Раймонд Картье - Тайны войны

Главный Штаб долго противился проектам фюрера. И Гитлер в сердце жгучую обиду, неутолимую ненависть и неугасимый гнев. Он был непогрешимым, которому нанесли оскорбление, Богом, в котором позволили себе сомневаться.

«Фюрер, — заявил на процессе Кайтель, — был болезненно чувствителен к мысли, что генералы недостаточно его признавали».

Судьи просили маршала пояснить, что он разумел под этими словами.

«Конечно Гитлер никогда об этом не говорил вслух, но про себя он должен был говорить так: «Генералы все еще смотрят на меня, как на бывшего ефрейтора первой войны и, когда я говорю о военных делах, они спрашивают себя: «Откуда он может это все знать?» Я повторяю, что Гитлер мне этого никогда не говорил, но мне, молчаливому наблюдателю, всегда казалось, что это ощущение глубоко сидит в нем. К сожалению, я был не единственный, кто замечал это. Другие это тоже подмечали и они пользовались этим, чтобы возбуждать фюрера против неугодных им лиц. Всем было известно, что существует верное средство, чтобы погубить любого генерала в глазах Гитлера: это донести, что он, получив приказ фюрера, встретил его словами: «Это невозможно. Это нелепо». — Такой человек был конченный».

На безмолвную сдержанность, немой отпор, который он ощущал в отношении себя, Гитлер отвечал либо безудержным гневом, либо уничтожающим презрением.

Можно почти без преувеличения сказать, что он считал всех вообще генералов за ископаемых и дураков. Он упрекал их в полном отсутствии воображении, в отказе принять идеологию национал-социализма, в презрении к партии и ее вождям, в идейной закоснелости и рутине, — например в рыцарских представлениях о войне, которые приводили его в ярость. Он говорил: «Я не могу ожидать от моих генералов, чтобы они меня понимали, но я могу требовать, чтобы они меня слушались». Перед высшими чинами армии он держал такие речи: «Эти идеи слишком высоки для вас; они вам не по плечу, но имейте ввиду, что я ожидаю от вас повиновения».

Особенно велика была его ненависть к Сухопутной армии, в которой он находил наибольшее выражение старого прусского духа. «У меня, — говорил он по словам Иодля, — национал-социалистическая авиация, христианский флот и реакционная армия». В устах Гитлера «реакционный» было бранным словом, почти равносильным тупому, полускотскому. Поэтому он обращался с авиаторами дружески, с моряками снисходительно, а с армейскими генералами — как с собаками.

Но при этом надо признать, что Гитлер действительно далеко превышал этих профессиональных военных в их области.

Это для нас неожиданность, поразительный сюрприз. Но доказательства налицо. Свидетельские показания, документы и прения в Нюрнберге обнаруживают обширные познания и поразительные способности Гитлера в военном деле. Они совершенно бесспорно устанавливают, что он был одновременно создателем и подлинным руководителем новой германской армии. И притом он один! Напрасно искали бы мы подле него советника, наставника, скрытого гения. Мы найдем лишь помощников, да иногда противников. Кайтель и Иодль вместе взятые были для него тем же, чем Бертье был для Наполеона. Остальные — Браухич, Рунштедт, Роммель, Гудериан — могут быть поставлены рядом с такими фигурами, как Ожеро и Мюрат, но далеко ниже, чем Даву или Массена. И я глубоко убежден что в историю этот мрачный человек войдет более всего как полководец, и что будущие слушатели военных академий (если такие будут в эпоху атомной энергии) будут изучать его кампании так же, как они изучали походы Густава Адольфа и Фридриха II.

«Фюрер — говорит Геринг, — лично оказал глубокое влияние на перевооружение армии. Он обладал обширными военными познаниями. Его интерес был всегда направлен к морским силам и к артиллерии. Очень часто он сам определял количество и тип орудий, пулеметов и т. д., подлежавших изготовлению. Главным его делом была армия, авиацией он начал интересоваться с 1944 года. Вначале он не проявлял большого интереса к танкам, но он быстро оценил их значение и это благодаря ему германская армия завела тяжелые танки. Он настоял на них вопреки мнению Главного Штаба Армии, который их не хотел. Он построил все кампании в Польше и во Франции на использовании танковых дивизий».

«Его манера командования была следующей: он давал общие директивы получал соображения отдельных главнокомандующих, согласовывал их и составлял один общий план, который он комментировал перед главными начальниками. Он советовался и собирал мнения, но я должен признать, что все главные стратегические идеи принадлежали лично ему. Он обладал большим дарованием в области стратегии».

То же самое подтверждает и Кайтель:

«Фюрер, — говорит он, — не получил никакого военного образования, но у него была гениальная интуиция. Он создал сам себя, он в одиночестве изучал тактику и стратегию. Мы, генералы, чувствовали себя перед ним не как учителя, но как ученики».

«Все офицеры, знавшие его, могут подтвердить, что он был настолько осведомлен об организации, вооружении, снабжении и командовании всех армий и. — что еще более изумительно — всех флотов, что было абсолютно невозможно поймать его на ошибке, хотя бы в одном пункте. В течении тех лет, что я провел подле него в его ставке, я мог констатировать, что он посвящал свои ночи изучению таких военных авторитетов, как Клаузевиц, Мольтке, Шлиффен. Там черпал он те познания и идеи, которые повергали нас в остолбенение».

Единственным диссонансом является показание Браухича. «Гитлер, — говорит он, — считал себя великим военным гением, но он ошибался». Но Браухич лично вынес так много грубости и несправедливости от Гитлера, что его суждение является, быть может, не вполне объективным. Наоборот, Иодль, начальник Главного Штаба, хорошо знакомый с военной историей, признает, что он был восхищен гениальной простотой и смелостью стратегических идей Гитлера.

Мы стоим перед фактом необыкновенной природной одаренности, исключительного призвания. Оно вполне отвечает характеру личности. Этот человек, который с того момента, когда он осознал самого себя, жил только для власти, для господства, естественно искал в военном деле выхода для своих инстинктов и средства для осуществления своих целей. Первым его чтением была история франко-прусской войны 1870 года, — старая связка иллюстрированных выпусков, которую он нашел в шкафу отцовского дома. Он зачитывался ею до потери сознания. Он говорил сам о себе: «Я всегда был солдатом. Мою карьеру можно понять только с этой точки зрения». И дальше: «Самым тяжелым решением в моей жизни было то, которое я принял в 1919 году, — это бросить армию и стать политиком».

Само по себе, это заявление, сделанное перед собранием генералов 22 августа 1939 года и значащееся в материалах Нюрнберга как 798 Р.S. — звучит по меньшей мере странно. Гитлер попал в армию в 1914 году, как и десятки миллионов других людей, и в грандиозном вихре событий он был ничтожной букашкой, жизнь которой зависела от полета пули или снаряда. Он был некоторое время в службе связи при штабе пехотного полка, и странно, что ни один из офицеров, с которыми ему приходилось встречаться, не заметил в нем качеств, достаточных для его повышения. В 1919 году, когда демобилизация выкинула его на мостовую, его взял к себе Райхсвер. Он сделался офицером-пропагандистом, — двусмысленная и даже сомнительная профессия, — полуразведчик, полусолдат. Она однако давала ему возможность сносно питаться и занимать фельдфебельское помещение в казармах 4-го пехотного полка в Мюнхене. Таким образом ему не приходилось принимать решения покинуть армию, так как он к ней никогда не принадлежал. Впрочем, его заявление, что он всегда был солдатом, не лишено основания. Доказательством является то, что он непрерывно изучал военные науки, необходимые не только солдату, но и военачальнику.