Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Позавтракала и пила чай в поезде. Дома приняла бедного Ребиндера, жена которого недавно умерла. Потом m-me Зизи была от 8 1/2 до 9.

Сегодня принимаю Волкова. Федорова, Штюрмера, Шебеко из Москвы, все это так утомляет мозги; во время разговоров я свежа и бодра, но потом чувствую себя отупевшей.

Сейчас я должна просмотреть кучу докладов, — закончу письмо после завтрака.

Собираюсь немного покататься, чтоб освежить голову, так какмне днем предстоит выслушать 4 доклада.

Целую тебя, мой ангел, так горячо и крепко, как только возможно. Бог да благословит и да защитит тебя, любимый!

Навеки всецело

Твоя.

Ц.С. 30 октября 1916 г.

Мой любимый, милый!

Прости меня за то, что я сделала, но я должна была так поступить. Наш Друг сказал, что это было абсолютно необходимо. Протопопов в отчаянии, что вручил тебе тогда ту бумагу, он был уверен в своей правоте, пока Гр. ему не разъяснил, что он совершенно неправ. А потому я вчера говорила с Штюрмером, они оба вполне верят в удивительную, Богом ниспосланную мудрость нашего Друга. Шт. посылает тебе с этим курьером для подписи новую бумагу, передающую все продовольственное дело немедленно министру внутренних дел. Шт. просит тебя подписать ее и тотчас же вернуть с поездом, отходящим в 41/2, она тогда придет вовремя, т.е. до того, как соберется во вторник Дума. Мне пришлось решиться на этот шаг, так как Гр. говорит, что Протопоп. будет иметь все в своих руках, покончит с союзами и таким образом спасет Россию. Вот почему это должно быть в его руках; хотя это будет очень трудно, надо исполнить. В руках Бобр. дело не пошло бы на лад. Доверься нашему Другу. Он будет помогать Протопоп., Шт. с этим вполне согласен. Прости меня, но мне пришлось взять на себя эту ответственность ради тебя, мой дорогой. Дума стала бы настаивать на том, чтобы все было сосредоточено в одних, а не в 3-х руках, а потому лучше, чтобы ты прямо передал это Протопопову. Бог благословит этот выбор.

Шт. очень беспокоит Дума, их бумага отвратительна, революционного характера, — они (министры) надеются повлиять на голосование. — Некоторые заявления, которые они хотят сделать — просто чудовищны. Например, что они не могут работать с подобными министрами — какое бесстыдство! Это будет отвратительная Дума [1030] , но не надо бояться: если она окажется слишком уж плохой, ее можно будет закрыть. Это — война с ними, и мы должны быть тверды. Скажи мне, что ты не сердишься, — эти люди прислушиваются к моему голосу, и, раз в данном случае руководит наш Друг, это должно быть хорошо! Они, т.е. Пр. и Шт., преклоняются пред Его мудростью.

У меня болит голова, я чувствую отупение, а потому, боюсь, пишу неясно. Только что получила твое милое, совершенно неожиданное письмо из Киева. 1000000 раз благодарю тебя за него. Я очень рада, что все сошло хорошо. Целую тебя без конца с глубочайшей и безграничной преданностью.

Бог да благословит и поможет тебе!

Твоя старая

Женушка.

Могилев — вокзал. 30 окт. 1916 г.

Моя любимая!

Только что приехали сюда при ужасном дожде и ветре. Я пишу в поезде, чтобы не терять времени и отослать курьера вовремя.

Из Киева я вынес самые лучшие впечатления. Мама была очень добра и ласкова. Мы по вечерам, во время игры в “puzzle”, вели долгие разговоры. Ольгу мы видели 2 раза, она уже встала вчера и выглядит хорошо, хотя и худа, — такое спокойное, хорошее выражение лица. Она письменно просила разрешения повенчаться в субботу 5-го ноября. Она, конечно, спросила об этом и мама, и я принял ее сторону, сказав, что, по моему мнению, надо покончить с этим делом. Раз это должно случиться, пусть совершится теперь! Она хочет взять отпуск на 2 недели и затем вернуться к своей работе. Мама намерена еще пожить в Киеве, который она очень любит.

Завтра я опишу тебе подробности нашего пребывания там. А сейчас надо кончать. Храни тебя Господь, моя любимая! Крепко благодарю за 2 письма. Целую всех.

Навеки твой

Ники.

Ц. ставка. 30 октября 1916 г.

Мое дорогое сокровище!

Горячо благодарю тебя за твое милое письмо, которое, вернувшись сюда, я нашел у себя на столе. Для меня было большим утешением получить сегодня 2 твоих письма, так как я чувствовал себя угнетенным, возвращаясь сюда. Киев кажется каким-то чудным сном, все прошло там так хорошо и все были так сердечны!

Теперь расскажу тебе все по порядку. В моем последнем спешном письме из Киева, написанном в поезде, я остановился на нашем завтраке втроем. В 2.30 мин. во дворе были выстроены выпускные одной из школ прапорщиков и произведены в офицеры. Мама смотрела из окна и очень все одобрила, особенно она осталась довольна тем, как Бэби держал себя позади меня! Затем мы поехали в Ольгин лазарет и провели с ней около часу. Она лежала на соломенной кушетке, вроде садовой мебели. Я видел некоторых из ее сестер, которых знал раньше, и двух докторов.

Раненые сошли вниз, чтобы проводить нас. Тат. Андр. была страшно рада, что могла поговорить с Алексеем. От Ольги мы поехали пить чай к дорогой мама, а затем я отправился в поезд. Он обедал, а я читал и писал. На следующий день, 29-го, от 9.30 до 12 час. я посетил четыре военных школы; три из этих школ совершенно новые, и с них я начал. Сначала Николаевское военное уч. и Николаевское артиллер. уч., — оба за чертой города, недалеко одно от другого. Прекрасные, громадные, новые здания, кое-где не вполне достроенные. Затем мне пришлось проехать через весь город в Алексеевское инженерное уч., тоже огромное и хорошо расположенное здание, с чудным видом вниз на Днепр. По дороге во дворец я заглянул в старое военное училище, теперь названное в память Кости [1031]. К счастью, я вовремя приехал к завтраку в 12.30. Мама пригласила всю мою и свою свиту и Игнатьева (губернатора) с женой (дочь Юлия Урусова). Бэби все утро гулял в саду, у него были розовые щечки, и он удивлял всех за столом своим аппетитом. Он мило разговаривал с Зиной Менгден и вел себя хорошо.

Днем мама взяла нас на прелестную прогулку по ту сторону реки. Вид оттуда на город был прекрасен, но, увы! без солнца. Мы вернулись через другой мост и, проезжая мимо лазарета Ольги, вышли там и были рады видеть, что она встала. Но она ощущала все еще небольшую слабость. Позднее пили чай у мама с Павлом и М.П. Она подарила мама очень хорошенькую икону от всей семьи, с подписями всех на обратной стороне. Только наших подписей и детей, конечно, на ней нет. Она была очень суха со мной и ни слова не сказала про Ливадию! Мама это нашла очень странным. Павел был в прекрасном настроении. Он только что видел всю гвардию и был в восторге. После обеда у мама я выехал из Киева при проливном дожде.