Михаил Бредис - Крестовый поход на Русь

О значительных контактах народов Прибалтики между собой свидетельствуют и единообразие украшений прибалтийских народов (хотя и имевших собственные излюбленные формы для каждого племенного союза), и многочисленные языковые заимствования проживавших совместно финно-угров и балтов, и этническое смешение, говорящее о брачных связях. Регион был открытым как для внутре-них, так и для внешних связей, и нет никаких причин утверждать, что отношения между населявшими его народами были враждебными. Что же касается утверждения о непрекращающихся грабительских набегах на «цивилизованных соседей», то письменные источники самих этих стран рисуют прямо противоположную картину. Соседние державы всегда первыми начинали военные походы в Прибалтику с целью грабежей или обложения населения данью, сеяли вражду, ссорили покоренных с непокорными и получали вражду в ответ. К примеру, говоря о страданиях Руси конца XII — нач. XIII вв. от набегов литовцев, обычно забывают прежние подвиги киевских князей, которые, начиная с Владимира I, грабили и жгли этот край не единожды.

А знаменитым походам куршей на Швецию и Данию, предшествовал почти двухсотлетний разбой у куршских берегов скандинавских пиратов. Эпоха викингов с ее сочетанием транзитной торговли с пиратскими набегами сводила к единообразию экономическую и политическую жизнь всех народов Северной Европы, не отличая «диких» и «цивилизованных». Напротив, чем сильнее страна, тем большей военной активности можно было от нее ожидать, и тем больше она тревожила соседей. И народам Прибалтики, не сумевшим к концу эпохи викингов создать мощные государства, не повезло. С приходом в Прибалтику сначала Киевской Руси, а затем двух сильных русских княжеств — Полоцкого и Новгородского, постоянно враждовавших друг с другом за сферы влияния в Прибалтике, относительно мирная и стабильная жизнь ее народов завершилась. Господство сильного соседа влекло за собой не только распространение цивилизации и прогресса, чего, конечно, отрицать нельзя. Вассалы крупных держав оказываются постепенно втянутыми в их усобные войны, их рекрутируют на войну с теми, кто еще остается независимым. Так начинались долгие конфликты межу земгалами и литовцами, ливами и куршами, латгала-ми и эстами, ожесточившиеся до предела и превратившие прибалтийский край в сплошной театр военных действий после появления третьей силы — немецких миссионеров и рыцарей меча.

Тяжело скрипели уключины. Гребцы старались изо всех сил. Корабль медленно шел вверх по реке. Мимо тянулись пустынные берега, поросшие кустарником. Судно было нагружено товарами из немецких земель, которые купцы везли на продажу в Полоцк. Немецкие гости оживленно разговаривали, обсуждая возможности торговли у русских и предвкушая грядущие барыши. Между ними находился немолодой седовласый человек, одеяние которого выдавало в нем монаха-августинца. Погруженный в себя, он молча разглядывал речной пейзаж. Чужие берега, чужая земля. Монаху вспомнилась Зегебергская обитель в Хольштейне, где он провел немало лет. Там было хорошо, но что-то не давало душе Мейнхарда покоя. Много слышал он о крестовых походах, когда рыцари и священники несли веру Христову в далекие языческие края, и тоже втайне мечтал о подвигах во славу Божью. Когда от купцов узнал он о неведомом крае, в котором обитают темные язычники — ливы, захотелось ему отправиться туда и заронить семена благой веры в души язычников. Архиепископ бременский дал Мейнхарду свое благословение, и он на купеческом корабле отплыл на Готланд. Там усердный монах прожил некоторое время, проводя службы для немецких купцов. Времени даром он не терял и разузнал все о ливском крае, куда часто наведывались купцы.

Монах узнал, что ливы жили по берегу моряи в низовьях рек. Ловили рыбу, занимались бортничеством, веря в своих богов, олицетворявших суровую природу, и не различая добра и зла. Узнал Мейнхард также и о том, что дань ливы платят полоцкому князю, город которого располагался в верховьях Двины. Сметливый и деятельный монах решил первым делом отправиться ко двору полоцкого князя, чтобы получить от него разрешение на проповедь христианства среди язычников. Главный корабельщик подошел и тронул монаха за плечо:

— Почтенный Мейнхард, скоро мы будем на месте. Уже видны башни Полоцка.

Мейнхард очнулся от охвативших его раздумий и встал, держась руками за борт. Местность вокруг уже не выглядела пустынной. Вдоль берега виднелись деревянные дома, частоколы. На воде качались челны и большие ладьи. А впереди высились купола соборов и укрепления Полоцка. Через некоторое время корабль причалил к берегу в виду крепостной стены. Купцы начали руководить выгрузкой товара, а Мейнхард с несколькими купцами пошел в город. Многолюдье на улицах, белокаменные церкви и высокие деревянные терема поразили воображение Мейнхарда.

Верхний замок казался неприступной твердыней. С трех сторон он был защищен реками, а с четвертой — глубоким рвом. Укрепленный детинец имел двое ворот, одни вели на Великий посад, другие — к мосту через Пологу в сторону Заполотья. Собор, княжий терем, церкви — все это придавало городу внушительный облик. На посаде в многочисленных мастерских беспрестанно кипела работа. Постройки теснились здесь друг возле друга, отделяемые тынами. Здесь трудились кузнецы, гончары, кожевники, бондари, златокуз-нецы, сапожники и другие ремесленники. Полоцк славился своей обувью и ювелирными украшениями.

Немцы, бывавшие здесь, по-прежнему считали Владимира, правившего Полоцком, королем, властителем всех земель вдоль Двины до самого Варяжского моря. На Двине, в землях соседних леттов, были еще два княжества, зависимых от Полоцка, Ерсика и Кукейнос, управляемые русскими князьями. Немецкие купцы попросили аудиенции у князя, и им сообщили, что завтра поутру они должны прийти на княжий двор.

Наутро князь принял их в сенях, где обычно совещался со своими ближними, сидя на троне, по бокам которого стояло несколько бояр и дружинников. Владимир был в хорошем настроении. Он принял от купцов дары, пожелав им удачного торга в городе. После того, как купцы поблагодарили князя, вперед выступил Мейнхард. Купеческий толмач начал переводить: