Юлия Кантор - Война и мир Михаила Тухачевского

21. Кулябко Н. Н. Я рекомендовал его в партию // Маршал Тухачевский:

Воспоминания друзей и соратников. М.: Воениздат, 1965, с. 26–27.

22. Личный архив Ю. В. Хитрово. Арватова–Тухачевская Е. Н.

Воспоминания о М. Н. Тухачевском, с. 3—4.

23. Никулин Л. Указ. соч., с. 24 24. Тодорский А. И. Указ. соч., с. И.

25. Личный архив Н. А. Тухачевского. Аудиокассета с записью воспоминаний Е. Н. Арватовой–Тухачевской.

26. Куприн А. И. Юнкера // Куприн Л. И. Собрание сочинений.

М.: Худож. лит., 1958. Т. 6, с. 199.

27. Посторонкин В. Н. Неизвестное о Тухачевском // Военно–исторический журнал, 1990, № 12, с. 88.

28. Куприн А. И. Указ. соч., с. 194.

29. Тодорский А. И. Указ. соч., с. 12.

30. Даинес В. О. Михаил Николаевич Тухачевский // Вопросы истории, № 10,1989, с. 40.

31. Личный архив Ю. В. Хитрово. Арватова–Тухачевская Е. Н.

Воспоминания о М. Н. Тухачевском, с. 1—5.

32. Минаков С. Сталин и его маршал. М.: Яуза, Эксмо, 2004, с. 136.

33. Там же, с. 193.

34. Спиридович А. И. При царском режиме // Архив русской революции.

М., 1993. Т. 15/16, с. 970.

35. Куприн А. И. Указ. соч., с. 198–199.

36. Посторонкин В. Н. Указ. соч., с. 88—89.

37. Там же.

38. Там же, с. 89.

39. Куприн А. И. Указ. соч., с. 204.

40. Там же, с. 195–197.

41. РГВИА, ф. 291, оп. 1, д. 49, л. 2–2 об.

42. Минаков С. Указ. соч., с. 52.

43. РГВИА, ф. 291, оп. 1, д. 49, л. 3.

44. Тодорский А. И. Указ. соч., с. 13—14.

45. Писарев А. Семеновцы // Родина, 1999, № 2, с. 24.

46. Минаков С. Указ. соч., с. 139–140.

47. Трубецкой В. С., князь. Записки кирасира //Князья Трубецкие.

Россия воспрянет. М., 1996, с. 370—371.

48. Минаков С. Указ. соч., с. 122

Сотрясаемый взрывами, вибрирующий воздух фронта внезапно возбуждает нас, …фронт — от него исходит нечто вроде электрического тока, который мобилизует какие–то неведомые нервные окончания1.

Э. М. Ремарк

«— Убили, значит, Фердинанда–то нашего, — сказала Швейку его служанка.

Швейк, несколько лет тому назад, после того как медицинская комиссия признала его идиотом, ушел с военной службы и теперь промышлял продажей собак, безобразных ублюдков, которым он сочинял фальшивые родословные…

— Какого Фердинанда, пани Мюллер? — спросил Швейк…

— …Эрцгерцога Фердинанда. Того, что жил в Канопище, того толстого, набожного…

— Иисус, Мария! — вскричал Швейк. — Вот–те на! А где это с паном эрцгерцогом случилось?

— Укокошили его в Сараеве. Из револьвера. Ехал он там со своей эрцгерцогиней в автомобиле»2.

Эта история, столь саркастически изложенная участником Первой мировой, а затем и российской Гражданской, подданным Австро–Венгрии Ярославом Гашеком, была «стартовым выстрелом» для начала Первой Мировой войны.

