Кэмпбелл Стюарт - Тайны Дома Крю. Английская пропаганда в Мировую войну 1914-1918 гг.

Этот «освободительный» лозунг совсем не составляет для Англии принципиального вопроса. Обращаясь к премьер-министру за получением директив по пропаганде в Австро-Венгрии, лорд Нортклифф цинично предлагает два одинаково ценных пути, по которым должна идти пропаганда:

Или «добиваться заключения сепаратного мира с императором, двором и дворянством при условии невмешательства в династические вопросы дома Габсбургов и почти или совсем не касаясь принадлежащих ему прерогатив»;

Или «попытка сломить мощь Австро-Венгрии, как слабейшего члена союза неприятельских держав, поддержкой, и поощрением всех антигермански настроенных и симпатизирующих Антанте народов и их стремлений».

Разбирая оба пути, Нортклифф высказывается за второй путь (дело происходит в 1918 году).

Почему? Может быть потому, что «демократической» Англии не хочется и не к лицу «пачкаться» дружбой с монархической Австро-Венгрией? Может быть потому, что «свободная» Англия горит желанием помочь угнетенным народам двуединой империи? Что-то не вяжется это ни с якшанием с правительством русского монарха, под высокой рукой которого гибло, вымирало, гнило в рабстве, грязи « темноте более ста угнетенных народностей, ни с национальным угнетением в Ирландии, Китае, Индии, Африке и т. д.

Дело, конечно, не в желании сохранить принципиальную чистоту. И первое, и второе, и сто других средств хороши, если они, не выходя за рамки буржуазных основ «государственности», дадут свои положительные результаты.

Причина отказа от первого пути (поддержать заживо разлагающегося Франца-Иосифа и его династию ценою отказа от поддержки Германии) та, что путь этот был уже испробован в первые годы войны, но реальных результатов не дал.

Нортклифф это объясняет так: «Первый метод был уже безуспешно испытан. У Габсбургов {5} нет свободы действия, у них не хватает сил отпасть от Германии, если бы даже [13] они этого захотели, так как они 1) контролируются благодаря внутренней структуре их государства (Австро-Венгрии), которая дает Германии решающий рычаг в лице немцев в Австрии и мадьяр в Венгрии, и 2) так как союзники не могут предложить австрийцам приемлемые условия мира, не порывая с Италией».

И с 1918 года все силы Англии направились на игру и спекуляцию на стремлении угнетенных наций Австро-Венгрии к своему освобождению.

Как это делалось?

Самым большим препятствием служила политика Италии, которая не только не заботилась о национальном раскрепощении народов Австро-Венгрии, но, наоборот, мечтала о разгроме Австро-Венгрии, как о пути к захвату целой большой области в свои руки; а область эта была населена теми национальностями (югославянами), которым решительно было безразлично, кто их угнетает — австрийский ли император, или итальянский король.

Автор так говорит об этих препятствиях: все мероприятия Англии (пропагандистского порядка), рассчитанные на «поощрение населения угнетенных наций воевать на стороне центральных держав, проводились совершенно открыто за исключением Югославии, где препятствием являлся тайный Лондонский договор от апреля 1915 года. В начале 1918 года лишь немногие себе ясно представляли, какие трудности возникли благодаря этому... Значение этой проблемы (адриатический вопрос) для пропаганды заключается в том, что согласно названному договору Великобритания, Фракция и Россия {6}) обещали Италии определенные части австрийской территории, населенные южными славянами... Пока Лондонский договор в глазах южных славян представлял Политику союзников, было трудно убедить их в том, что симпатии союзников на их стороне».

Нортклифф ставит себе и своему управлению категорическую задачу устранить это важное препятствие, которое может нарушить стройность задуманного широкого обмана угнетенных народов, ибо речь идет только об обмане. Нортклиффа интересует этот вопрос не с точки зрения помощи и защиты югославян от поползновений итальянских империалистов, [14] а исключительно с точки зрения сохранения благоприятной обстановки — он стремится любой ценой и средствами замазать этот досадный «прорыв». Его интересует «возможность извлечь для себя пользу из антигабсбургских и антигерманских настроений угнетенных народностей двуединой монархии».

И по инициативе Нортклиффа (который с точки зрения пропаганды сильнее чувствовал создавшееся неблагоприятное положение для английской пропаганды) принимается ряд мер, чтобы хотя бы на время, для видимости, заштопать прореху: {7}

«С целью создания противоядия против названного тайного договора представители сербов, хорватов и славян во главе с представителем югославянского комитета Трумбичем и сербским премьер-министром Пашичем собрались в Корфу, и 20 июня 1917 года опубликовали декларацию югославянского союза». С другой стороны, под нажимом агентов Нортклиффа (Стида и Уатсона) оказывается нажим на итальянское правительство, в результате чего объявляется ни к чему не обязывающее итальянцев постановление в виде «соглашения» со славянскими организациями... Цель достигается — недоверие народов рассеивается, пропаганда начинает действовать успешнее.

Таким образом, на этом примере совершенно ясно, что основной лозунг английской пропаганды в Австро-Венгрии — лозунг освобождения угнетенных народов — трюк, способ ослабить Австро-Венгрию, играя на доверии угнетенных наций, жонглируя «свободолюбивыми», «демократическими» принципами.

Автор не пишет (по-видимому, невыгодно!), какую колоссальную предательскую роль сыграли в этом вопросе, как и во всей политике своей буржуазии, социалисты. Делая вид, или наивно веря в искренность буржуазии, социалисты Англии и Франции поддерживали буржуазию, тем самым поддерживая в угнетенных народах веру в лживые «освободительные» лозунги союзников.

Совершенно такую же роль играла и на таких же принципах строилась пропаганда Нортклиффа в Германии. Там с «похвальной» практичностью и знанием своих преимуществ Нортклифф бьет по другому слабому месту. Получив директиву — заказ от премьер-министра [15] («я уверен, что можно многое сделать, чтобы разложить дух германских войск теми же способами, которые, как мне кажется, мы с таким большим успехом уже применяли в австро-венгерской армии»), Нортклифф берется энергично за работу.

Первая его мысль: в чем слабое, больное место Германии, по которому надо бить пропагандистской работой? Это «слабое» место он видел в страхе за свою жизнь и жизнь семьи, терпевшей голод и нужду без перспектив на скорое окончание войны. Это «слабое» место он видел в революционных традициях рабочего класса, который под влиянием затянувшейся войны, бессмысленности колоссальных человеческих жертв, стряхивал с себя угар и дурман первых месяцев и лет войны.