Николай Карамзин - Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге

Владимир, уже готовый к тому, с радостию изъявил согласие креститься, но хотел прежде, чтобы Императоры, в залог доверенности и дружбы, прислали к нему сестру свою. Анна ужаснулась: супружество с Князем народа, по мнению Греков, дикого и свирепого, казалось ей жестоким пленом и ненавистнее смерти. Но Политика требовала сей жертвы, и ревность к обращению идолопоклонников служила ей оправданием или предлогом.

Горестная Царевна отправилась в Херсон на корабле, сопровождаемая знаменитыми духовными и гражданскими чиновниками: там народ встретил ее как свою избавительницу, со всеми знаками усердия и радости. В летописи сказано, что Великий Князь тогда разболелся глазами и не мог ничего видеть; что Анна убедила его немедленно креститься и что он прозрел в самую ту минуту, когда Святитель возложил на него руку. Бояре Российские, удивленные чудом, вместе с Государем приняли истинную Веру (в церкви Св. Василия, которая стояла на городской площади, между двумя палатами, где жили Великий Князь и невеста его).

Херсонский Митрополит и Византийские Пресвитеры совершили сей обряд торжественный, за коим следовало обручение и самый брак Царевны с Владимиром, благословенный для России во многих отношениях и весьма счастливый для Константинополя: ибо Великий Князь, как верный союзник Императоров, немедленно отправил к ним часть мужественной дружины своей, которая помогла Василию разбить мятежника Фоку и восстановить тишину в Империи.

Сего не довольно: Владимир отказался от своего завоевания и, соорудив в Херсоне церковь – на том возвышении, куда граждане сносили из-под стен землю, возвратил сей город Царям Греческим в изъявление благодарности за руку сестры их. Вместо пленников он вывел из Херсона одних Иереев и того Анастаса, который помог ему овладеть городом; вместо дани взял церковные сосуды, мощи Св. Климента и Фива, ученика его, также два истукана и четырех коней медных, в знак любви своей к художествам (сии, может быть, изящные произведения древнего искусства стояли в Несторово время на площади старого Киева, близ нынешней Андреевской и Десятинной церкви). Наставленный Херсонским Митрополитом в тайнах и нравственном учении Христианства, Владимир спешил в столицу свою озарить народ светом крещения».

Свет, который пролился вместе с крещением всего народа, был больше подобен молнии Перуна: Владимир приказал изрубить прежних идолов (вместе с Перуном, которого сам втащит в русский пантеон) на куски, а людей согнать в Днепр силой, если не пойдут по доброй воле.

«Изумленный народ, – добавляет историк, – не смел защитить своих мнимых богов, но проливал слезы, бывшие для них последнею данию суеверия: ибо Владимир на другой день велел объявить в городе, чтобы все люди Русские, Вельможи и рабы, бедные и богатые шли креститься – и народ, уже лишенный предметов древнего обожания, устремился толпами на берег Днепра, рассуждая, что новая Вера должна быть мудрою и святою, когда Великий Князь и Бояре предпочли ее старой Вере отцев своих.

Там явился Владимир, провождаемый собором Греческих Священников, и по данному знаку бесчисленное множество людей вступило в реку: большие стояли в воде по грудь и шею; отцы и матери держали младенцев на руках; Иереи читали молитвы крещения и пели славу Вседержителю.

Когда же обряд торжественный совершился; когда Священный Собор нарек всех граждан Киевских Христианами, тогда Владимир, в радости и восторге сердца устремив взор на небо, громко произнес молитву: «Творец земли и неба! Благослови сих новых чад Твоих; дай им познать Тебя, Бога истинного, утверди в них Веру правую. Будь мне помощию в искушениях зла, да восхвалю достойно святое имя Твое!»».

Но такую идиллическую картину рисует только монах-летописец. Реальная картина была и жестче, и кровавее. Во всяком случае, Новгородская летопись сохранила как раз более правдивое описание поголовного крещения. Людей загоняли в воды Волхова силой, несогласных просто швыряли в реку, кто-то тонул, отказывающихся наотрез убивали, а дабы не перепутать, кто уже крещен, а кто еще не прошел через обряд, на шею надевали заготовленные кресты единого образца.

Воевода Путята велел рубить головы непокорным язычникам, а Добрыня приказал зажечь их дома. Новгород горел. Трупы несчастных швыряли в Волхов, и они плыли по течению вместе с кусками изрубленных идолов.

После крещения воды Волхова были красны от крови. Вряд ли в Киеве крещение прошло более спокойно.

Карамзин приводит новгородский рассказ, но не рискует его комментировать. К тому же рассказ происходит из Иоакимовской летописи, которую историк считал поддельной. Но это вряд ли. Родословие первых князей и мифическая история славян могли быть подделкой. Но память народная сохранила пословицу о новгородском крещении: Путята крестил Новгород мечом, а Добрыня огнем. Вот этого-то уже никоим образом подделать невозможно…

Введение новой веры сразу повысило престиж Руси в глазах крещеных соседей. Это можно записать Владимиру в плюс. Кроме того, в его правление было построено множество новых городков: так усиливался контроль над отдаленными областями. Новые города встали и на порубежье, где необходимо было держать защиту от набегов кочевников. С западными соседями к концу правления он установил мирные отношения, но с печенегами приходилось сражаться, практически раз в пару лет, а то и через год они доходили чуть не до самого Киева.

Но самая сложная проблема ожидала его не в стане врагов, а в собственной семье. Владимир, имея множество жен, имел и множество наследников. Двенадцать его сыновей получили свои уделы, но мира не было не только между ними, но и между сыновьями и отцом. Сосланный в отдаленный, хотя и богатый Новгород сын Ярослав так же алкал власти, что и Владимир, когда-то пошедший войной из Новгорода на своих братьев.

Точно по отцовскому рецепту Ярослав призвал из-за моря варяжскую дружину и готовил поход на Киев. Дело было вот в чем: Владимир требовал с Новгорода высокой дани, Ярослав, унаследовавший ту же отцовскую скупость, платить не желал. Киевский князь увидел в этом нежелании стремление и вовсе выйти из подчинения Киеву. Он готовил против Ярослава свое войско, ждали только установления погоды.

Но пока ждали, Владимир от ярости занемог и умер. Сразу после его смерти разгорелась жестокая борьба за киевский стол.

Детей у Владимира было множество. «Первою его супругою, – сообщает Карамзин, – была Рогнеда, мать Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода и двух дочерей; умертвив брата, он взял в наложницы свою беременную невестку, родившую Святополка; от другой законной супруги, Чехини или Богемки, имел сына Вышеслава; от третьей Святослава и Мстислава; от четвертой, родом из Болгарии, Бориса и Глеба… Станислав, Позвизд, Судислав родились, кажется, после.