Роман Гуль - Дзержинский (Начало террора)

— Я не знаю, где Блюмкин.

Дзержинский чувствовал: — Попов лжет и вдруг увидел на столе фуражку Блюмкина.

— Вы лжете, и я найду его сам! — крикнул Дзержинский и, повернувшись к сопровождавшим его чекистам, проговорил: — Ищите Блюмкина в караульном помещении!

Но в этот момент в воздухе запахло неладным. Во взглядах матросов и латышей, окружавших Дзержинского, ничего доброго не было. К Дзержинскому подошли левые эс-эры Прошьян и Карелин.

— Товарищ Дзержинский, не трудитесь искать Блюмкина, — сказал Прошьян; — граф Мирбах убит по постановлению партии левых эс-эров и всю ответственность за убийство берем на себя мы — члены ЦК партии.

Вот тут-то, наконец, понял Дзержинский, какой этим убийством над его партией занесен удар.

— После этого я объявляю вас арестованными! А если Попов откажется выдать вас, я убью его на месте, как предателя! — закричал Дзержинский.

— Хорошо, — проговорил Карелин, но с этими словами оба бросились в комнату штаба отряда. Дзержинский — за ними, но часовой его не пустил. И тут Дзержинский увидел всех заговорщиков: Черепанова, Трутовского, Александровича, Спиридонову, Фишмана, Саблина, Камкова.

Из этой группы навстречу Дзержинскому вышел небезызвестный революционный еnfant terriblе, блазированный юноша Юрочка Саблин и остановившись перед Дзержинским, произнес:

— Гражданин Дзержинский, сдавайте оружие- вы арестованы!

Охваченный бешенством Дзержинский хотел было заартачиться, но помощник Попова матрос Протопопов без всяких исторических поз схватил Дзержинского за руки и отнял оружие.

Дзержинский был арестован. В комнату, где он метался в бессильном бешенстве вошел глава левых эс-эров, человек редкого мужества Донат Андреевич Черепанов. Этот безвременно погибший Дантон русской революции, потирая руки, смеясь проговорил:

— Ну, что ж, Дзержинский, у вас были октябрьские дни, а у нас июльские? Что? Разве не похоже?

Во всей Лубянке в этот момент творилась та революционная неразбериха, которая иногда действительно превращается в государственные перевороты. В коридорах ВЧК отряд матросов прижал к стене Лациса.

— Руки вверх! Кто ты такой? — кричал насевший на Лациса матрос Жаров.

Гроза ВЧК трусливо поднял руки и назвал себя.

— А, Лацис! — заревели матросы, — тебя то нам и надо, идем, идем!

— Да куда его весть, ставь к стенке сволочь такую! — кричали матросы и неизвестно вырвался ли бы от матросов Лацис, если б к ним не бросился интеллигент Александрович, бормоча "убивать не надо, товарищи, арестовать, но не убивать".

Тем не менее казалось, что дело принимает серьезный oборот — левые эс-эры парализуют опору и надежду Кремля. — ВЧК. Настроение заговорщиков радужное, приходят вести о присоединении к восставшим целых полков, о присоединении командующего восточным фронтом красных войск Муравьева.

Из головки ВЧК на свободе оставался Петерc. Его-то и поймал на сцене Большого театра телефонный звонок Троцкого. Троцкий говорил Петерсу «невероятные» вещи: Мирбах убит, Дзержинский арестован, принимайте самые крайние меры, немедленно арестовывайте на съезде всю фракцию левых эс-эров.

Борьба закипела.

Петерсу приходилось довольно трудно, в ВЧК шла мешанина, никто не понимал толком кто за кого — за левых эс-эров иль за большевиков? Но в Большом театре уж захвачена фракции левых эс-эров, захвачена в автомобиле Мария Спиридонова.

— Пол-кремля, пол-лубянки, пол-театра за Марию снесу! — кричал начальник восставших отрядов Попов. Но заговорщики теряли в словесном бесдействии время, творящее перевороты, и их революция становилась похожей на «стоячую» революцию декабристов.

Утром 7-го июля чекистские отряды, собранные Петерсом, повели наступление на Чистые Пруды, где сконцентрировались главные силы мятежа. Левые эс-эры открыли было артиллерийский огонь, беря мишенью Кремль, совнарком. Но — неудачно. А артиллерия коммунистов била по штабу левых эс-эров, и они, успев только с главного телеграфа оповестить Россию о том, что подняли восстание против диктатуры коммунистической партии, уже чувствовали, что восстание погибает.

Июльские дни не состоялись.

Под давлением превосходных сил коммунистов восставшие начали отступление. Вскоре брошенные охранявшими их матросами Дзержинский и Лацис оказались свободными.

Тогда-то и началась расправа не по эс-эровски, а по настоящему, со всей кровожадностью, как всегда расправлялся Дзержинский.

Отряд Попова уходил в Москву, в погоню за ним бросились чекистские отряды Эйдука. Схваченный на вокзале, переодетый и бритый Александрович, который только вчера еще спас Лациса от смерти, был этим же Лацисом немедленно расстрелян.

В подвалах ЧК кипело мщение, бессудные расстрелы пачками всех не только виновных, но даже заподозренных. "Всякое сопротивление выжечь с корнем", вот директива Дзержинского. Дзержинский в борьбе не знает сантиментов. Началась новая вспышка коммунистического террора.

И все же страна еще не была покорена татарским игом коммунистов. Еще находились силы для ответа террором на террор. И когда Дзержинский расстреливал в тюрьмах людей, не имевших к восстанию никакого отношения, исключительно с целью показать, что такое красный террор, в этот момент на одинокой петербургской улице выстрелом из револьвера рабочий Сергеев убил ехавшего в автомобиле сатрапа Петербурга — Володарского.

А вслед затем раздались новые выстрелы: — в председателя петербургской ЧК Урицкого и в председателя совнаркома Ленина.

В начале 11-го часа утра 30-го августа в Петербурге из квартиры на Саперном переулке вышел, одетый в кожаную куртку двадцатилетний красивый юноша "буржуазного происхождения", еврей по национальности. Молодой поэт Леонид Канегиссер сел на велосипед и поехал к площади Зимнего Дворца. Перед министерством иностранных дел, куда обычно приезжал Урицкий, Канегиссер остановился, слез с велосипеда и вошел в тот подъезд полукруглого дворца, к которому всегда подъезжал Урицкий.

— Товарищ Урицкий принимает? — спросил юноша у старика швейцара еще царских времен.

— Еще не прибыли-с, — ответил швейцар.

Поэт отошел к окну, выходящему на площадь. Сел на подоконник. Он долго глядел в окно. По площади шли люди. В двадцать минут прошла целая вечность. Наконец, вдали послышался мягкий приближающийся грохот. Царский автомобиль замедлил ход и остановился у подъезда.

Прибыв с своей частной квартиры на Васильевском острове маленький визгливый уродец на коротеньких кривых ножках, по утиному раскачиваясь, Урицкий вбежал в подъезд дворца. Рассказывают, что Урицкий любил хвастать количеством подписываемых им смертных приговоров. Сколько должен был он подписать сегодня? Но молодой человек в кожаной куртке встал. И в то время, как шеф чрезвычайной комиссии семенил коротенькими ножками к лифту, с шести шагов в Урицкого грянул выстрел. Леонид Канегиссер убил Урицкого наповал.