Ксения Мяло - Россия и последние войны ХХ века

Уже с 1989 года сверхзадачей СЕ становится «мониторинг демократических преобразований в бывших социалистических странах и оказание помощи в обустройстве новой политической надстройки». С распадом СССР, вступлением бывших союзных республик и самой РФ в Совет Европы они также стали объектом аналогичного попечения. И, кстати сказать, одним из условий, которыми оказалось щедро обставлено принятие РФ в СЕ в январе 1996 года, был вывод российского воинского контингента из Приднестровья — условие, вновь предъявленное ей и принятое ею в Стамбуле осенью 1999 года. А ровно 4 года спустя после того, как российские депутаты радостно смеялись в Страсбурге [1371] особенно, до потери самоконтроля, закатывался В. Лукин , настало время держать ответ перед строгой наставницей — Европой.

Согласимся, последняя в своей логике была права. Она ведь не скрывала, что речь будет идти о мониторинге политического и особенно военно-политического поведения России; никаких сомнений не могло быть и в том, что, с учетом всего исторического контекста проблемы, мониторинг этот обещал быть весьма строгим и даже пристрастно-мстительным. Трагедия же современной России состоит в том, что она оказалась раздираемой двумя противоположными и несовместимыми стремлениями.

Интересы национальной безопасности все более настойчиво требуют от нее «державного» формата поведения: масштаб угроз, с которыми она столкнулась, не позволяет совладать с ними иначе, нежели в таком формате, мобилизуя свою хотя и пошатнувшуюся, но все еще достаточно большую, в том числе и военную силу. А также — что особенно важно — соответствующие психологические стереотипы поведения. Однако за недопущением «рецидивов державности» [1372] именуемой «имперскостью» бдительно следит Совет Европы. По всем признакам он, как и Запад в целом, твердо намерен пресекать любые попытки России усидеть на двух стульях: традиционной державности и перестроечно-постперестроечного «вхождения в цивилизованное сообщество», которое — признаем и это — тоже имеет немало сторонников в самой России. Последнее, то есть «вхождение», может даже считаться фундаментальным идеологическим самообоснованием новой России; ради такого «вхождения» крушился Союз, разрывалась историческая память, осуществлялась вивисекторская «ломка стереотипов», о которой достаточно подробно говорилось выше. Наследуя Ельцину, Путин, разумеется, принял и эту часть наследства — причем вполне добровольно.

Разумеется, ослабленная, растерявшая союзников, увязшая в долгах Россия и не может пойти на резкий пересмотр этого главного догмата последних 15 лет, на котором уже выросло целое поколение. Однако хочет ли она этого и хочет ли этого ее новый президент? На сегодняшний день риторика его, с участившимися нападками на «имперскость» и «империю», не позволяет утверждать этого с полной определенностью. А такая двойственность не может не оказывать воздействия на весь ход событий в Чечне.

Еще в январе 2000 года, накануне исторической сессии ПАСЕ, открывшейся 27 числа, В. Путин на встрече с делегацией ПАСЕ поддержал идею лорда Рассела-Джонстона о желательности присутствия международных наблюдателей в Чечне.

Рассел-Джонстон пояснил, что речь идет не о военных наблюдателях. В состав такой группы должны войти журналисты, представители правозащитных организаций, Евросоюза и ОБСЕ. Что это могло означать для армии, действующей в условиях чеченского ада [1373] «Добро пожаловать в ад. Часть II», гласила одна из надписей на стенах домов в Грозном зимой 1999–2000 годов , догадаться нетрудно. Стоит ли напоминать, под каким жестким контролем держали прессу натовские военные во время войны в Заливе? Ну, а о «представителях правозащитных организаций» там вообще никто не слыхал. И как тут не вспомнить генерала Халеда: «Если уж приходится воевать, бери в союзники сверхдержаву».

Россия сама лишила себя этого статуса и теперь пожинала плоды; особенно же горькие плоды пожинала ее армия, лишенная свободы действий, необходимой при решении задач того масштаба, которые стояли перед ней.

Депутатов ПАСЕ не убедили заверения Игоря Иванова, в своем выступлении на сессии особо подчеркнувшего, что «Россия, по существу, защищает сейчас общие границы Европы от варварского нашествия международного терроризма, который последовательно и настойчиво выстраивает ось своего влияния: Афганистан — Центральная Азия — Кавказ — Балканы». Нельзя не признать, что в контексте действий Запада на Балканах, обеспечивших триумф террористической ОАК, стратегических целей США, заявленных ими еще во время присутствия ОКСВ в Афганистане, визитов Ахмадова и Вачагаева, соответственно, в Париж и Лондон [1374] не говоря уже о концентрации исламистских штаб-квартир в последнем , дружественной переписки Воллебэка и Масхадова, этот архаический евроцентристский тезис звучал даже комично. Разумеется, Европа осталась при своем мнении. И хотя в январе полномочия России в Совете Европы еще не были приостановлены [1375] это произойдет позже, в апреле , заключение юридического комитета, представленное депутатом от ФРГ Рудольфом Биндигом, было очень суровым. Оно гласило, в частности:

«…Масштаб российского военного вмешательства в Чечне не может быть оправдан как чистая антитеррористическая операция. Комитет, полностью осуждая террористические акты и попрание прав человека и международных гуманитарных законов, совершенных чеченскими бойцами, осуждает максимально жестким образом непропорциональное использование силы российскими федеральными войсками» [1376] курсив мой. — К.М. .

Как видим, даже осуждение оказалось дозировано не в пользу России. И тем большее удивление вызывает позиция МИДа, озвученная дипломатом, пожелавшим остаться неизвестным. Суть ее сводилась все к тем же иррациональным иллюзиям дружественного [1377] если не любовного взаимопонимания с Европой; безосновательно утверждалось, что все, кто побывал на Северном Кавказе с Расселом Джонстоном, «вернулись оттуда другими людьми». Но самое главное — утверждалось, что Москве, по окончании военных действий, понадобится сотрудничество с ПАСЕ, чтобы привести территорию Чечни «к евростандартам».

Иными словами, в традиции, восходящей к Козыреву и Шеварднадзе, упорно отбрасывалась, вопреки вполне откровенным заявлениям политических лидеров западных стран, даже сама мысль о том, что Запад может преследовать свои и далеко не совпадающие с национальными интересами России цели. И что для достижения этих целей он сначала постарается «привести к евростандартам» саму Россию, а прежде всего — ее армию.