Анри Сен-Симон - Мемуары. Избранные главы. Книга 1

Сен-Симон начал, естественно, с того, что написал свои замечания и добавления к дневнику Данжо. А потом решил создать свои собственные мемуары о двух последних десятилетиях правления Людовика XIV и об эпохе Регентства, то есть о том времени, свидетелем которого он был, хорошо знал, постоянно обдумывал и оценивал, страстно желая, но так и не сумев сыграть в эти годы заметную политическую роль. И вот стареющий придворный на два десятилетия засел в своем огромном кабинете, обложился книгами и рукописями и принялся создавать гигантское здание «Мемуаров».

Этот труд во многом носил компенсаторный характер. Он не был простыми «поисками утраченного времени», то есть попыткой еще раз пережить — теперь лишь с пером в руке — волнения, надежды и разочарования давно прошедших дней. Это был своеобразный реванш, с которым в мемуарной литературе мы сталкиваемся далеко не всегда: сейчас Сен-Симон нелицеприятно и свободно судил тех, перед кем вынужден был раньше почтительно склоняться, не смея им возражать. Он рассуждал о политических просчетах государственных деятелей, что якобы ему были ясны с самого начала, о неверных решениях военачальников, об ошибках царедворцев. Пусть иногда он немного невольно лукавил — писать ретроспективно о событиях прошлого было, конечно, легче, чем оценивать их в момент их свершения. Без исторической дистанции прийти к тем обобщениям, к каким приходил в своих «Мемуарах» Сен-Симон, было, видимо, нельзя. Он давал оценку прошлого очень взвешенную, очень продуманную и даже выстраданную — прожито было уже много, еще больше — пережито. И книга его ценна не только яркими подробностями и впечатляющими портретными характеристиками, а как раз той общей картиной последних десятилетий ушедшего века и начала века нового, той их оценкой, теми уроками, которые мемуарист извлекал из нарисованной им картины.

Сен-Симон, в общем-то, делал ту же работу, которую затем совершит (и очень скоро) Вольтер, он писал историю «века Людовика XIV». И вот что интересно: писал он ее в 30-е и 40-е годы XVIII столетия, то есть уже в эпоху Просвещения, — он ведь дожил до появления не только первых книг Вольтера, но и до «Духа законов» Монтескье (1748) и до начала издания «Энциклопедии» (1751), — но его неизменно зачисляют в писатели конца XVII века, который он как бы замыкает. Для этого были некоторые основания. Из века Просвещения Сен-Симон как бы выпал — современники его не знали. Да и сам он мало интересовался окружающим, не читал новых книг, не общался с новыми людьми (впрочем, он однажды принял Монтескье, но лишь как отпрыска старинного знатного рода, идеями его он не увлекся). Сен-Симон описывал прошлое, и, как увидим, в привычных терминах этого прошлого. Но оценку этому прошлому он дал все-таки в духе своего времени — критическую и глубокую, хотя во многом и предвзятую. А прошлое это живо интересовало современников писателя, причем не только тех, кто был несколько старше Сен-Симона (как Вобан и Буагильбер), но и людей следующего поколения. Первая половина XVIII века отмечена появлением целого потока исторических сочинений, мемуаров, политических трактатов, осмысляющих — нередко очень критически — недавнее прошлое и современную эпоху.

Вообще это было время мемуаров. Одни как раз в эти годы впервые публиковались (кардинал де Рец и т. д.), другие писались. Характерно, что нередко они принимали романную форму и наоборот — романы рядились под мемуары. Такова замечательная книга Антуана Гамильтона (1646–1720) «Мемуары графа де Грамона» (1715), то ли роман, то ли подлинные записки, где увлекательно и правдиво описаны нравы английского двора. Произведения острые, разоблачительные, но совершенно вымышленные, также в это время преподносятся как истинные мемуары. Именно так написаны многие книги Шарля Дюкло, Кребийона-сына, Мариво, а это все современники Сен-Симона. И именно в тот год, когда Сен-Симон засел за мемуары, аббат Прево выпустил свою первую значительную книгу — «Мемуары и приключения знатного человека, удалившегося от света». Некоторые мемуары сочинялись, то есть откровенно подделывались. В этом особенно преуспел плодовитый Гасьен Куртиль де Сандра (1644–1712), написавший, в частности, увлекательнейшие «Мемуары д'Артаньяна» (1709).

Сен-Симон описывал не весь век Людовика XIV, а великий век на его излете, в пору глубоких сдвигов и трансформаций, в период его все убыстряющегося упадка. Тут писатель был не только поразительно зорок, но и достаточно глубок как политический мыслитель. Понимал он, однако, не все и не все называл своими именами. Скажем, с точки зрения сегодняшнего дня. Абсолютизм к тому времени уже выполнил свою государство-строительную миссию и вступал в период затяжного кризиса. Время волевых решений прошло, но правительство Людовика XIV продолжало к ним прибегать. Так, был отменен Нантский эдикт (1685), когда-то положивший конец гражданской войне, и страна лишилась многих десятков тысяч ремесленников, врачей, учителей, нотариусов и т. п.: гугеноты вынуждены были покинуть Францию, что не могло не сказаться на ее экономике и культуре. Безрассудная и безуспешная война за Испанское наследство (1701–1714) не только тяжелым бременем легла на сельское хозяйство, промышленность, торговлю и подорвала финансы, но и свела на нет все былые политические успехи. Как всегда в таких случаях, усилился идеологический «зажим», и опять-таки, как всегда, в противовес ему распространились вольнолюбивые настроения. Сен-Симон был всему этому свидетелем. В той или иной мере он об этом рассказал (даже о народных волнениях и голоде, хотя в основном рассказывал о дворе и придворных делах). Выводы и рецепты его, пожалуй, были в основной своей массе утопичными, а потому ошибочными, но диагноз — правильным. И поставил его столь широко, столь обобщающе Сен-Симон одним из первых.

Французские романисты, современники Сен-Симона (Монтескье, Прево, Мариво, Дюкло, Кребийон-сын), описывали, как правило, светское общество, но почти не касались его верхов. Их критика была как бы призвана показать пагубное влияние светской морали на человека во многом рядового, хотя и принадлежащего к аристократическим кругам. У Сен-Симона все совершенно иначе, все начинается с самого верха. Вопросы морали тоже стоят у него в конечном счете в самом центре его повествования, к ним все сводится, и решаются эти вопросы на конкретном, индивидуальном материале, на примере отдельной (и подчас даже очень отделенной от других) человеческой личности, но за этими индивидуальными «примерами» всегда стоит обобщение. Обобщение историческое, а поэтому очень трудное, ответственное.

Очень важно, что именно Сен-Симон описывает. С чего он начинает — понятно: со своего появления при дворе. Понятно и чем он кончает: своим уходом с придворных подмостков, то есть концом Регентства. Но в «Мемуарах» есть еще один — «промежуточный» — финиш: смерть Людовика XIV. Если бы перед нами был обычный дневник, то это событие все равно обозначилось бы в книге как рубеж, быть может еще более значительный и резкий. Но тональность в его освещении была бы иная. Дело в том, что перед нами не дневник, а воспоминания, и, описывая какое-либо событие, Сен-Симон всегда знает, чем это кончилось, что было потом. Смерть короля-солнца была воспринята писателем как конец великой эпохи. И для страны, и для него лично. Это был момент переоценки прошлого и одновременно — больших надежд. Первому он посвящает много места, о втором говорит значительно короче, так как знает, что надеждам его не суждено было сбыться. Вообще эта часть «Мемуаров» по своему объему, внутренней законченности, насыщенности обобщающими мыслями как бы составляет самостоятельную книгу в книге, ее самый важный, самый главный раздел. Именно здесь, описывая тревожные и судьбоносные события позднего лета 1715 года, Сен-Симон дает исчерпывающую оценку почившему королю, всему его царствованию, его политике, его пристрастиям и антипатиям, всей его личности. Этому вряд ли приходится удивляться: как уже говорилось, Людовик XIV был, бесспорно, главным, центральным персонажем сенсимоновских мемуаров, и эпоха его тоже была для Сен-Симона на первом плане.