Юрий Фельштинский - Архив Троцкого (Том 3, часть 2)

Диктатура пролетариата оказалась возможной в отсталой России именно потому, что ее подперла крестьянская война. Другими словами, диктатура пролетариата оказалась возможной и устойчивой потому, что ни одна из фракций буржуазного общества не оказалась способной взять на себя руководство разрешением аграрного вопроса. Или еще короче и отчетливей: пролетарская диктатура оказалась возможной именно потому, что демократическая диктатура оказалась невозможной. Наоборот, в Китае, где проделан был опыт разрешения аграрного вопроса при помощи особой демократической диктатуры, подпертой авторитетом Коминтерна, ВКП и СССР, весь этот опыт привел только к разгрому революции. Таким образом, основная историческая схема Маркса подтвердилась полностью и целиком. Революции новой исторической эпохи либо соединяют первую ступень с третьей, либо откатываются от первой ступени назад. Кто даст себе труд прочитать или хотя бы перелистать две книги второго тома моих сочинений, тот пожмет только плечами по поводу утверждения, что Троцкий игнорировал аграрный вопрос или просто не замечал крестьянства. «Клевещите, клевещите, всегда что-нибудь останется». Это единственная французская пословица, которую знают нынешние «мастера». В области аграрного вопроса я целиком и полностью опирался на работу Ленина. Мне приходилось читать за границей не десятки, а сотни рефератов в разных странах, где я излагал ленинский анализ аграрного вопроса и в период «отрезков»[542] , и в период национализации[543]. Вопрос о сотрудничестве пролетариата с крестьянством никогда не составлял предмета спора. Оттенок разногласия касался не сотрудничества пролетариата с крестьянством, а политического выражения этого сотрудничества. Поскольку Радек и сейчас, в 1928 г., пытается отвлечься от политической механики сотрудничества пролетариата с крестьянством, он тем самым фактически снимает старые мои разногласия с Лениным, или, вернее, то, что до проверки событиями казалось разногласиями.[544]

Исходя из неизбежности революционного сотрудничества пролетариата с крестьянством, как из чего-то абсолютно бесспорного, я центр тяжести всегда переносил на политическую механику этого сотрудничества. Ограничусь здесь двумя — тремя цитатами из доброй сотни, которая имеется у меня под рукой. В статье об Октябрьской стачке я писал:

«Политическая роль современного города так же мало измеряется голой цифрой его обитателей, как и его экономическая роль. Отступление реакции пред стачкой города при молчании деревни — лучшее доказательство диктатуры города. Октябрьские дни показали, что в революции гегемония принадлежит городам, в городах — пролетариату. Но вместе с тем, они обнаружили политическую отрезанность сознательно революционного города от стихии возбужденной деревни. Октябрьские дни[545] на практике поставили в колоссальном масштабе вопрос: на чьей стороне армия? Они показали, что от решения этого вопроса зависит судьба русской свободы» (Наша революция, с. 161).

Отсюда следовал тактический вывод: «Организовать деревню и связать ее с собою; тесно связаться с армией; вооружиться — вот простые и большие выводы, продиктованные пролетариату октябрьской борьбой и октябрьской победой» (там же, с. 162).

«По Ленину революция черпает свои силы прежде всего среди рабочих и крестьян самой России, [— писал Сталин.—] У Троцкого же получается, что необходимые силы можно черпать лишь «на арене мировой революции пролетариата» (Вопросы ленинизма, 1928, с. 176).

Противопоставление бессмысленно. Завоевать власть может только поддерживаемый крестьянством пролетариат данной страны. Но речь идет о дополнительных силах для отпора буржуазии других стран. И здесь Ленин говорит: у нашей революции нет никакого резерва, кроме социалистического пролетариата; без социалистического переворота на Западе — реставрация неизбежна. Таким образом, даже и в 1905 г. невозможно найти и тени разногласия в этом вопросе у меня с Лениным. Сталин не знает Ленина и не понимает его. А ИККИ превращает сталинское непонимание в резолюции, со всеми ложными ссылками и искаженными цитатами, никогда не давая себе труда их проверить.[546]

Почему же ИККИ для осуждения троцкизма в 1927 году понадобилась цитата (сама по себе безупречная) из книги Троцкого, вышедшей в 1906 г., когда большинство членов ИККИ еще в 1918 г. и позже были добрыми социал-демократами? Не похоже ли это на отсутствие политического достоинства и уважения к самим себе, когда Клара Цеткин, Шмераль, Катаяма[547], Кашен, Тельман и прочие вменяют Троцкому в вину цитату из его книги 1905 г., которой никто из них, в довершение всего, никогда не читал?[548]

Но ведь история не остановилась на 1905 г. Для Коминтерна важнее было бы выяснить, как смотрел Ленин на международное положение одинокой революционной страны в 1917 году и в дальнейшие годы после завоевания власти и в чем «троцкизм» отличался здесь — если отличался — от ленинизма.

В марте 1917 г. Сталин рассматривал взаимоотношение между империалистской буржуазией и революционным пролетариатом как разделение ролей. Борьбу пролетариата за власть он заменял «контролем» Советов над правительством капитала. По существу он представлял себе демократическую власть как «аппарат управления», в который можно врасти, которым можно постепенно овладеть.

Чистый эмпирик Сталин каждый вопрос начинает с начала, т. е. с того пункта, на котором этот вопрос сегодня предстал перед ним. Преемственности для него не существует. Вчерашний день он наглухо сдает в архив. Если он обращается к прошлому, то лишь как к свалке старого железа, в надежде найти готовую подходящую фразу, обрывок фразы, чтоб не рисковать созданием новой формулы, а прикрыться старой, независимо от того, для каких целей она создавалась. Свою кустарно оборудованную теорию он каждый раз переделывает заново. Точно так же он поступает и с историей партии. Истории в более широком смысле он почти никогда не касается. По каждому новому поводу он говорит о теориях, фактах и людях прямо противоположное тому, что говорил накануне. Его ум, его воображение, его память ограниченны, как тот мешок, в котором странствующий кустарь переносит свои инструменты. Сталин есть законченный тип Ивана Непомнящего.

Но как же все-таки человек загнал себя в тупик такого вопиющего противоречия по основному вопросу марксизма на протяжении нескольких месяцев? Субъективные причины: эмпиризм, короткомыслие, органическое презрение к обобщенью. Объективные причины: напор бюрократии и новых собственников против идей международной революции. Еще в апреле Сталин повторял по инерции старую формулу. Но Ленина уже не было. Кампания против «троцкизма», тщательно подготовлявшаяся во время болезни Ленина, была уже в полном ходу. Троцкизм — это перманентные революционные потрясения. Надо было перерезать пуповину международной революции. Ленин уже в мавзолее. Ленинизм объявляется троцкизмом.