Джон Мэн - Чингисхан

Стояло лето, и Чингис обосновался в горах Люпань, неподалеку от современного Гуюаня, откуда продолжал жонглировать политикой, при необходимости нанося удары, но всегда готовый добиваться своего путем переговоров.

Фактически с Си Ся было покончено, и правители Цзинь понимали это. В том же месяце, когда Си Ся пошла на капитуляцию, цзиньский император, согласно официальной юаньской истории, направил посольство с просьбой о мире. Аудиенция, нужно догадываться, была грандиозным официальным представлением, во время которого Чингис обратился к двум послам со сладкими словами. Он напомнил, что несколько месяцев до этого соединились пять планет, и этот знак подвигнул его на обещание положить конец убийствам и грабежам. «Но в спешке я не издал об этом специального указа, — сказал он своим приближенным. — Так пусть сегодня мой приказ будет возглашен повсюду, дома и за пределами страны, и пусть эти послы знают о том, что я приказываю!»

Вероятно, конец убийствам и грабежам не означал мира, потому что продвижение по территории Цзинь не приостанавливалось, командовал им сам Чингис. Но в 100 километрах к югу от гор Люпань, совсем близко от границ Цзинь и Сун, Чингис заболел, и так серьезно, что его быстро перевез ли обратно на север, и это положило начало событиям, поставившим под угрозу дело всей его жизни.

Гуюань, город на юге провинции Нинся, совершенно непривлекателен для туристов. Это бедный невзрачный город в самой бедной провинции Китая, где проживает мусульманское меньшинство, хуэй, беднейшие из бедных. К югу от Желтой реки плодородные земли, обводняемые каналами Иньчуаня, становятся проблемными районами. Почвы там очень богатые — иногда толщина плодородного слоя достигает пятидесяти сантиметров, и слой лежит сплошной одно родной полосой черного цвета, нанесенной за тысячи лет ветрами, дующими из Гоби. Но обработке эта земля не под дается. Дожди смывают ее, солнце запекает, ветры взбивают в пыльные облака, водные потоки вырезают овраги, то и дело меняющие свое место. Здесь поле, сделанное плодородным, благодаря благословенному сочетанию дождя и солнца, в десять последующих лет выветривается и вымывается до состояния пустыни. Ничто не остается постоянным, ни урожаи, ни дома из темно-красного сырцового кирпича, и цикл нищеты все еще не прерван кирпичом и цементом, каналами и озерами, прочными зданиями.

Образование здесь обязательное, но немногие семьи ху-эй могут найти 25 долларов в год, чтобы заплатить за учебу ребенка. В лучшем случае семьи складываются, чтобы по слать в школу одного из детей, и до школы еще добираться два часа пешком. Даже в этом случае он (а обычно это мальчик) может съесть за день ломоть хлеба, а то и того меньше. Все это я узнал у Лойры Лэйдло, учительницы-иностранки в Гуюане. В городе 100 000 жителей, и я в нем задержался на целый день. Иностранцы там экзотическая редкость, поэтому мы встречались с ними с неизбежностью притягиваемых друг к другу магнитов. «Вы англичанин. Здесь есть английская учительница. Она мой друг. Пошли». За чаем и лапшой, заказанных с помощью выразительных знаков по меню с картинками, Мойра рассказала мне о своей работе в этих суровых условиях. Нельзя сказать, что она от них в отчаянии. Обстановка хорошо известна правительству и иностранным организациям, оказывающим гуманитарную помощь (это объясняло присутствие здесь Мойры), но на перемены уйдет, наверное, не один десяток лет. Тем временем учащиеся, которые понимают, что их будущее зависит от образования, едва таскают ноги от голода, и многие дети из сельской местности остаются дома, чтобы обрабатывать землю, ибо кто же будет вкладывать время и силы в образование ради будущего, когда хлеб нужен сегодня?

