Николай Карамзин - Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге

Окружив Иоанна толпою молодых людей, смеялись, когда он бесчинно резвился с ними или скакал по улицам, давил жен и старцев, веселился их криком. Тогда Бояре хвалили в нем смелость, мужество, проворство! Они не думали толковать ему святых обязанностей Венценосца, ибо не исполняли своих; не пеклись о просвещении юного ума, ибо считали его невежество благоприятным для их властолюбия; ожесточали сердце, презирали слезы Иоанна о Князе Телепневе, Бельском, Воронцове в надежде загладить свою дерзость угождением его вредным прихотям, в надежде на ветреность отрока, развлекаемого ежеминутными утехами.

Сия безумная система обрушилась над главою ее виновников». Учитывая особенности характера юного царя, обрушение было кровавым.

«Шуйские хотели, чтобы Великий Князь помнил их угождения и забывал досады, – продолжает Карамзин, – он помнил только досады и забывал угождения, ибо уже знал, что власть принадлежит ему, а не им. Каждый день, приближая его к совершенному возрасту, умножал козни в Кремлевском дворце, затруднения господствующих Бояр и число их врагов, между коими сильнейшие были Глинские, Государевы дядья, Князья Юрий и Михайло Васильевичи, мстительные, честолюбивые: первый заседал в Думе; второй имел знатный сан Конюшего. Они, несмотря на бдительность Шуйских, внушали тринадцатилетнему племяннику, оскорбленному ссылкою Воронцова, что ему время объявить себя действительным Самодержцем и свергнуть хищников власти, которые, угнетая народ, тиранят Бояр и ругаются над самим Государем, угрожая смертию всякому, кого он любит; что ему надобно только вооружиться мужеством и повелеть; что Россия ожидает его слова. Вероятно, что и благоразумный Митрополит, недовольный дерзким насилием Шуйских, оставил их сторону и то же советовал Иоанну. Умели скрыть важный замысел: двор казался совершенно спокойным.

Государь, следуя обыкновению, ездил осенью молиться в Лавру Сергиеву и на охоту в Волок Ламский с знатнейшими сановниками, весело праздновал Рождество в Москве и вдруг, созвав Бояр, в первый раз явился повелительным, грозным; объявил с твердостию, что они, употребляя во зло юность его, беззаконствуют, самовольно убивают людей, грабят землю; что многие из них виновны, но что он казнит только виновнейшего: Князя Андрея Шуйского, главного советника тиранства. Его взяли и предали в жертву Псарям, которые на улице истерзали, умертвили сего знатнейшего Вельможу. Шуйские и друзья их безмолвствовали: народ изъявил удовольствие».

Иван этого народного удовольствия не забыл никогда. В будущем он ссылался именно на этот довольный глас народа. Гласом народа можно было оправдать любые зверства.

С боярами, которых царь винил в своих несчастьях, он разобрался просто и быстро: сослали Федора Шуйского-Скопина, Князя Юрия Темкина, Фому Головина и многих иных чиновников в отдаленные места, знатного Боярина Ивана Кубенского, сына двоюродной тетки Государевой, Княжны Углицкой, посадили в темницу, Афанасию Бутурлину отрезали язык, попали в опалу и освобожденный из ссылки самим Иваном прежний любимец Воронцов, и князья Петр Шуйский, Горбатый и Дмитрий Палецкий.

А потом случился новгородский мятеж. Мятеж был еще тот: новгородские пищальники, встретив Ивана на охоте, хотели ему подать жалобы на своих начальников, Иван перепугался, ожидал смерти и потом стал выяснять, кто этих пищальников подослал. Дьяк Захаров, которому было дело поручено, доложил, что это Кубенский и Воронцовы, Федор и Василий. Иван доискиваться правды не стал: всем отрубили головы.

Государственными делами Иван занимался мало: ему больше нравились охота и поездки по монастырям. Из детства он вынес любовь к чтению церковных книг. Посещение храмов и монастырей дарило ему минуты тихой радости.

На 17-м году жизни царь объявил о своем желании жениться. Этот вопрос он продумал так досконально, что бояре остались в недоумении: юноша просил митрополита найти ему невесту из русских, объясняя это тем, что с иноземкою не будет у него настоящего счастья. Бояре дивились зрелости мысли, однако Иван тут же добавил, что желает не только жениться, он желал и торжественного венчания на царство.

В боярах еще тлела память, что случилось с несчастным Дмитрием, венчанным на царство таким образом. И чтобы эта мысль не воскресила ненужных ассоциаций, заговорили о Владимире Мономахе, константинопольских дарах и митрополите Эфесском.

«Генваря 16 [1547 г. ], утром, – пишет Карамзин, – Иоанн вышел в столовую комнату, где находились все Бояре; а Воеводы, Князья и чиновники, богато одетые, стояли в сенях. Духовник Государев, Благовещенский Протоиерей, взяв из рук Иоанновых, на златом блюде, Животворящий Крест, венец и бармы, отнес их (провождаемый Конюшим, Князем Михайлом Глинским, Казначеями и Дьяками) в храм Успения. Скоро пошел туда и Великий Князь: перед ним Духовник с крестом и святою водою, кропя людей на обеих сторонах; за ним Князь Юрий Василиевич, Бояре, Князья и весь Двор. Вступив в церковь, Государь приложился к иконам: священные лики возгласили ему многолетие; Митрополит благословил его. Служили молебен.

Посреди храма, на амвоне с двенадцатью ступенями, были изготовлены два места, одетые златыми паволоками; в ногах лежали бархаты и камки: там сели Государь и Митрополит. Пред амвоном стоял богато украшенный налой с Царскою утварию: Архимандриты взяли и подали ее Макарию: он встал вместе с Иоанном и, возлагая на него крест, бармы, венец, громогласно молился, чтобы Всевышний оградил сего Христианского Давида силою Св. Духа, посадил на престол добродетели, даровал ему ужас для строптивых и милостивое око для послушных.

Обряд заключился возглашением нового многолетия Государю. Приняв поздравление от Духовенства, Вельмож, граждан, Иоанн слушал Литургию, возвратился во дворец, ступая с бархата на камку, с камки на бархат. Князь Юрий Василиевич осыпал его в церковных дверях и на лестнице золотыми деньгами из мисы, которую нес за ним Михайло Глинский. Как скоро Государь вышел из церкви, народ, дотоле неподвижный, безмолвный, с шумом кинулся обдирать Царское место, всякий хотел иметь лоскут паволоки на память великого дня для России».

Венчание – пусть и со ссылкой на Мономаха – в точности повторило обряд, проведенный над несчастным Дмитрием. Однако с этого момента в употребление было введено именование «царь», хотя за царем остался и титул Великого князя. И с этого же момента Московское княжество, пусть и великое, стало называться московским царством.

По этому поводу тогдашний константинопольский патриарх издал особую грамоту. В ней говорилось: «Не только предание людей достоверных, но и самые летописи свидетельствуют, что нынешний Властитель Московский происходит от незабвенной Царицы Анны, сестры Императора Багрянородного, и что Митрополит Ефесский, уполномоченный для того Собором Духовенства Византийского, венчал Российского Великого Князя Владимира на Царство». Легенда о венчании на царство Владимира вошла в московский обиход.