Ричард Пайпс - Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

Узнав о последней перемене монаршей воли в отношении ключевого пункта своего проекта, Мирский пал духом. Убежденный, что все потеряно, он решил просить отставку, но царь убедил его не уходить.

12 декабря 1904 года правительство обнародовало указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», который, вопреки названию, провозглашал самые разные перемены, но только не в политической сфере 46. Целый ряд мер был направлен на улучшение положения крестьянства. Другие касались гражданских и судебных прав населения. Правительственные служащие объявлялись ответственными за нарушения. Сфера деятельности земств расширялась, и земские структуры вводились в низшие административные органы. Объявлялось государственное страхование рабочих, равенство всех перед законом, веротерпимость и ослабление цензуры. Должны были претерпеть изменения и чрезвычайные правила 1881 года об ограничении гражданских прав в областях, объявленных на особом положении усиленной или чрезвычайной охраны.

Все это можно было только приветствовать. Однако отсутствие каких бы то ни было политических уступок было воспринято как нежелание внять требованиям Земского съезда, прошедшего в ноябре 1904 года 47. И по этой причине Указ от 12 декабря едва ли мог способствовать разрешению государственного кризиса, носившего прежде всего политический характер.

Для разработки законных оснований к внедрению Указа от 12 декабря были назначены специальные комиссии, что, однако, не имело результатов, так как ни царь, ни двор не жаждали перемен и предпочитали тянуть время. Быть может, они уповали на чудо, ведь теперь, когда военный министр Куропаткин лично возглавил командование русскими войсками на Дальнем Востоке, возродились надежды на решительную победу над Японией. 2 октября русский Балтийский флот выступил на выручку Порт-Артура.

Но чуда не случилось. Напротив, 20 декабря 1904 (2 января 1905) года Порт-Артур был сдан врагу. Японцы взяли пленными 25 тыс. человек и захватили остатки Тихоокеанского флота России.

В 1904 году народные массы еще сохраняли спокойствие, революционные требования к правительству предъявляла только образованная элита — студенты и другая интеллигенция, а также помещики-земцы. Основные настроения были либеральными, то есть «буржуазными». И социалисты в этих событиях были лишь на второстепенных ролях агитаторов и террористов. Основная масса населения — крестьяне, а также и рабочие — наблюдала политические столкновения со стороны. Как писал 2 января 1905 года Струве, «революционного народа в России еще нет» 48. Пассивность народных масс вдохновляла правительство, так сказать, не уступать своих позиций без боя, в уверенности, что, пока требования политических перемен исходят от «общества», их еще можно отклонить. Но 9 января, в день расстрела рабочей демонстрации в Петербурге, положение драматически переменилось. С этого дня, вошедшего в историю под именем «Кровавого воскресенья», революционное пламя разнеслось по всем слоям населения, превратив революцию в явление массовое; и если Земский съезд 1904 года был русскими Генеральными штатами, то «Кровавое воскресенье» стало Днем взятия Бастилии.

Однако при всем том было бы неверно относить начало революции 1905 года к 9 января, ибо к тому времени правительство уже более года выдерживало настоящую осаду. Ведь и самого «Кровавого воскресенья» не было бы, не будь той атмосферы политического кризиса, которую создали в стране Земский съезд и кампания торжественных обедов в его поддержку.

Следует вспомнить, что в 1903 году Плеве отстранил Зубатова, но не прекратил эксперимента с опекаемыми полицией профсоюзами. И ряд таких рабочих союзов организовал с позволения Плеве священник Георгий Гапон 49. Выходец из малороссийских крестьян, рукоположенный в священники, он искренне сочувствовал тяготам рабочих и полностью разделял их взгляды. Его вдохновляло учение Льва Толстого, и он достаточно долго противился усилиям властей склонить его к сотрудничеству. С благословения столичного градоначальника И.А.Фулона он создал «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» с целью нравственного и культурного воспитания рабочего класса. (Он считал религиозные вопросы важнее экономических и допускал в свое собрание только христиан.) В феврале 1904 года Плеве одобрил создание гапоновского союза. Собрание пользовалось большой популярностью и открывало отделения в различных районах города: утверждалось, что к концу 1904-го оно уже насчитывало 11 тыс. членов и 8 тыс. кандидатов 50, затмив санкт-петербургскую социал-демократическую организацию, весьма незначительную по численности и к тому же состоявшую в основном из студентов. Полиция наблюдала за деятельностью Гапона со смешанным чувством, ибо по мере роста его организаций он стал проявлять тревожащие признаки независимости, вплоть до попытки без соизволения сверху открыть отделения своего Союза в Москве и Киеве. Трудно сказать, что было на уме у Гапона, но его нельзя считать просто «агентом полиции» в привычном понимании этого термина, то есть человеком, предающим своих товарищей ради денег, — он несомненно искренне сочувствовал рабочим и разделял их требования. В отличие от обыкновенного полицейского провокатора он не скрывал своих связей с властями: градоначальник Фулон открыто участвовал в некоторых его начинаниях 51. И, по правде говоря, к концу 1904 года было уже трудно определить, использует ли полиция Гапона или Гапон — полицию, ибо к этому времени он уже стал самым видным рабочим лидером в России.

Поначалу Гапон заботился лишь о духовном благосостоянии своей паствы. Но к концу 1904 года, под впечатлением от Земского съезда и сопровождавшей его общественной кампании поддержки, он пришел к убеждению, что рабочим следует вместе с другими сословиями углубиться в политику 52. Он попытался установить связь с социал-демократами и социалистами-революционерами, но они оттолкнули его. В ноябре 1904 года Гапон вошел в сношения с петербургской организацией «Союза освобождения», которая не могла не воспользоваться счастливой возможностью вовлечь его в свою деятельность. Как вспоминал Гапон, «тем временем в ноябре состоялся Земский съезд, за которым последовала петиция российских адвокатов даровать закон и свободу. Я не мог не чувствовать, что день, когда свобода будет вырвана из рук наших вечных угнетателей, близок, однако в то же время ужасно боялся, что, не имея поддержки со стороны масс, попытка может потерпеть неудачу. Я встретился с несколькими либералами-интеллигентами и спросил, что, по их мнению, могут сделать рабочие, чтобы помочь освободительному движению. Они посоветовали мне тоже составить петицию и предъявить ее правительству. Но я не думал, что такая петиция может что-нибудь дать, если она не будет сопровождаться большой промышленной стачкой». [Gapon G. The Story of My Life. N. Y., 1906. P. 144. «Либералы-интеллигенты», о которых упоминает Гапон, были Екатерина Кускова, ее гражданский муж С.Н.Прокопович и В.Я.Богучарский (Яковлев).].