Джон Мэн - Чингисхан

Уже потом, в ответ на мою банальность касательно веко-вечности этого вида, Баатар обратил мое внимание на болота и ивы. «Вы смотрите на это сейчас и думаете, ничто не может изменить то, что вы видите? Когда я был молодым, все эти озера были больше». Дело в глобальном потеплении. Озера лежат в зоне вечной мерзлоты, пояснил он, и в этой пограничной с Сибирью области вечная мерзлота тает, в результате все озера мелеют. «Не пройдет много времени, и они исчезнут».

Черное сердце, Голубое озеро — загадочные цвета. Стоя на вершине около ово. я мог глядеть под более острым углом, и вода в озере не казалась мне голубой. Она была коричневой. Но вот теперь, когда я пишу эти строки и смотрю на фото, которое я снял, озеро получилось таким же чистым и голубым, как небо. По-видимому, тут дело не только в углах зрения. Фотоаппарат и человеческий глаз воспринимают волны разной частоты. Когда я спустился вниз и забрел в озерную воду, чтобы смыть пот, она была прозрачной и в деталях просматривалось темно-коричневое торфяное дно. Я зачерпнул руками воды и выпил — она была чистой и без каких-либо примесей, можно разливать по бутылкам. Этой странностью, вероятно, и объясняется название места. Голубое озеро с темным сердцем, так как слово хар — «черный» означает также и «темный». Название вызывает в памяти древние противоположности: сверху и снизу, светлое и темное, небо и земля, божественное и земное, — что говорило о том, что вновь созданному Чингису было предопределено стать господином земной империи, в которой, если правильно видеть ее, отразится божественное.

Воображаемым взором по следуем теперь за Чингисом прямо на юг, через 600 километров степей и Гоби, через предгорья великих горных цепей, где гравийные поля уступают место лугам и пастбищам, между двумя горными хребтами в сторону Желтой реки, а затем вверх по течению широкой, текущей по илистому дну реки еще 250 километров до города Иньчуаня.

Полюбоваться видом Иньчуаня, столицы нынешней провинции Наньси, можно с верхнего этажа пагоды XI века, возвышающейся над деревьями, в тени которых утопает заросший травой дворик городского музея. Я взобрался по крутой и темной лестнице наверх, потому что общий обзор, как правило, дает некоторый ход мысли. Но этого здесь не получилось. Иньчуань — почти миллионный город, — на первый взгляд выглядел огромным, скучным, серым, малоэтажным послевоенным пригородом, рассмотреть что-либо подробнее мешала окутывавшая его дымка. Я подумал, что могу различить вдалеке полоску желтых песков пустыни. Дымку при носила пыльная пустыня, городской транспорт, толпы велосипедистов и трехколесных рикш, а также промышленные предприятия, примостившиеся на равнине к северу.

Но есть другой город Иньчуань, ключом к которому могут служить сама пагода и деревья с травой. Улицы обсажены деревьями, обочины в траве, их поливают из автоцистерн. Не видимые из-за дымки равнины оказываются бескрайними тучными полями пшеницы, овощей, ухоженных фруктовых садов, которые обводняются древней замысловатой системой каналов, берущих воду из Желтой реки, что в 12 километрах к востоку от города. Музейная пагода напоминает, что у этого города древние корни, что было время, когда он славился как центр буддизма. В городе есть еще только одно многоэтажное здание — пагода высотой 54 метра, сложенная из кирпича 1500 лет назад. Она была закрыта, но не по причине небрежения, а совсем наоборот. Иньчуань возвращает себе свое богатое прошлое и делает это во имя еще более богатого будущего.

Это прошлое лежит в совсем ином и некитайском мире. Тысячу лет тому назад Иньчуань, — а положение его таково, что если провести прямую линию через всю территорию современного Китая, то Иньчуань окажется на одной трети расстояния с запада до морского побережья, что делало его недосягаемым для любого китайского правителя, — был центром отдельной самостоятельной культуры, чьи непривычные и загадочные артефакты производят потрясающее впечатление на новичка.

До Иньчуаня я добирался поездом из Хух-Хото, столицы Внутренней Монголии, со своим другом, переводчиком и гидом Джоргитом, преподавателем университета Внутренней Монголии. Если с полчаса проехать по новой шоссейной дороге на запад от Иньчуаня, маячившие на горизонте неясным блеклым мазком горы материализуются в рваную скалистую стену — горы Хеланьшань. На их фоне над верхушками придорожных деревьев маячат непонятные, имеющие форму пули сооружения метров 30 высотой, они похожи на гигантские, изъеденные непогодой серые термитники. Их восемь штук, но с первого взгляда увидишь только три-четыре. Остальные поглощены окружающим их пространством, своего рода фартуком из гравия и земли, охватывающим полосу 10 километров у подножия гор, из которых он был вымыт. Эти купола — гробницы императоров.

Почти восемьсот лет гробницы назывались Озимандян — скими развалинами, это были загадочные, вызывающие благоговейный трепет руины, подобно огромным каменным ногам без тела, увековеченным в поэзии Шелли. Благодаря заботам чингисхановских войск, не оставивших после себя ни тел, ни сколько-нибудь значительного количества арте фактов, это место до сих пор одни только колоссальные груды камней. Но сейчас они притягивают к себе множество археологов и являются манящим туристским объектом, который сравнивают с египетскими пирамидами. Конечно же, они не эквивалентны пирамидам по масштабу, но они вместе с территорией, на которой расположены и которая равняется 50 квадратным километрам, говорят о мощи и престиже культуры, что 200 лет господствовала в регионе, равном Франции и Германии, вместе взятых. Вполне естественно, что хищный взгляд Чингиса остановился на этой стране.

Но почему именно на этой стране, а не на более богатых соседях, Цзинь, традиционном недруге монголов? Для того чтобы понять стратегию Чингиса, необходимо рассмотреть, какой у него был выбор.

В начале XIII века Китай представлял собой разделенную страну. Центральный и южный регионы долго находились под властью династии Сун, которая покровительствовала художественному и интеллектуальному ренессансу. Южную часть еще удерживала Сун, но север подпал под два «варварских» народа. На северо-востоке лежало царство, основанное за столетие до этого юрченами из Маньчжурии, которые дали ей название по имени своей династии — Цзинь. Кабул, прапрадед Чингиса, и Кутула, его двоюродный дед, воевали с Цзинь, и она под конец станет главной целью Чингиса. Но Цзинь была крепким орешком. Сейчас она заключила союз со своим давнишним врагом, Сун, и была уже далеко не той, что раньше. Варварское происхождение забыто, и Цзинь управляла своими миллионами китайских крестьян и десятками хорошо укрепленных городов из-за мощных стен Бейджина.