Лидия Флем - Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов

Спустя два дня молоденькая гувернантка вновь появилась в кабинете доктора, но это была совершенно другая девушка – с улыбкой на лице и с высоко поднятой головой. Фрейд было решил, что роль Люси в доме хозяев изменилась и из гувернантки она превратилась в невесту господина директора…

– Нет, нет, ничего не произошло, – поспешила разуверить доктора девушка, по глазам прочитав его мысли, – вы просто совсем меня не знаете. Вы всегда видели меня больной и угнетенной, тогда как по натуре я очень веселый человек. Проснувшись вчера утром, я вдруг поняла, что тяжесть, мучившая меня, куда-то исчезла, и теперь я прекрасно себя чувствую.

– А что вы думаете о своем будущем? – спросил Фрейд.

– Я отдаю себе отчет в том, что мне не на что надеяться, но не собираюсь убиваться по этому поводу, – ответила девушка, по-прежнему улыбаясь.

– Но вы все еще любите вашего хозяина? – был следующий вопрос.

– Конечно, я его люблю, но теперь не испытываю от этого никакой боли. Каждый волен думать и чувствовать так, как считает нужным, – проговорила Люси нежным голосом, поправляя выбившуюся из прически прядь золотисто-каштановых волос.

Обследовав в последний раз ее нос, Фрейд с радостью отметил, что обоняние пациентки и связанные с ним рефлексы практически не имеют отклонений от нормы. Результаты проведенного в течение девяти недель лечения доктор счел весьма удовлетворительными и расстался с очаровательной англичанкой, укрепившись во мнении, что избрал правильный путь.

Несколькими часами позже, закончив прием и визиты к больным и отужинав в семейном кругу, Фрейд вернулся в рабочий кабинет, чтобы записать свои мысли, которые позже войдут в его труд «Исследования истерии»: «Часто на мое предложение использовать для лечения катартический метод я слышал от больных такие слова: "Вы же сами говорите, что моя боль находится в зависимости от обстоятельств моей жизни, от моей судьбы. Как же вы сможете мне помочь?" Мой ответ был таков: "Вне всякого сомнения, и судьбе, и мне самому было бы гораздо проще избавить вас от болей как таковых, но в случае удачного исхода моего лечения вы сами сможете убедиться в том, что для вас гораздо полезнее преобразовать ваши проблемы психического порядка – ваши истерические симптомы – в банальное несчастье. И тогда, обретя здоровую психику, вы с гораздо большим успехом сможете бороться с этим последним"».

Ровно в час пополудни в столовой на Берггассе одновременно открывались обе двери: из одной – со стороны двора – появлялась горничная, она несла супницу с дымящимся супом, во вторую – со стороны сада – входил Фрейд и занимал свое место во главе длинного семейного стола, за которым уже сидели Марта с детьми. Обед в этой семье всегда состоял из одних и тех же блюд: супа, мяса с овощами и десерта. Фрейд был крайне консервативен в еде. По распоряжению хозяев кухарке приходилось каждый день подавать на обед вареную говядину, и она страшно гордилась своим умением разнообразить это блюдо с помощью по меньшей мере семи соусов. Как вспоминал потом Мартин, старший из сыновей Фрейда, соусы ее были «один восхитительнее другого».

Этот ритуал семейного обеда, установленный Фрейдом, вызывает в памяти и другие примеры его приверженности раз навсегда заведенному порядку. Интересно, откуда эта приверженность проистекает? Из особенностей характера Фрейда, из стремления соблюдать этикет, принятый в хороших домах, или это рудимент отправления религиозных культов?

С тем же постоянством, с каким он ел на обед вареную говядину, Фрейд любил дважды в день прогуляться по Рингштрассе: быстрым шагом берсальера – итальянского солдата-пехотинца – совершал он круг по центру города, чтобы затем вновь вернуться на Берггассе и, миновав вереницу громоздких зданий восемнадцатого века, войти в свой дом № 19В этом доме, построенном в 70-х годах девятнадцатого столетия, семейство Фрейдов занимало второй этаж. Кроме того, для своих нужд доктор использовал трехкомнатную квартиру на первом этаже, состоявшую из салона, где больные проводили время в ожидании приема, приемной и рабочего кабинета. В этой квартире он проработал с 1892 по 1908 год, а потом перебрался на второй – «семейный» – этаж в квартиру своей сестры Розы, которая уехала оттуда после смерти мужа. Слева от входной двери в подъезде находилась каморка привратницы, которая открывала двери жильцам, не имевшим, согласно бытовавшей у венцев привычке, собственных ключей. Вспоминал ли Фрейд весной 1893 года то время, когда, будучи беззаботным ребенком и живя с родителями во Фрайбурге, он ютился вместе со всей семьей в доме, принадлежавшем владельцу слесарной мастерской? Один из сыновей этого столяра, Иоганн Зайиц, вспоминал на старости лет о «бравом» мальчишке, «хорошо развитом, веселом и проворном», который часами пропадал в столярной мастерской и удивлял всех «ловкостью и фантазией, с какой изобретал игрушки из обрезков металла».

Но пока для Зигмунда Фрейда не пришло время «копаться в шкафу с провизией» и «проникнуть в тайну метаморфоз Пэка» [6], о чем он писал Вильгельму Флиссу в 1897 году. Пока он был поглощен идеей, что некоторые из его пациентов в детстве подверглись сексуальным домогательствам и перенесли на этой почве травму. В письме от 30 мая 1893 года к тому же Флиссу Фрейд делился с ним своими мыслями на этот счет: «Мне кажется, я понял природу невротических страхов некоторых молодых людей, которые считаются девственниками и вроде бы не подвергались сексуальному насилию». 20 августа он послал другу еще одно сообщение: «Недавно я консультировал дочь хозяина трактира, стоящего на дороге к Раксу [7]. Очень любопытный случай!»

Случай же был такой. Чтобы немного отдохнуть от медицины и особенно от неврозов, Фрейд отправился в Восточные Альпы – в горы Тауэрн и обнаружил, что «и там, на высоте более двух тысяч метров, вполне могут процветать неврозы». Наслаждаясь прекрасным видом, открывавшимся с горы, вдали от Вены и своих повседневных забот, он не сразу отреагировал на вопрос, который задала ему молоденькая трактирщица: «Господин и вправду доктор?» В традиционных никербокерах – широких панталонах, застегивающихся под коленом, в подстать им серо-зеленой бархатной шляпе, подпоясанный широким темно-зеленым шелковым поясом, Фрейд стоял, опираясь на толстую палку, и в таком виде больше походил на жителя окрестных гор, нежели на городского врача. Ему понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить слова, с которыми он обычно обращался к больным.

– Так что вас беспокоит? – спросил он наконец, а девушка, вошедшая в историю психоанализа под именем Катарина, ответила: