Евгений Анисимов - Дворцовые тайны

Если же комендант сдавал крепость неприятелю, то его могли казнить как изменника, труса и предателя. А если осада затягивалась на месяцы, то каково было коменданту видеть умирающих от голода и болезней людей? Нет, хоть и почетна, но незавидна должность коменданта!

Роман Брюс, сын шотландского эмигранта и старший брат знаменитого чернокнижника и «волшебника» Якова Брюса, вышел из «потешных» — тех первых петровских сподвижников, что были с царем с юности. Он служил в гвардейском Преображенском полку, участвовал во многих походах и был ценим Петром за усердие и отвагу. По-видимому, как и его брат Яков, он был образованным человеком. Петр собирался послать его за границу для ответственнейших переговоров, но потом нашлись для Брюса дела поважнее — царь сделал его обер-комендантом вновь основанной крепости в устье Невы. Тогда это был ключевой пост. От успешной защиты крепости на Заячьем острове зависела судьба всего новорожденного Петербурга и юного Балтийского флота.

Брюс оказался неутомимым и дельным начальником. Он достраивал и укреплял Петропавловскую крепость, возводил кронверк. Тяжелее всего ему пришлось в 1705–1708 годах, когда шведы участили свои нападения на Петербург, полагая, что Петр, увязший в Польше, не сможет помочь гарнизону крепости. Но Брюс в тесном взаимодействии с командующим флотом адмиралом Корнелием Крюйсом сумел так хорошо организовать оборону, что шведам ни разу не удалось прорваться ни к Петропавловской крепости, ни к Кронштадту. В том, что пушкам крепости не пришлось стрелять по врагу, несомненная заслуга Брюса, который отбивал натиск шведов на дальних подступах к Петербургу: на Каменном острове, на Выборгской дороге, выше по Неве. Во многом благодаря Брюсу, располагавшему меньшими, чем у шведов, силами, Петербург остался для них неприступен. До самой своей смерти в 1720 году генерал-лейтенант Роман Брюс не покидал своего высокого поста и был готов отразить любой натиск противника.

Его похоронили прямо у стены недостроенного еще тогда Петропавловского собора. Эта была высшая честь для подданного — в пределах крепости хоронили только царственных особ. Со склепа Брюса началось знаменитое Комендантское кладбище Петропавловской крепости, в котором за два века похоронено девятнадцать комендантов. И вот передо мной документ, который непосредственно относится к Брюсу, точнее к тому, что от него осталось. Это акт 1980 года о вскрытии его склепа. Он начинается, как и все казенные бумаги такого рода, словами: «Мы, нижеподписавшиеся, составили акт о нижеследующем». И далее идет описание того, что спустя 260 лет после похорон увидели люди: «1. Был вскрыт и обследован склеп Романа Брюса. 2. Склеп сложен из маломерного кирпича петровского времени».

Да, из такого узкого и тонкого красного кирпича голландского образца были построены многие дома времен Петра Великого. Потом, с годами, узкие, светлые, аккуратно пригнанные друг к другу полоски голландского кирпича исчезали под толстым слоем штукатурки, скрывались за новой кладкой. Так же со временем исчез, растворился юный петровский Петербург с его почти голландским обликом, так любимым Петром: разводными мостиками, похожими на журавлей шпилями, мельницами (голландскими флагами на мачтах пузатых голландских «купцов» у причала, со скользящими зимой по льду Невы нарядными буерами, стуком деревянных башмаков по настилам первых деревянных тротуаров, запахом голландского табака из длинных глиняных трубок. Под тесным сводом из голландского кирпича и нашел вечный покой Роман Брюс.

Читаю акт дальше: «Погребение находится в вытянутом положении на спине, руки чуть согнуты в локтях. Сохранность костей хорошая (и дальше — внимание! — Е. А. ), темный цвет [их] свидетельствует о периодическом длительном пребывании в воде». Это может означать только одно: наводнения подтапливали Заячий остров, и наш знаменитый комендант и после смерти часто плавал в невской воде.

Такова была судьба всех комендантов Петропавловки — вся их жизнь была связана с Невой. Стоя на Нарышкином бастионе, комендант с тревогой смотрел на запад, где по горизонту неслись рваные тучи, а недобрый, густой и холодный ветер не давал дышать полной грудью. Когда темная невская вода начинала прибывать, комендант отдавал приказ начать пальбу сигнальной пушки, поднимавшую на ноги встревоженных жителей столицы. Наводнения обычно приходили внезапно, ночью и стремительно врывались в город. От них не спасали ни высокие набережные, ни каналы. И комендант был бессилен против разгула стихии, как бессилен он был против нашествия невской воды и в своем последнем пристанище.

Благодать наступала весной, когда светило солнце, сходил по реке лед. В апрельское воскресенье комендант крепости открывал навигацию по Неве. На нарядном катере с приодетыми гребцами, под звуки полковой музыки он выплывал на середину Невы, набирал в серебряный кубок изумительно чистой в те времена невской водички, причаливал к левому берегу, поднимался в Зимний дворец, где и подносил кубок царю. Отпив водицы, государь давал разрешение на открытие навигации по Неве. Громом салюта встречала крепость это важное событие.

Суждено умереть в России — терпи!

Читаем документ дальше: «Под костяком тлен зеленой окраски — остатки Преображенского мундира». Значит, покойный генерал-лейтенант был одет в мундир родного полка, в котором он служил еще в 1695 году капитаном и во главе своей роты штурмовал стены турецкого Азова, отбивался от шведов под Петербургом. Удивительно, что тлен (остатки мундира) все-таки сохранил зеленую окраску — минеральные красители наших предков оказались стойкими против натиска трех столетий и воды. В Историческом архиве, в фонде Мануфактур-коллегии, до сих пор хранятся приклеенные к бумаге образцы шерсти, которую поставляли купцы из Лондона для русской гвардии. Эта шерсть тонкая, прочная, на ощупь даже нежная. Ее цвет совсем не похож на привычный нам скучный серо-зеленый цвет хаки. Это цвет радостный, изумрудно-яркий, сильный, веселый. Сшитый из такой английской шерсти, офицерский мундир Преображенского полка с красными отворотами, отороченный золотым галуном, был красив и изящен. А сам вид Преображенского офицера — в шляпе с плюмажем, высоких ботфортах, с белым офицерским шарфом — щеголеват и неотразим для дам.