.

- Я не сержусь, - спокойно возразил Гэбриель.

Миссис Конрой вздрогнула, как от удара.

- Мне показалось, что у тебя огорченный вид, - сказала она, помолчав.

- Я другим огорчен. Я думал об Олли, - сказал Гэбриель.

Есть предел терпению даже у растерянной и напуганной женщины.

- Ну, конечно, - резко откликнулась она. - Олли, Олли и еще раз Олли. Я и забыла, что только она одна у тебя на уме.

- Я думал о ней, - сказал Гэбриель все с тем же спокойствием, от которого можно было сойти с ума. - И сдается мне, что раз у тебя с Олли дружбы не получается, лучше вам жить врозь. Дальше так нельзя, Жюли, дальше так нельзя. А самое горькое то, что Олли стало жить еще хуже, чем прежде.

Миссис Конрой сидела с побелевшим лицом и грозно молчала. Мистер Конрой продолжал свою речь:

- Я всегда мечтал послать Олли в пансион, но теперь она не хочет ехать. Она ведь дурочка, Олли, ей не хочется со мной расставаться, и я тоже, дурень, не хочу, чтобы она уезжала. Значит, остается только один выход...

Миссис Конрой повернула голову, пристально поглядела на мужа своими серыми глазами, но ничего не сказала.

- Тебе нужно на время уехать от нас, - продолжал Гэбриель все тем же ровным голосом. - Я слышал, что есть такой обычай: после свадьбы жена уезжает навестить свою мать. Правда, у тебя нет здесь родных, - сказал Гэбриель задумчиво, - так что ты не можешь к ним поехать. Но ты говорила на днях, что у тебя есть какое-то дело во Фриско. Вот и отлично. Ты съездишь туда на два-три месяца, а за это время мы с Олли что-нибудь придумаем.

Гэбриель был, наверное, единственным человеком на свете, от которого миссис Конрой способна была выслушать столь оскорбительное предложение, не дав обидчику резкий отпор. Она лишь повернула к огню свое окаменевшее сразу лицо и горько рассмеялась.

- Почему же только на два-три месяца? - спросила она.

- Если ты не против, можно и на четыре, - сказал Гэбриель, - у нас с Олли останется лишнее время, чтобы уладить наши дела.

Миссис Конрой поднялась со стула и все с тем же окаменевшим лицом подошла к мужу.

- А что, - сказала она, как-то сразу охрипнув, - что, если я не пожелаю уехать?

Гэбриель ничего не ответил; судя по выражению его лица, он считал, что раз решение вопроса доверено женщине, ожидать от нее можно чего угодно.

- А что, - продолжала миссис Конрой хриплой скороговоркой, - а что, если я прикажу тебе вместе с этой девчонкой самому отсюда убраться? А что, - тут она перешла на пронзительные дискантовые ноты, - а что, если я вас обоих выкину из этого дома, из моего собственного дома, сгоню с этой земли, с моей собственной земли? А? Что тогда? Что тогда?

Она кричала теперь во весь голос и молотила своей сухощавой ручкой по плечу Гэбриеля, тщетно пытаясь вывести его из неподвижности.

- Ну, конечно, конечно! - успокоительно сказал Гэбриель. - Кажется, кто-то стучится к нам, Жюли, - добавил он, медленно вставая и направляясь в прихожую. Он уловил заглушенный воплями миссис Конрой стук в дверь. Отодвинув засов, он обнаружил стоявших у самого порога Олли и Сол.

Не трудно будет догадаться, что первой из троих, кто обрел дар речи этот благословенный дар божий, - была Сол.

- Мы здесь уже добрых пять минут стучимся в дверь, - сказала она, - а на таком холоде это все равно что час. А я и говорю себе: "Сол, да что же ты творишь такое? Люди только что поженились, на дворе ночь, а ты ломишься к ним, нарушаешь, можно сказать, их священное уединение!" Да и отвечаю себе: "А все потому, что для дела ты здесь, а если бы без дела пришла, тогда тебе, Сара Кларк, и оправдания бы не было никакого". А пришла я к вам потому, миссис Конрой, что ребенка надо было домой проводить. - С этими словами Сол стремительно прошла в семейную гостиную. - И вот...

Она смолкла. В гостиной никого не было. Миссис Конрой исчезла.

- А мне-то почудилось, будто я слышу...

Сол была явно растеряна.

- Это Гэйб сам с собой разговаривал, - соврала Олли с безошибочным женским тактом. - Я так ведь и сказала тебе, Сол. Спасибо, что проводила меня до самого дома. Спокойной ночи, Сол.

С проворством, от которого восхищенный Гэбриель буквально задохнулся, она подвела обомлевшую Сол к двери и выставила ее раньше, чем та успела что-либо еще сказать. Потом вернулась в комнату, не спеша сняла с себя шляпку и шаль и, взяв брата за руку, подвела его к прежнему месту у очага. Пододвинув низкую скамеечку, она уселась напротив и, опершись на колени Гэбриеля - это была ее любимая поза, - ухватила его снова за руку; а потом, поглаживая эту гигантскую руку своими загорелыми пальчиками и глядя брату прямо в глаза, сказала:

- Славный мой старина Гэйб!

Улыбка, мгновенно расцветшая на меланхолическом лице Гэбриеля, должно быть, разгневала бы миссис Конрой еще сильнее, чем его недавние речи.

- Что у вас тут приключилось, Гэйб? - спросила девочка. - Что она тебе говорила, когда мы вошли?

Речь миссис Конрой, равно и ее странное поведение вылетели у Гэбриеля из головы в ту же минуту, как вошла его сестра. Полный смысл происшедшего он так и не уяснил себе до конца.

- Позабыл, Олли, - сказал он, заглядывая в задумчивые глазки сестры. О чем-то она тут толковала... немножко была расстроена... вот и все.