Понятно, что я был поражен, найдя в Гуюане прекрасный музей, в котором рассказывается о довольно богатом прошлом. В отдаленные времена Гуюань был не заштатным провинциальным городишком, а местом, где сходились дороги Шелкового пути. Его охраняли двойные стены 13 километра в периметре с десятью воротами, и на выполненном в масштабе макете можно было разглядеть, как Гуюань выглядел в конце Средневековья. Таким процветающим он оставался веками. Местный правитель VI века, военачальник по имени Ли Шэнь, построил для себя подземную усыпальницу, пройти к которой можно было по сорокаметровому наклонному тоннелю и которую охраняла его собственная армия, 237 терракотовых солдат. Возможно, этот же самый Ли купил и самое дорогое сокровище музея, элегантную серебряную вазу VI века, украшенную сценами из легенд о Древней Трое. Очень странно было увидеть «А-Фу-До-Те» — Афродиту, танцующей с Менелаем, Еленой и Парисом на персидской вазе, из готовленной через 2000 лет после падения Трои, да еще в китайском городе в 4500 километрах от Персии и в 7000 километрах от самой Трои.

Монголы захватили Гуюань в 1267 году без единого усилия, с такой легкостью, что никто об этом и не вспоминает. Чингису этот город понадобился не случайно, так как за восемь лет до этого хан прошел продолжением этого пути на запад и дошел до Бухары и Самарканда. Если получится все задуманное, монголы возьмут под свой контроль весь торговый путь, соединявший Китай через Центральную Азию с Европой.

И совсем под боком располагалась превосходнейшая военная база, которую мне с Джоригтом предстояло посетить вместе с заместителем директора музея Ян Шиюном, мы направились в государственный лесной парк Люпаньшань, куда, как казалось, было известно всем и каждому — и мистеру Яну, и вообще всем на свете — перевезли Чингиса в его последние дни.

Дорога лежала на юг от Гуюаня по невысоким холмам, где зеленое покрывало лугов и полей то и дело разрезалось коричневыми оврагами. Справа от него, выгнув спину, как ящерица, зеленым изумрудом высились горы Люпань. Не доезжая со всем немного до южной границы провинции Нинся, вы поворачиваете к ним и продолжаете следовать по глубокому ущелью. Через несколько километров появляются два ряда строений, стоящих по обе стороны причудливых въездных ворот — белый дракон выгнул под прямым утлом спину, и его шипастый бетонный позвоночник оседлал дорогу.

А далее, за воротами, простирается дикая природа непередаваемой красоты и, невзирая на приезжающих на один день туристов, столь же непередаваемой уединенности. Иностранцы ничего об этом парке не знают, упоминания о нем не найти ни в одном туристическом справочнике, так как это совершенно новый парк, добираться до него невероятно трудно, дорога туда еще только строится, и остановиться негде, если не считать десяти спартанских комнат у входа с драконом. Но все неудобства, связанные с посещением парка, окупаются с лихвой, ведь это такое гигантское нетронутое чудо: 679 000 квадратных километров, что больше площади двух английских графств, больше штата Делавэр. Это квадратные километры на карте. На земле же это нескончаемые гряды высоченных складок на лице земли, лесистые кряж за кряжем, пик за пиком, овраг за оврагом, пробитые горными потоками ущелья, все это удваивает, если не больше, площадь поверхности, занимаемой парком. Минуя ворота, вы попадаете на только что отстроенную дорогу, она поднимается вверх крутыми зигзагами, и перед вашими глазами предстает еще более грандиозное зрелище: расположенные террасами луга исчезают в мареве далей. Мы ехали в самое сердце парка, дорога вела к последнему лагерю Чингиса. Я мысленно представил себе гээрыи пастбища и никак не мог совместить эту картинку с нависающими друг над другом утесами и лесами. Проход резко пошел вверх, потом так же резко стал спускаться вниз, в ущелье, где царствовали ели, валуны и стремительный горный поток, только для того, чтобы вновь устремиться к вершинам гор, туда, где от увиденного у меня захватило дух.