Анри Сен-Симон - Мемуары. Избранные главы. Книга 1

Но даже отбросив в сторону эту взаимосвязь, поскольку целые отрезки истории в самом деле не имеют ничего общего с церковной историей, можно ли без зазрения корить себя за знание того, чем была Греция и чем — римляне, за осведомленность в истории этих прославленных республик и важнейших их деятелей? Кто откажется в угоду подобной щепетильности изучать постепенные перемены в них, упадок их, крах, возвышение государств, возникших на их обломках, происхождение и становление всех наших европейских, а также сарацинских и турецкой монархий, наследство, доставшееся нам от прошлых веков и царствований, и основные события, происходившие до нас? Вот, в сущности, все, что нужно сказать про всеобщую историю. Перейдем теперь к той, что занимается своей страною и своим временем.

Согласившись, что щепетильность, которая потребовала бы от нас полного невежества во всеобщей истории, представляла бы собой очевидную нелепость, чреватую самыми тяжкими и постыдными недоразумениями, нам трудно не прийти к выводу, что никакие сомнения не могут и не должны оправдывать незнакомства с частной историей своего времени и своей страны, гораздо более интересной, чем всеобщая, и оказывающей куда большее влияние на наше поведение и нравы.

Я так и слышу, как эдакий вот совестливец возражает мне, что отдаленность во времени и пространстве делает нас в известном смысле милосердней и терпимей к давним и чужеземным деятелям, происхождение и личности коих нам неизвестны, а ныне и вовсе безразличны, в отличие от деятелей нашего века и страны, которых мы знаем по именам, поведению, семейным связям, друзьям, отчего к ним можно питать уважение, порой даже заслуженное, каковое они начисто утратят, если приподнять над ними покров.

Подобное возражение не отличается от того, что было приведено выше; доводы, опровергающие его, также тождественны тем, к коим мы уже прибегали. Но чтобы разом со всем покончить, не побоимся сарказма, да, сарказма, которым, в полном смысле слова, у меня на глазах пользовались люди, чьи имена и высокое положение всем известны. Нет, занятиям историей препятствуют не щепетильность, а невежественное воспитание, леность и поглощенность вихрем игры и наслаждений при дворе. Но чем бы ни объяснялось такое невежество, оно все равно сразу заметно; поэтому займемся лучше его следствиями. До чего, например, удивительно слышать, как люди недоумевают — кто был Монсеньер, [7] Официальный титул Дофина, наследника престола; здесь — Людовик (1661–1711), единственный из оставшихся в живых законных сыновей Людовика XIV и его супруги, дочери испанского короля Филиппа IV, инфанты Марии-Терезии (1638–1683). Он был женат на Марии-Анне-Кристине Баварской (ум. в 1690), дочери Баварского курфюрста Фердинанда (1636–1679). чье имя при них поминали, присовокупляя, что он умер в Медоне? [8] Резиденция Монсеньера, замок, возведенный близ Парижа, на высоком берегу Сены по проекту архитектора Мансара (1598–1666). Кто был отцом короля и в каком родстве наш государь с королем Испанским? [9] Филипп Анжуйский (1683–1746), сын Монсеньера и Марии-Анны-Кристины Баварской, внук Людовика XIV, сменивший, под именем Филиппа V, на испанском престоле Филиппа IV, последнего представителя габсбургской династии. Что означает титул Месье [10] Титул старшего из братьев короля; при Сен-Симоне этот титул принадлежал Филиппу I, герцогу Орлеанскому (1640–1701), второму сыну Людовика XIII и Анны Австрийской. и кто такие их высочества герцог и герцогиня Беррийские? Кому приходился сыном покойный регент герцог Орлеанский? Слыша такое, нетрудно сообразить, каковы представления говорящих об истоках только что минувшего царствования или хотя бы о деятелях и событиях его и какие потемки царят в их головах во всем, что относится к временам более отдаленным. Вот они, следствия невежественного воспитания и вихря светской жизни, которые тем не менее легко исправить беседой и чтением, тогда как, будь здесь дело в чрезмерной щепетильности, они были бы неисцелимы. Подобная идея так нелепа, так оскорбляет здравый смысл и данный нам от природы разум, что ошибочность ее выявляется сама собой, стоит лишь высказать ее, и происходит это с такой быстротой, которая сводит на нет и заставляет умолкнуть любые противодоводы.