Ефрейтора Гашека, горько насмехавшегося над «идиотизмом войны», судьба забросила из австрийских окопов в российский плен, потом — вместе с чехословацким корпусом — в Самару. Там он перешел на сторону большевиков, работал политагитатором. А в штабе Пятой революционной Красной армии судьба свела его с командующим — Михаилом Тухачевским. Оба они — участники империалистической войны, пленники, сидевшие в лагерях враждующих держав, увлекшиеся там марксизмом, вступившие в партию, — вошли в историю. Один — как писатель–пацифист, другой — как военачальник, укреплявший мощь большевистской империи. Кстати, Тухачевский очень любил «Похождения бравого солдата Швейка». Бывают странные сближенья…

Мировая война принесла в историческую антропологию понятие «потерянное поколение». Небывалая жестокость «ненужной войны» корежила психику даже победителей.

Со сдержанной горечью, очень по–мужски, рассказал об этом писатель, чью молодость также перечеркнула война — Эрих Мария Ремарк.

«Фронт представляется мне зловещим водоворотом, — размышляет его герой. — Еще вдалеке от его центра, в спокойных водах уже начинаешь ощущать ту силу, с которой он всасывает тебя в свою воронку, медленно, неотвратимо, почти полностью парализуя всякое сопротивление»3.

Фронт — национальное унижение — паралич морали.

Эта рожденная войной социологическая парадигма деформировала поколение тогдашних двадцатилетних, лишив нравственного иммунитета и тем самым обусловив неизбежность революционных катаклизмов…

Эхо Сараевского убийства прокатилось по всей Европе.

Террорист Гаврила Принцип, расстрелявший 28 июня 1914 года правителя огромной империи, лишь ускорил эскалацию давно назревшего мирового конфликта. В Венском Военном музее с тех пор экспонируются материальные атрибуты конца «старого мира», на крови которого рождалось новое смутное европейское время, — автомобиль эрцгерцога, его окровавленный мундир и кровать, на которой австро–венгерскому правителю суждено было провести последние часы.

Австро–сербский инцидент, ставший предтечей Первой мировой, вывел на военно–политическую карту в качестве основного фигуранта Россию. Австро–Венгрия и Германия обвинили Россию в том, что правительство страны не только знало о готовящемся покушении, но и подталкивало к нему Сербию. Противоположную версию позднее выдвинул сын убитого эрцгерцога Максимиллиан Гогенберг, заявивший, что отца убили агенты германской секретной службы, так как он мешал осуществлению великодержавных планов Вильгельма Второго. Впрочем, эти споры носили скорее схоластический характер: убийство было использовано политиками держав, давно уже готовившихся к вооруженному противостоянию.

А в самой России Сараевское убийство сравнивали с гибелью Александра II — также от руки террориста (Гриневецкого) на Екатерининском канале Санкт–Петербурга. Втянутая в европейский конфликт Россия в 1914 году имела слабого монарха, негибкую дипломатию, бурно развивающиеся политические партии, в том числе радикального толка, лишь зарождавшиеся институты парламентской демократии и давно не реформированную армию. Спустя 10 лет, прошедших после позорной войны с Японией и подавления революции 1905 года, ставшего первым опытом использования войск против собственного народа, армия нуждалась в радикальном обновлении — как техническом, так и моральном.

(Заметим: в подавлении декабрьского вооруженного восстания в Москве активно участвовал Семеновский полк — гордость императорской гвардии…) Власть во главе с мнительным, легко поддающимся внушениям монархом, поглощенным семейными делами куда больше, чем государственной деятельностью, завела страну в социальный тупик. Заложницей ситуации стала армия. Она считалась гарантом неприкосновенности самодержавия, но при этом находилась на периферии внимания политического истеблишмента.

Лишь в предвоенные годы военное министерство и Генеральный штаб попытались осуществить программы и реформы, направленные на укрепление ее расшатанной организационной структуры, техническое переоснащение и повышение боеспособности. Генштаб занялся разработкой принципов военного искусства, соответствующих характеру современной войны. Затраты на содержание и техническое обновление армии, тем не менее, практически не увеличивались. Что же до воспитания моральнопатриотического духа, акцент «по старинке» делался на сохранение и укрепление традиций, а не на психологическую подготовку к предстоящей войне «нового типа».