Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Ради Бога, не соглашайся, иначе там образуется целое гнездо злодеев, замышляющих зло и вред. Дай ему лучше назначение на фронт — он слишком опасный человек, чтобы играть роль мученика.

Я велела Хвостову впредь обращаться к Воейкову вместо старого выжившего из ума болтуна. Нет, действительно, это ужасно, ужасно! Скажи об этом В., если он даст обещание держать язык за зубами, пока не увидит Хвостова. Он просит тебя принять его на этих днях по делу. Он пришлет мне свой ответ Дрентельну, — я просила хорошенько его обдумать, так как многие его будут читать, и он должен дать такие объяснения, которые могут быть оглашены.

Так как в движении находится недостаточно вагонов, я думаю, что было бы хорошо немедленно послать одного из сенаторов, например, Дм. Нейдгардта, который часто бывал в подобных командировках. Это ничего, что у него комитет Михень, — и ведь недолго обревизовать уголь в главном центре. Там огромные скопления угля, которые должны быть перевезены в крупные города, и если ты пошлешь его немедленно, то это не может быть обидой для нового министра. Он не знаком с Треповым [496], — многие против него, потому что он человек слабый и не энергичный. Наш Друг очень огорчен его назначением, потому что Он знает, что тот против Него, — его дочь сказала об этом Гр., и Он опечален, что ты не спросил у Него совета. Я тоже жалею о назначении. Я тебе, кажется, об этом говорила, что он человек несимпатичный — я его знаю довольно хорошо. Его дочери были не совсем нормальны и пробовали отравиться несколько лет тому назад. Киевский брат [497] гораздо лучше. Нужно будет заставить этого поинтенсивнее работать.

Ежедневно должно приходить 400 вагонов муки, приходит же только 200. Нужно наладить все поскорее и поэнергичнее, — мысль о ревизии кажется мне превосходной – Сенат. ревизия для угля. — Если мы его получим, народ не будет мерзнуть и будет спокоен. Нужно послать ревизора в важнейшие угольные центры, откуда уголь переправляют уже сюда. Мне неловко, что я надоедаю тебе со столькими вещами. Прилагаю прошение моего Галкина [498]о сыне. Он заставил А. написать нескольким генералам, но все ответили, что это касается маленького генерала (не умею писать его имя) — Конозаровского [499] . Ты, может быть, попросишь Киру передать ему это прошение от меня? Он хороший офицер, — был, кажется, в артиллерийской академии, — Костя слыхал о нем, — так смешно, что он сын Галкина . Лио [500]лучше, слава Богу, — теперь Волков дежурит — мне стыдно, что я увезла его из ставки.

Я надеюсь, что когда ты получишь это письмо, милой маленькой ручке будет лучше, и она не будет мешать спать по ночам.

Бедной Сербии пришел конец. Но такова, видно, ее судьба, ничего не поделаешь! Вероятно, это наказание стране за то, что они убили своих короля и королеву. Погибнет ли Черногория или ей поможет Италия? А Греция? Что за позорную комедию разыгрывают там и в Румынии, — как бы мне хотелось, чтобы все выяснилось! Мое личное мнение, что наших дипломатов следовало бы повесить. Савинский [501] был всегда другом длинноносого Фердинанда (говорят, у них общие вкусы), — он это всегда раньше говорил и всегда туда ездил. П.-Козелл [502] не исполнил своего долга, а Елим [503], по-моему, тоже дурак. Не могли бы они работать поусерднее? Посмотри, как германцы все пробуют, чтобы только добиться успеха.

Наш Друг был всегда против войны и говорил, что Балканы не стоят того, чтобы весь мир из-за них воевал, и что Сербия окажется такой же неблагодарной, как и Болгария.

Мне очень неприятно, что у тебя столько беспокойств, а меня с тобой нет. Я нахожу, что Сазонов мог бы запросить греческое правительство, почему они не выполнили своего договора с Сербией — греки ужасно фальшивы.

Как понравилось иностранцам пребывание на фронте? Должна скорее кончать. Страшно тоскую по тебе и стремлюсь к тебе, нежно целую и обнимаю.

Во вторник Ольге будет 20 лет.

Твоя старая

Женушка.

Царское Село. 2 ноября 1915 г.

Мой дорогой,

Горячо поздравляю по случаю 20-ой годовщины со дня рождения нашей дорогой Ольги. Как бежит время! Я хорошо помню каждую подробность этого памятного дня. Мне кажется, что все это происходило лишь вчера.

Серо и дождливо, унылая погода. Как ручка дорогого Бэби? Надеюсь, что не хуже, и что он не очень страдает, бедный малютка!

Жадно жду известий. В Афинах приняли австро-германскую депутацию, — враги напряженно работают для достижения своих целей, а мы всегда доверяемся и всегда нас обманывают. Всегда надо энергично следить за Балканами и показывать им нашу силу и настойчивость. Я предвижу ужасные осложнения по окончании войны, когда надо будет разрешить вопрос о балканских государствах, и опасаюсь, что эгоистическая политика Англии резко столкнется с нашей. Надо ко всему хорошенько подготовиться, чтобы не иметь неприятных сюрпризов. Надо их прибрать к рукам теперь, пока у них большие затруднения.

Вчера Андрон. рассказал А., что Волжин призвал к себе Живахова и сказал ему, что ты и я желаем его назначения, и дал ему список всех чиновников Синода, чтобы он решил, кого удалить и заменить. У одного 8 человек детей, у другого 6 и т.д. Конечно, Ж. отказался, и министр внутренних дел устроит его пока у себя, чтобы нe терять этого превосходного человека, отлично знающего церковные дела. Это просто трусость и гадость! Почему не взять его в качестве одного из помощников? Он [504] кому-то сказал, что боится нас, но Думы еще больше. Он хуже Саблера, — что поделать с таким трусом? — Если у тебя имеются бумаги от него, то непременно напиши ему, что ты желаешь знать, “назначен ли уже Ж.”? Тебе это все может показаться пустяком, но, правда же, дружок, он знает все их тайны, интриги, все ходы и выходы и мог бы принести большую пользу. Он очень решителен и мог бы поддержать В. советом, хотя и молод. Зачем увольнять из-за него бедняка, почему не назначить его помощником, неужели только потому, что мы за него просили? Это почти твое первое желание, и он его не исполняет и, несомненно, свалит вину на Ж. О, люди! такие все ничтожества, только о себе и думают, — масса прекрасных слов, а когда надо действовать, то одна трусость!

Посылаю тебе полученную нами прелестную телеграмму от Эриванцев. Я нахожу, что у Ольги лучший вид, — с тех пор, как она больше стала лежать, она выглядит менее утомленной и не такая зеленая.

Сейчас идет снег и дождь вместе, такая слякоть!

О, родной мой, благодарю еще и еще за твое милое письмо! Я была несказанно рада его получить. Каждое словечко от тебя так много для меня значит, мой ангел! Как интересно все, о чем ты пишешь! Я только беспокоюсь о Бэбиной руке, так что просила нашего Друга подумать о ней. Он просил меня передать Хвостову, чтобы тот не отвечал на письмо Дрентельна, так как ответ будет показываться направо и налево и породит еще больше сплетен, — будет еще хуже. Он не обязан отвечать, потому что это дерзость и оскорбление так писать твоему министру. А. передала ему это по телефону. Она мне дала письмо от Келлера тебе на прочтение, — когда будет свободная минута, — и затем прошение, по обыкновению.