В самом деле, разве мы обязаны отказываться от знакомств с королями и двором времен Гизов [11] Гизы — ветвь Лотарингского дома (с 1333), ярые противники гугенотов. Сен-Симон ссылается на деятельность Гизов в период правления французских королей Генриха III, Генриха IV и Людовика XIII. Так, в ответ на некоторые уступки протестантам, сделанные Генрихом III, Генрих I Гиз основал в 1576 г. «Священную лигу», объединившую феодальную и придворную знать для продолжения войны с протестантами. Претендуя на французский трон, он заключил союз с папой и испанским королем Филиппом II, а в 1588 г. даже предпринял осаду Лувра с целью захватить в плен короля. Был убит по приказу Генриха III. Карл Гиз, герцог Майенский (1554–1611) продолжил дело своего брата во главе Лиги, однако был разбит Генрихом IV. Генрих II Лотарингский (1614–1664) в союзе с графом Суассонским воевал против Ришелье и был приговорен к смертной казни. Неприязнь к Гизам Сен-Симон переносит и на современных ему потомков Лотарингского дома. из боязни узнать о множестве их мерзостей и злодейств? С Ришелье и Мазарини — из страха перед волнениями, вызванными их властолюбием, перед пороками и недостатками, так ярко обнаруживавшимися в интригах и заговорах тех лет? Неужто мы умолчим о Принце, [12] Принц — титул главы дома Конде. Здесь — Луи II, принц Бурбон-Конде, именуемый Великим Конде (1621–1686), один из вождей Фронды; в 50-х гг. воевал в Нидерландах на стороне Испании, затем примирился с Мазарини. Участвовал в завоевании Франш-Конте — провинции на востоке Франции по течению Соны и Ду, которая до 1678 г. входила в состав Священной Римской империи. чтобы не подражать его мятежам и всему, чем те сопровождались? О г-не де Тюренне и его присных, чтобы не видеть самого вопиющего коварства, удостоенного самых безмерных наград? [13] Сен-Симон критически оценивает исполненную превратностей и противоречий судьбу виконта Анри де Ла Тур д'Овернь (1611–1675), маршала Франции, долгое время колебавшегося между Фрондой и королевской властью. Тюренн начал службу простым солдатом в голландской армии, при Ришелье получил звание полковника. Мазарини обратил внимание на подающего большие надежды военачальника, назначив его губернатором Эльзаса, и даже намеревался женить на одной из своих племянниц, однако Тюренн обманул надежды двора: сблизившись с герцогиней де Лонгвиль (1619–1679), сестрой Великого Конде, он стал воевать на стороне Фронды. Объявленный преступником, он бежит в Гессен, затем в Голландию, переходит на службу к Испании, однако терпит поражение в сражении при Ретеле, примиряется с французским двором (3 мая 1651), сражается с Конде и, после ряда блистательных побед во главе французской армии, 7 апреля 1660 г. удостаивается звания генерал-фельдмаршала. Неужто, обладая хоть каплей разума и живя среди потомков тех, о коих я говорил, мы решимся коснеть в неведении относительно того, откуда взялись эти люди, как сделали карьеру, каковы были сами и какие доселе ощутимые бедствия оставили нам в наследство? Вправе ли мы не ведать о г-же де Монтеспан и ее злокозненных отпрысках, дабы не знать греховных обстоятельств их возвышения? Или не составить себе мнение о г-же де Ментенон и чудесах ее владычества, убоявшись гнусностей ее постыдной молодости, мерзостей и несчастий лет ее величия и бед, кои оно обрушило на Францию? Точно так же обстоит дело и с теми, кто выдвинулся при этом долгом царствовании, столь обильном событиями, целиком изменившими прежний облик королевства. Неужто в угоду щепетильности мы не дерзнем уяснить себе причины столь роковой перемены и устрашимся раскрыть интересы и побудительные мотивы великих министров, которые, выйдя из грязи, сочли, что на свете нет никого, кроме них, и все перевернули вверх дном? Неужто, наконец, мы останемся слепы даже к нынешним временам и не заметим ни личной распущенности регента, [14] Филипп II Орлеанский. ни злодеяний первого министра, [15] Кардинал Дюбуа (1656–1723), премьер-министр с 1722 г. ни жестокостей и глупости его преемника, ни мошенничеств, промахов, безмерных притязаний и преступлений того, кого недавно не стало [16] Кардинал Флери, премьер-министр с 1726"1 г., умер 29 января 1743 г. и чьи завистливость и неспособность ввергли государство в столь отчаянное состояние и разрушительный разброд? Кто в силах подчиниться столь безумному, скажу больше, столь немыслимому требованию? В ком оно не вызовет возмущения? Способны ли те, кто не в меру щепетилен, убедить, будто Господу угодно то, что поистине должно быть противно Ему, коль скоро Он — истина и свет, то есть убедить, будто Он понуждает нас ослеплять себя ради лжи из боязни увидеть правду, будто Он лишь затем дал нам глаза, чтобы мы закрывали их на события и деятелей мира сего, а здравый смысл и разум — дабы мы отупили их и стали совершенно глупы, темны и начисто неприемлемы для общества даже самых терпимых людей?