Юлия Мизун - Тайны языческой Руси

Представление о мосте, который ведет в страну отцов, вошло из язычества в христианство. Христианство не смогло задушить (то есть убить душу народа) язычество и приспособилось к нему, хотя рану всему народу оно нанесло почти смертельную и незаживающую. Но отцы церкви вложили свой смысл в идею язычников, исказив ее в принципе. Они всячески старались запугать народ и подчинить его своей власти, которая становилась неограниченной и неконструктивной. Поэтому в их редакции это не просто водное пространство, а огненная река. Ее преодолевают как праведники, так и грешники, но первые идут в рай, а вторые — в ад. Праведников (кроме отцов церкви) не было, поэтому воображение духовных лиц направляло весь народ в ад. Кто хотел спастись, должен был повиноваться отцам церкви, которые очень быстро превратились в самых богатых владельцев земель и т. п.

В «Сказании Панфутия Боровского», которое было освящено христианством, говорится о том, как один умерший человек прошел в рай по трупам нищих. Кто заставил нищих? Они это сделали добровольно в благодарность за милостыни этого небедного человека при его жизни. Нищие, которых он «осчастливил» при жизни, добровольно «сотворили» из своих тел «яко мост через страшую ту реку». Так «добродетель» попала в рай, в «чудное место». Вот тот образец справедливости, который освятили отцы церкви! Что касается моста, то вера в него сохранилась до сих пор. Поэтому в гроб под голову покойнику кладут несколько щеп от гроба. Они могут пригодиться душе умершего, если придется чинить мост.

Иногда этот мост представляли в виде радуги, которая своими концами уходила под землю, а вершиной касалась небесного свода. Афанасьев об этом пишет так: «Издревле радуга признавалась за путь усопших». До сих пор сохранилась вера в то, что радуга — путь к стране отцов, мост в небесное пространство. В скандинавской поэме «Эдца» радуга называется небесным мостом.

Исходя из представления о мосте по пути в страну отцов, становится понятным, почему хоронили не только в лодках (гробах), но и в санях. Этот обычай сохранился и при христианстве. Об этом свидетельствует былина «О Потыке Михайле Ивановиче», где сказано, что когда умерла жена Потыки — Авдотья Лиховидьевна, то

В санях хоронили и Владимира в Киеве. В летописи под датой «15 иуля 1015 г.» сказано следующее: «Умре же (Владимир) на Берестовем, ипотаиша и, бе бо Святополк Кыеве. Ночью же можно клетми проимавше помост, обертевше в ковер и ужи свесиша на землю. Взложьше и на сани, вехше поставиша и в святей Богородици, юже бе создал сам».

Такое свидетельство далеко не единственное в летописях. Там содержится целый ряд указаний, в которых сани фигурируют в погребальной процессии. Тела умерших везут на санях как летом, так и зимой. В Лаврентьевской летописи под 1054 г. записано: «Всеволод же спрята тело отца своего (Ярослава), взложьше на сани и везоша и Кыеву». В этой же летописи под 1074 г. описано убийство Изяслава. 3 октября летописец прибавляет, что тело князя «взложивше на сани повезоша и, с песнями попове и черноризци». В Ипатьевской летописи под 1113 г. записано: «Представися благоверный князь Михаил, зовемый Святополк, месяца апреля в 16 день, за Вышегородом, и привезоша и в ладьи Киеву и спрятавше тело его и взложиша в сане… и положила в церкви святого Михаила». Летописи сообщают, что тело князя Владимира Васильевича, умершего 10 декабря, везли в санях и ставили в церкви. Сани используют и для перевозки мощей святого князя Глеба. В санях не только перевозили, но и переносили тело. Это видно на миниатюре, которая помещена в описании жития Бориса и Глеба при Сильвестровском списке. То же изображено на древней иконе, на которой изображено перенесение к гробнице тела св. митрополита Петра. Это же самое (похороны в санях) следует из описания царских похорон в «Выходах Государей».

В России до недавнего времени (а может, в отдельных местах и сейчас) существовал обычай оставлять на могиле сани или даже закапывать их в могиле рядом с покойником. Точнее, закапывали не все сани, а только оглобли от саней, на которых привезли тело, вязки, ломаные полозья, а также ступицу от колеса. Это свидетельствует о том, что раньше на Руси существовал обычай погребения покойника на санях. Это подтверждают и результаты археологических находок. В кургане были найдены остатки волокуш (они в древнее время заменяли сани), на которых привезли покойника. Его и похоронили на этих волокушах.

Хоронили не только в санях и в лодке. Наездник степей скиф хоронил себя на ретивом коне, а знатный и удалой русский богатырь Потык Михайло Иванович зарывается в могилу с конем и сбруей ратной. Погребали на конях, потому что верили, что на коне легче будет достичь страны отцов. Специалист пишет так: «В камеру покойник был введен верхом на лошади и последней голова разбита камнями». В былине «О Потыке Михайле Ивановиче» сохранилось описание погребения на коне. Описано, что этот сказочный богатырь велел себя похоронить заживо на своем коне (после смерти своей жены). Это описано так:

Бедных людей хоронили без коней. На основании археологических данных исследователь пишет: «Бедный люд погребался в простых неглубоких гробницах под небольшими круговидными курганами, коней при них не бывает». Полагали, что до страны отцов можно дойти и пешком. До недавнего времени существовал обычай класть в гроб покойнику кроме надетых на ноги новых лаптей еще одну пару — на поход до страны отцов в качестве запасной пары. Кроме того, в гроб кладут палку (посох), чтобы облегчить долгую дорогу путника. В духовных стихах, составленных на базе язычества, встречаются слова «души подходят» к реке, «души побрели», «души идут» и т. п.

В страну отцов души идут в сопровождении провожатого:

В духовных стихах сказано, как умершие умоляют Михаила Архангела проводить их в страну отцов, а точнее в царство небесное (это по христианской интерпретации):

Такие проводники были и у других народов.

Наши же предки представляли, что проводник может и перевозить души умерших по водному пространству. Опять же приходится обращаться к духовным стихам, в которых, как в кривом зеркале, отражаются языческие обычаи и взгляды. В одном духовном стихе «О Страшном суде» сказано: