Юлия Кантор - Война и мир Михаила Тухачевского

М. Бейер 19/III 49 г.55».

Снисхождения не было. Была реабилитация — в 1957–м.

Александра Николаевича, младшего брата маршала, арестовали 29 августа 1937 года.

Из анкеты арестованного:

«Родился 1 сентября 1895. Профессия: музыкант–виолончелист и бывший преподаватель Военных сообщений. Служил в старой армии в чине прапорщика до 1917. С 1918 по 21 г.

и с 1925 по 37 К–10 и военинженер II ранга. Демобилизован.

Образование высшее: 5 курсов консерватории до 1917 и окончил Военно–транспортную академию РККА в 1933 г.»56.

«Взято для доставления в УГБ Управления НКВД СССР по Московской области следующее: 1) Сборник «Памяти Ленина» со статьями и портретами врагов народа Троцкого, Зиновьева, Каменева и др. контрреволюционеров. 2) фотокарточки расстрелянного шпиона фашиста М. Н. Тухачевского…»57 Показания обвиняемого А. Н. Тухачевского:

«Вопрос. Вы поддерживали нормальные родственные отношения со своим братом Михаилом, расстрелянным за шпионскую деятельность.

Ответ. Да, со своим родным братом Тухачевским М. Н. до момента его ареста я поддерживал нормальные родственные отношения, бывая у него на квартире примерно 1 раз в месяц.

Вопрос. Следствие располагает данными о том, что в момент ареста вашего брата вы по этому поводу высказывали сожаление среди своих родственников. Вы это признаете?

Ответ. Когда я узнал точно из сообщения в печати об аресте брата и других, я был потрясен этим событием, т. к. его роль и занимаемый пост в армии были колоссальны, и вдруг все это рассыпалось как песок, как карточный домик. Я не помню, чтобы я высказывался среди своих родственников или знакомых сожаления брату в силу случившегося с ним несчастья, но во всяком случае я не отнесся к этому определению доброжелательно…

Вопрос. Во время вашей службы в РККА вам оказывал какоелибо содействие брат Михаил в устройстве и назначении на вышеоплачиваемую должность.

Ответ. Да, такое содействие мне брат оказывал два раза.

Первый раз в 1918 году, когда я приехал на Восточный фронт, где армией командовал брат, и второй раз в 1925 году он мне посодействовал при переходе с гражданской работы опять на военную, устроив на работу в штаб в РККА, в 3–е управление.

Вопрос. Вы говорите, что не помните того, что выражали сожаление брату в связи с его арестом. Тогда чем объясните то обстоятельство, что у вас на квартире при обыске было обнаружено несколько сохранившихся его фотографий.

Ответ. Это я объясняю только тем обстоятельством, что я их просто не успел уничтожить. Очень много фотографий его я уничтожил. Но те, которые у меня были изъяты при обыске, уничтожить я не успел в связи с переездом на другую квартиру, кроме этого часть из них находилась в альбомах, которые мне не хотелось портить. На память фотографии брата я оставлять не хотел.

Вопрос. У вас на квартире во время обыска был изъят сборник «Памяти Ленина» со статьями в нем врагов народа Троцкого, Зиновьева. Подтверждаете вы это?»58 «Ответ. Да… Сборник этот принадлежит моему брату Михаилу, расстрелянному органами НКВД за шпионскую деятельность…

Этот сборник попал ко мне вместе с домашней нотной библиотекой, находящейся у брата, при его переезде в Ленинград, т.к. он мне передал мне нотную библиотеку»59.

До какой степени бесчувствия нужно было довести человека, чтобы он так объяснил наличие у него фотографий родного брата. Судя по стилю ответов, еще вполне человеческому, на начальных стадиях к А. Н. Тухачевскому не применялись «допросы третьей степени » — пытки. Тем страшнее читать ответы.

Протокол допроса от 21 сентября 37 года:

«О шпионской деятельности брата Михаила, мне ничего не было известно, кроме газетных сообщений.

Вопрос. Вы пытаетесь отрицать, что вы принимали участие в действиях со своим братом. Следствие требует дать правдивые показания по этому вопросу.

Ответ. Я еще раз заявляю, что о шпионской деятельности брата я не знал и участия я с ним не принимал»60.

Но следствие работает без сбоев, полтора месяца спустя Тухачевский начинает «признаваться».

Протокол допроса 15 ноября 37 года:

«Ответ. Я признаю себя виновным в том, что в своих первых показаниях я скрыл от органов следствия, что я регулярно посещал квартиру своего брата врага народа Тухачевского М. Н… Мне было известно, что квартиру моего брата, врага народа, посещали враги народа Корк, Уборевич, Ефимов.

Вопрос. Почему у себя на квартире хранили контрреволюционную литературу с портретами врагов народа Троцкого, Зиновьева и вашего брата Тухачевского.

Ответ. Я признаю себя виновным в том, что у меня на квартире хранилась контрреволюционная литература с портретами врагов народа.

О контрреволюционной шпионской деятельности моего брата врага народа Тухачевского М. Н. мне ничего не было известно»61.

Следствие теперь могло быть довольно. Всю написанную следователем ахинею, А. Н. Тухачевский уже подписывал.

На ранних стадиях такая фальсификация не проходила — обвиняемый, не доведенный до животного состояния, мог отказаться визировать протокол.

Протокол допроса 7 декабря 37 года:

«Я признаю себя виновным в том, что в кругу своих знакомых высказал сожаление по поводу ареста и расстрела своего брата как шпиона… Я также признаю себя виновным в том, что у себя на квартире хранил контрреволюционную троцкистскую литературу с портретами Троцкого, Зиновьева, Каменева и др., а также фотокарточки своего брата, расстрелянного как шпиона…При посещении квартиры моего брата, я неоднократно встречался с Уборевичем, Корком, Ефимовым и др… Я еще раз подтверждаю, что о шпионской деятельности моего брата мне ничего не было известно»62.

Обвинительное «нарисовано» в тот же день.

«Тухачевский А. Н. имел связь (вставлено — по антисоветской деятельности — Ю. К), со своим родным братом, — который оказывал ему содействие в продвижении по службе — устроил его на работу в штаб РККА.

Обвиняемый встречался (зачеркнуто и вставлено: «участвовал на сборищах террористов». — Ю. К.) на квартире у шпиона Тухачевского.

Хранил у себя на квартире контрреволюционную троцкистскую литературу с портретами врагов народа и высказывал сожа ление своему брату — врагу народа (далее вставлено от руки. — Ю. К.) по поводу разгрома троцкистского подполья, высказывал прямые террористические намерения»63.

Протокол от 15 декабря 37 закрытого судебного заседания выездной сессии военной коллегии Верховного Суда Союза ССР:

«Подсудимый виновным себя признал частично, т.е. бывал на контрреволюционных собраниях, но не как участник контрреволюционной организации, а как гость… Участником же контрреволюционной организации не был и никогда не восхвалял Троцкого.

В последнем слове подсудимый ничего сказать не пожелал»64.