Андрей Андреев - Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

В дальнейшем же ходе XIX в. все немецкие университеты были поставлены в такие условия, когда между ними шло непрерывное соревнование по привлечению научных сил, с одной стороны, и студентов, с другой.

Следствием этого явилась интеграция немецкого образовательного пространства, завершившаяся в середине XIX в. и послужившая не последней среди предпосылок к объединению Германии. В этом процессе развивались новые формы как научной организации университетов (возникновение новых кафедр, появление университетских научных институтов, клиник и др.), так и преподавания в них (основание семинаров практически по всем предметам, возросшее значение приват-доцентуры, относительный вес которой в лекциях все время увеличивался).

При этом и здесь импульсы к созданию семинаров или научных институтов шли не только из Берлина, но и из других немецких университетов. Так, для развития методологии не только своих наук, но и естествознания в целом огромное значение сыграла уже упомянутая первая в Германии научно-исследовательская химическая лаборатория Либиха в Гиссене (1825), а также математический семинар в Кёнигсберге (1834), которым руководил К. Г. Якоби. Стоит отметить, что в оба этих научных центра незамедлительно были отправлены молодые ученые из России.

Приват-доцентура как институт также родилась не в Берлине. Уже на рубеже XVIII–XIX вв. она употреблялась в баварских университетах, Галле, Гёттингене. Но именно в «классическом» университете приват-доценты впервые заняли столь существенное, едва ли не ведущее место в преподавании, читая лекции по максимально широкому кругу научных дисциплин. Между молодыми учеными, для которых плата за лекции была единственным источником их финансирования в университете, развивалась здоровая конкуренция за слушателей, что вело к повышению уровня лекций. Неудивительно, что именно приват-доценты открывали новые актуальные курсы, вводили в лекции новейшие научные достижения и методы, тем самым значительно обогащая систему преподавания немецких университетов. [1223]

Отличие же Берлинского университета от других было в том, что он особенно преуспел в создании новой «академической культуры», направленной на поощрение научных исследований. Здесь сошлись все преимущества столичного местоположения, научной инфраструктуры (библиотек, музеев и др.), возможность быстрого обращения к государству за материальной поддержкой – т. е. все нужное, чтобы обеспечить плодотворный научный поиск. Поэтому образ берлинского ученого приобрел немалую притягательную силу внутри Германии и мог воздействовать далеко за ее пределами. «В Берлине как надобно каждый день обедать, так надобно заниматься философией», – восклицал один из русских студентов середины XIX в., подразумевая здесь под философией науку вообще. [1224]

Итак, немецкий университет к середине XIX в. прошел исторический путь от средневековой корпорации до «исследовательского университета», объединения ученых и студентов ради науки, которое оказало мощное воздействие на высшее образование в мировом масштабе и выдвинуло немецкие высшие учебные заведения в лидеры новых научных направлений, генераторы идей и форм развития науки во всем мире. Хотя, кроме Берлина, новых немецких университетов в это время основано не было, но значительный скачок, который сделала система немецкого университетского образования в целом, вывел вперед в отдельных научных областях даже такие прежде незначительные университеты, как Гиссен (в химии) или Гейдельберг (в юриспруденции).

Ключевым идеологическим понятием «классического» университета стало Bildung, в котором воплотился идеал совместного творческого совершенствования личностей в университете путем науки. Даже на уровне языка оно было противопоставлено утилитарному Ausbildung, под которым подразумевалось узконаправленное обучение в рамках будущей профессии. Научный идеал «классического» университета стал одной из идей, объединявших нацию – причем идеей, близкой не только немцам, но и представителям других народов. В этом оказался залог универсальности «классической» модели университета и огромный потенциал ее распространения по всему миру, в том числе и в Россию, деятели которой имели возможность пристально изучать кардинальные изменения облика немецких университетов, стремясь эффективно использовать их в ходе собственных реформ высшего образования.

Новый период в университетской истории России начался на рубеже 1820—30-х гг. массовыми командировками будущих русских профессоров в Берлин, который получил для отечественных университетов такое же значение, какое прежде имел Гёттинген. Если последний служил образцом в начале царствования Александра I, когда университетская система России, наполняясь иностранцами, приобретала «космополитический» оттенок (известна фраза M. Н. Муравьева, что когда-нибудь «приедут и шведы учиться в Москву», но разве такая задача стояла перед русским образованием?), то при Николае I наконец строилась именно национальная наука из ее российских представителей, не уступающих европейскому уровню. Как раз достижению этой цели и способствовало обращение к опыту В. фон Гумбольдта в Берлинском университете.

Сопоставление в таком контексте имен В. фон Гумбольдта и С. С. Уварова уже встречалось в историографии. [1225]Действительно, в направлениях их университетской политики и даже в этапах биографии можно проследить много общего. Оба они были аристократами по рождению, воспитанию и привычкам, оба получили прекрасное образование дома (при этом Уваров никогда не садился на университетские скамьи, а Гумбольдт побывал-таки студентом в Гёттингене, но в течение всего трех семестров). [1226]Но среду университетов они знали хорошо, имея друзей и учителей среди ученых и сами с молодости занимаясь наукой, но не ради профессорской карьеры (такая мысль ни Гумбольдту, ни Уварову не могла прийти в голову), а ради «науки как таковой». Общим научным интересом обоих была филология, на почве которой произошло их личное сближение: в 1811 г. составленный Уваровым проект «Азиатской академии» вызвал сочувственный отклик Гумбольдта, углублявшегося тогда в сравнительное языкознание и изучавшего санскрит, а в дальнейшем их переписка длилась до 1821 г., затрагивая исключительно научные темы. [1227]

Вступив на службу, и тот и другой избрали дипломатическое поприще, более того, в ходе наполеоновских войн Гумбольдт выполнял ряд миссий в Вене, где в это время в российском посольстве служил Уваров, и, по всей видимости, именно там в 1807 или 1808 г. они впервые познакомились. В 1809 г. Гумбольдт возглавил департамент образования в министерстве внутренних дел Пруссии, а годом позже Уваров получил назначение на пост попечителя Петербургского учебного округа. Несколько лет спустя ему удалось, казалось бы, невозможное: в рамках министерства А. Н. Голицына, при распространявшемся неприятии университетов – и не только немецких, но и отрицании их пользы для России вообще – Уваров в 1819 г. сумел воплотить в жизнь план открытия нового отечественного университета в Петербурге.