Юрий Фельштинский - Архив Троцкого (Том 2)

Большевик-ленинец,

член ВКП(б) с 1908 г.,

исключенный из партии за отказ

осудить взгляды оппозиции

Иван Кузнецов

[Февраль 1928 г.]

ТРОЦКИЙ — МУРАТОВУ

1 марта

Тара, Муралову.

Здоровье удовлетворительно. Работаю. Послал вчера открытку, завтра письмо. Троцкий

ТРОЦКИЙ — РАДЕКУ

[Начало марта]

Телеграфировали [в] Ишим, разумеется, безрезультатно. Как устроились, [как] здоровье? Мы благополучны. Привет [от] Натальи Ивановны, Левы. Троцкий

ТРОЦКИЙ — РАДЕКУ

[Начало марта] Ишим, Урал, Радеку.

Как живете? Мы здоровы. Привет. Троцкий

С. СЕДОВ — ТРОЦКОМУ

Молния, Алма-Ата, Троцкому, из Москвы.

1 марта.

Немедленно молнией телеграфируйте здоровье. Сергей.

ВИРАП[43] — ТРОЦКОМУ

Алта-Ата, Троцкому, из Тифлиса.

1 марта.

Узнал, что Верный называется Алма-Ата. Подписался на «Заря Востока»[44] для вас. Пламенный привет из Грузии. Вирап, Грибоедовская 13.

ТРОЦКИЕ — ПРЕОБРАЖЕНСКОМУ

Уральск, Евгению Алексеевичу Преображенскому.

2 марта.

Послал письмо, две открытки. Телеграфируйте, как живете. Привет, Лее, Наталья, Лева

ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ — ТРОЦКОМУ

Алма-Ата, Троцкому, из Уральска.

2 марта.

Получил открытку, ответил заказным [письмом], привет, Евгений

Л. СЕДОВ — ВИРАПУ

Тифлис, Грибоедовская 13, Вирап.

3 марта.

Спасибо [за] выписку газеты. Буду [с] интересом следить [за] жизнью Закавказья. Братский привет, Лева

Алма-Ата, Троцкому, из Новосибирска.

4 марта.

Шлем горячий привет. Назначение Мариинск, Минусинск.

Бронштейн, Козловский, Воровская[45]

ЛАЗЬКО[46] — ТРОЦКОМУ

Алма-Ата, Троцкому, из Оренбурга.

4 марта.

Едем из Бутырок в Казахстан, шлем коммунистический привет.

Лазько

А. СЕДОВА — Л. СЕДОВУ

Алма-Ата, Л. Седову, из Москвы. 4 марта.

Есть сведения [о] серьезной болезни папы. Твои телеграммы подозрительны. Немедленно сообщи подробно состояние. Целую, Аня

«Личные отходы от оппозиции неминуемы в той труднейшей обстановке, в которой оппозиции приходится бороться за дело Ленина»,— так писали большевики-ленинцы в своей платформе накануне XV съезда.

После ренегатства Зиновьева и Каменева на этот же путь измены вступил и Пятаков. В «Правде» появилось его покаянное заявление. Свое покаяние Пятаков начинает с трафаретного (и лицемерного) признания всех ренегатов, пишущих под диктовку Сталина, будто фракционная работа была продуктом злой воли оппозиции. «Фракционная организация и фракционная борьба, привели к такого рода выступлениям, которые явно ослабляли партию как носительницу диктатуры пролетариата. Такие методы борьбы я никоим образом правильными признать не могу». Но ведь Пятакову лучше, чем кому-либо, известна готовность большевиков-ленинцев прекратить фракционную деятельность, если им будет дана возможность защиты ленинской пролетарской линии внутри партии. Что же оставалось делать действительным большевикам, когда официальное руководство партии предпочитало блок с Чан Кайши лозунгу Советов в Китае, блок с Хиксом[48] и Переедем борьбе с оппортунизмом, когда требование борьбы с растущей кулацкой опасностью объявляли перед всей страной желанием ограбить крестьянство, когда указание на необходимость более внимательного отношения к материальным нуждам рабочего класса клеймили как демагогию, когда призыв к борьбе с бюрократией выдавался за критику основ пролетарской диктатуры. Ошибки ЦК усугублялись, увеличивался и зажим внутри партии... Как же обо всем этом «забыл» Пятаков? Фракционные выступления ослабляли партию. Вместо этой бухаринско-сталинской формулировки не мешало бы диалектически поразмыслить — не была бы ослаблена партия еще больше, если бы оппозиция не вела такого наступления, не развернула такой ожесточенной критики линии нынешнего партруководства. Разве это не привело бы к тому, что партия еще более уклонилась от ленинского революционного пути? Все это было ясно Пятакову еще совсем недавно... После XV съезда он ведь подписал заявление четырех (Муралова, Раковского, Радека и Смилги)[49].

Что случилось нового за эти два с половиной месяца, что заставило Пятакова пересмотреть свою прежнюю «установку»? В противоположность Зиновьеву и Каменеву он никаких новых «важнейших фактов партийной политики» не приводит в свое оправдание. Он выдвигает два момента. Первое: для него недопустим разрыв с ВКП. Второе: его «сомнения в том, что политика союза рабочих и крестьян превратится в политику игнорирования классовых различий в деревне (кулак — середняк — бедняк)», оказались ошибочными сомнениями.

Пятаков считает, что перед оппозиционером имеется три пути: 1) вне партии вести политическую борьбу; 2) вне партии прекратить вести политическую борьбу; 3) и вернуться в партию. Второй путь он справедливо отвергает, ибо «такой ответ есть уклонение от ответа и отказ от участия в политической борьбе рабочего класса». Пятаков избирает третий путь. Но от него требуют стать на сталинско-бухаринскую позицию, целиком принять бухаринское схоластическое рассуждение: термидор у нас или диктатура пролетариата. И вот Пятакову сразу стала непонятна оценка, которая неоднократно делалась оппозицией: да, у нас диктатура пролетариата, но она находится под сильным давлением враждебных классовых сил: наряду с революционными мероприятиями проводится и целый ряд мероприятий, идущих вразрез интересам пролетариата; наряду с сохранением мировой революционной роли СССР в политике нынешнего партруководства имеется многое, тормозящее победоносное развитие мировой революции (политика в Китае, в Англо-русском комитете, преследование левых в Коминтерне и т. п.); именно для защиты диктатуры пролетариата, для ее сохранения необходимо активное воздействие оппозиции на партию. Пятаков уже успел забыть, как и он вместе с другими оппозиционерами доказывал, что именно в результате активности оппозиции задерживается сползание нынешнего партруководства с пролетарской позиции; что благодаря оппозиции имеют место короткие левые зигзаги в нашей политике; что левые зигзаги сменяются правым курсом, если не мобилизовать пролетариат на защиту его завоеваний, если не противопоставить дружный пролетарский отпор нажиму термидорианцев на власть и партию.